Игра природы

А в деревне творились серьезные события. Приехавшая по просьбе жительницы полиция задержала троицу браконьеров, поймала на месте преступления, так сказать, взяла с уликами и поличным. С местного населения брали показания, вели опрос свидетелей. И хотя никто ничего не видел, не слышал и не подозревал, старики были счастливы оказанному им вниманию, с удовольствием ходили в дом к Сайнаре "давать показания", жалуясь заодно и на свои болячки, нерадивых детей и равнодушие властей. Молодые парни из опергруппы с пониманием отнеслись к старикам, и молча выслушивали их старческие покаяния. Ирину тоже опросили, она нехотя рассказала о сторожке, о последних часах с преследованием, но на Василия заявлять отказалась. О старом нападении возле реки даже не упомянула, как не сказала и о том, с кем обнаружила злосчастный домик егеря. Один из дружков Василия заикнулся было, что на них налетел снежный человек, но сотоварищи быстро утихомирили его, припугнув, что к тюремному сроку им еще и лечение в психиатрии пропишут. Василий и тот другой отлично понимали, в чем следует покаяться, а о чем смолчать. В них уже загорался азарт новой охоты. Теперь-то они знали какого "зверя" нужно было выслеживать. Теперь им оставалось только дождаться свободы, мелкая пушнина их больше не интересовала, в этом они могли поклясться хоть на суде, хоть на священном писании.

- Ты на Ваську зла не держи, - говорила бабушка Сайнара вечером, отпаивая Ирину сладким чаем. Дом их опустел, задержанных увезли в город, старики разошлись по своим избам, а за окном опустилась непроницаемая темень. Такая густая, какая бывает только в сибирской глуши. - Я как почувствовала, что с парнем что-то не то происходит, смотреть за ним начала. Погуляла по его следам, расстроилась конечно, да что ж тут поделать, спасать было нужно, пока не поздно совсем стало. Вот я заявление в прокуратуру и написала, да с последней продуктовой машиной передала. Молодец, шофер, не поленился, доставил, дай бог ему здоровья. И люди хорошие, откликнулись на клик старушки, приехали. Сунулись в лес, я у них проводником была, - не без гордости сообщала Сайнара, - а там стрельба и голубчики наши прям на нас и несутся, глаза по столовой ложки, один заикается, медведя изображает. И смешно и больно. Молодые ведь совсем. Васька-то у меня хоть жил, а эти так в лесу и зимовали, в избушке своей вместе с выделанными шкурками под одной крышей, провоняли, не продохнуть. Эх, жалко ребят, им бы с женами жить да детишек растить, а им денег больших захотелось.

- Ты за Васей следила? - подивилась Ира. Слова до неё доходили с трудом, мыслями она была далека от бабушки и от её повествования.

- Пришлось, а иначе никак нельзя было понять, что за смута у него на душе творится, - вздохнула старушка, искренне переживая за племянника. - Да я чай опытная бабка, лес получше любого лесника знаю, - печально улыбнулась она, взглянув на внучку.

- Может ты и за мной тоже ходила? - спросила Ира, без каких либо эмоций.

- А следовало? - вопросом на вопрос отозвалась Сайнара. - Вижу я, что ты переживаешь, и причина этому далеко не Васька. Да только что же мне за тобой следить, коли знаю я, что всё с тобой хорошо. А ежели чего, так сама расскажешь, если посчитаешь нужным.

Бабушка с внимательным пониманием смотрела в глаза девушки, и Ирина всё-таки вымучила слабую улыбку.

- Обязательно расскажу, - пообещала она, - только в другой раз.

Домой Ира возвращалась с нестерпимым чувством, что её лишили чего-то очень дорогого, без чего её жизнь теперь потеряла все свои краски.

13.

Егор пришел в себя. По глазам резанул яркий свет и отдал болью в голове. Каменьков прислушался к своим ощущениям. И почувствовал, что кроме сильной головной боли ничего не чувствует. Сделав усилие, приподнял перед собой руку, от неё вился шнурок капельницы. Но главное - она была голой, без шерсти. Егор не верил глазам. Он жадно принялся рассматривать всё вокруг. Лежал он на кровати в светлой просторной палате. Судя по интерьеру не в городской больнице, но и не у дяди Миши. Место было незнакомым, но вполне комфортным. Справа от койки большое окно, шторы-жалюзи. Возле входной двери шкаф, за ним небольшой стол и два стула. Возле кровати тумбочка и мягкое кресло, приставленное к стене. Всё новое, подобранное не без вкуса. С левой стороны расположилась ещё одна дверь. Каменьков догадался - душевая.

- Проснулся голубчик, - в палату вошел высокой статный мужчина лет так за семьдесят. С прямой осанкой, любознательным живым взглядом и седыми, почти полностью белыми густыми волосами. - Профессор Усков, можно просто Евгений Викторович. Как самочувствие?

- Лучше, чем весь последний месяц, - Егор попытался сесть, но врач ему не позволил. - Где я?

- В реабилитационном центре имени вашего покорного слуги, - профессор смешно поклонился, взял стул и присел возле больного.

Егору начинал нравиться этот седовласый старец в белом халате.

- Своим спасением я обязан вам... - Каменьков приготовился к долгой искренней благодарности, но профессор его перебил.

- Не мне, голубчик, а внуку моему. Несколько лет я поругал его за странное увлечение псевдо болезнью под названием летаргия, и как оказалось зря. Его соображения в этом вопросе оказались полезными. По крайней мере, для вас.

- Как вам удалось меня "разбудить"? - спросил Егор, до конца не веря случившемуся.

- Мой внук разработал методику, которая якобы должна активировать кору головного мозга и выводить пациента из различных коматозных состояний, - говорил врач, при этом успевая проверить пульс у больного, послушать сердце и смерить давление.

- И как именно? - Каменькову было жутко интересно слушать профессора, а может он просто радовался, что, наконец, проснулся. Евгений Викторович с удовольствием рассказывал, в чем заключается методология внука с подробностями и пояснениями. Он и не ожидал увидеть в молодом человеке такого пытливого слушателя, и, замечая, что его не только внимательно слушают, но еще и прекрасно понимают, стал вдаваться в детали, и высказывать наблюдения из личного богатого опыта.

Их беседа продлилась полтора часа, затем в палату вошла мать Егора, Екатерина Николаевна и врач корректно оставил родственников одних.

Увидев сына в сознании, женщина расплакалась и долго не могла унять слезы, сказались мучительные недели переживаний и неизвестности. Затем волнительный процесс лечения. Подписывая разрешение на новую до конца непроверенную методику Екатерина Николаевна сильно сомневалась, но и насколько непредсказуема может быть летаргия она тоже знала. И всё же решилась. Только сколько переживаний она испытала за эти дни, знала она одна. Всё закончилось хорошо - сын пришел в сознание и выглядел вполне сносно для своей необычной нестандартной ситуации.

Мать и сын долго разговаривали ни о чем, немного взгрустнули, но вместе с тем были очень счастливы. Часы летели, нужно было расставаться.

Через два дня к Егору стали пускать и остальных посетителей. Друзья не заставили себя долго ждать и ввалились в палату шумной веселой гурьбой. Они расспрашивали Егора о том, что он чувствовал, находясь в беспамятстве, потом рассказывали о своих переменах, успехах и неудачах. Брусникин поделился впечатлениями о том, когда увидел Егора в деревне. Каменьков тут же спросил о внучке нашедшей его старушки, но Сергей ничего конкретного не сказал. Вспомнил, что была девушка, но он и имени её не спросил, и вообще был занят переживаниями за друга.

Время полетело быстро. Дни Каменькова расписывались по часам. С ним занимались оздоровительной гимнастикой, заставляли плавать в бассейне по несколько часов в день, проводили интеллектуальные упражнения в виде логических задач и ребусов. Одним словом загружали до такой степени, что на собственные размышления не оставалось ни сил, ни времени. Вечером, оказываясь в палате, он ложился в постель и быстро засыпал.