Страница 15 из 47
Приведем лишь некоторые примеры из противоречий этого рода. Ни в каких научных планах и генсхемах мы не отыщем многих заповедников, созданных в последнее десятилетие – таковы, в частности, «Бастак» (Еврейская автономная область); «Большая Кокшага» в Республике Марий-Эл; Джергинский в Бурятии; «Норский» (Амурская обл.); «Нургуш» (Кировская обл.); Полистовский в Псковской области и смежный с ним Рдейский в Новгородской; Присурский в Чувашии; Тигирекский в Алтайском крае (намечался как национальный парк); «Эрзи» в Ингушетии. Крайне неудачно выбрана территория бездействующего Гыданского заповедника (Ямало-Ненецкий авт. округ), между тем как остаются неосуществленными такие насущные и весьма важные для охраны природы объекты, как проектируемые заповедники на Южном Ямале и в дельте Селенги (недавно там начаты буровые работы в поисках нефти, несмотря на то, что эти участки относятся к нескольким категориям ООПТ); чуть ли не сто лет предлагается Барабинский лесостепной заповедник и ряд других вариантов. Из ранее необоснованно ликвидированных заповедников не восстановлены Саянский, Клязьминский, «Тульские засеки», «Бузулукский бор» и ряд других.
Стоит напомнить, что в столичной Московской области ранее имелось 7 заповедников, а сейчас невозможно создать хотя бы еще один в дополнение к единственному Приокско-Террасному, попытки расширения которого окончились неудачей. Короче говоря, развитие заповедной системы шло и продолжает идти по явно антинаучному пути компромиссов с разными уровнями власти, и это противоречие непреодолимо уже почти столетие…
Такое положение лишь отчасти можно поставить в укор нашим природоохранным ведомствам, тем более что структуры их постоянно меняются (вспомним, что Государственный Комитет по охране природы, создание которого предлагалось еще до 1917 г., был учрежден лишь в 1988 г. и после ряда преобразований недавно расформирован). Все указанные противоречия явственно отражают тот социально-общественный феномен, который представляет собой наша заповедная система. Достойны большого уважения работающие в ней энтузиасты, причем не только те, кто трудится непосредственно в заповедниках, но и деятели управленческой сферы, так или иначе тянущие эту нелегкую лямку. Конечно, предпочтительнее было бы, как писал мне в 1964 г. покойный Н.Ф. Реймерс, работавший тогда на Сахалине, «чтобы наш экологический воз тянула лихая тройка, но не лебедь, рак и щука».
Ведь указанные недостатки и противоречия есть прежде всего отражение всей социальной ситуации, сложившейся в нашей стране, в частности, в сфере экологии. Мы наблюдаем явный откат общественного экологического движения от «бума» конца 1980-х гг. к нынешнему положению, когда на глазах возвращаются лозунги лысенковских времен о покорении природы и доводы в пользу возобновления былых «строек века» (одна из них – сооружение Юмагузинского водохранилища на реке Белой, не уступающей красотой Катуни) или даже поворота северных рек. Поэтому перед заповедным делом ныне могут возникать – и возникают! – новые немалые проблемы. Одной из самых серьезных угроз нам представляется тенденция на «конвергенцию» природных заповедников и национальных парков (НП), которые стали создаваться в Российской Федерации лишь с начала 1980-х гг. Здесь также заложено серьезное противоречие, которое может привести к последствиям весьма печальным для природы и общества. Ведь наши заповедники, при всех изъянах, все же в большинстве своем отражают величие относительно первозданной природы, которой в мире осталось так мало, а в Европе нет вовсе.
Главное же назначение национальных парков – сохранение природы не ради нее самой, а в интересах общения с людьми. Туризм – пусть даже «экологический» (хотя термин этот весьма сомнителен уже в своей основе) – всегда представляет собой вполне определенную форму хозяйственной деятельности, юридически недопустимую в природных заповедниках и губительную для них. Почему-то эту несложную истину чаще признают зарубежные ученые. Вот лишь одно высказывание: «…когда построится последний гостевой домик и будет создано множество удобств, необходимых туристам, заповедники перестанут существовать, ибо именно отсутствие человека определяет систему заповедников» (О. Родес, цит. по А. Горяшко, 2000; см. также Д. Харпер, 2000 и др.). Не место гостям-туристам в заповедниках, что же касается форм и методов научной деятельности, то при желании можно избежать серьезных уронов.
Еще один парадокс из сферы «заповедных противоречий»: фактическое перерождение заповедников в национальные парки началось в системе… Российской академии наук (правда, не от хорошей жизни, а из-за отсутствия государственной заботы). Вот что с горечью писал зоолог Ю.Д. Чугунов, в прошлом главный проектировщик Дальневосточного морского заповедника: «…пришла пора сказать: заповедники себя изжили и должны перестраиваться в национальные парки. По этому пути уже идет наш Дальневосточный морской. Так, на острове Попова создана экскурсионная зона…» (Чугунов, 1998). Добавим, что не только сам ДВГЗ идет, но и других зовет за собой. Вот пример его официальной тематики: «Распространение опыта развития эколого-познавательного туризма и эколого-экскурсионной деятельности в заповедники Дальнего Востока». Ожидаемые результаты: «Увеличение числа экскурсантов и экотуристов на базе вовлеченных заповедников до 5000 чел. в первый год реализации проекта». Вроде бы излишни комментарии! Но на эту тематику был выделен грант в 49 тыс. «зеленых» (подобная тематика, как правило, охотно и щедро спонсируется). По существу, не имел (и не имеет) заповедного режима «строго академический» Ильменский заповедник – один из первых в СССР.
С прагматической точки зрения общественная роль национальных парков на данном этапе более существенна по сравнению с подлинными природными заповедниками, несмотря на все их высокое предназначение. Во всяком случае, нацпарков в стране должно быть больше по сравнению с заповедниками и по количеству, и по площади (сейчас их число почти в три раза меньше, чем заповедников). При должной постановке дела они вполне могут не только обеспечить материально сами себя, но и поддержать финансами другие типы ООПТ, включая заповедники. Именно национальные парки (а не заповедники – будь то научные или «священные») способны стать «гордостью народа и символом нации», тогда как рекламировать заветные заповедные земли вообще есть дело сомнительное (впрочем, и в этом пункте скрыто явное противоречие).
«По идее» – сугубо теоретически – часть наших заповедников несомненно может быть преобразована в национальные парки. Яркий пример тому – экскурсионный участок заповедника «Столбы», который всегда имел статус НП, а не заповедный. Обследуя массивы брянских лесов, мы убедились, что форма национального парка здесь гораздо предпочтительнее заповедника, надо было бы только выделить в таком парке (он мог быть весьма обширным) ряд заповедных участков или зон. Думается, что это же относится и к ряду других территорий Европейской России, где лишь недавно созданы заповедники, неизменно вступающие в острые конфликты с местным населением (Керженский, Калужские засеки и ряд других). Другое дело, что понижение статуса может привести к нежелательным последствиям – значит, надо было сразу создавать не заповедники, а национальные (федеральные) или природные (муниципальные) парки; последние приобретают популярность в ряде регионов Сибири и Дальнего Востока. Заметим также, что подлинные природные заповедники, как правило, не могут занимать огромные пространства на миллионах гектаров, и не только потому, что невозможно обеспечить реальную охрану, – такой гигантизм может вызвать общественный протест и дискредитировать саму идею настоящей заповедности. Более того, в отдаленных районах Крайнего Севера или ДВ создание госзаповедников при современных реалиях способно даже увеличить антропогенный пресс на относительно нетронутую ранее природу.
Ограниченность публикации не позволяет детально обсудить противоречия в подходах разных авторов и специалистов к проблеме создания новейших концепций системы охраняемых природных территорий и оценить роль тех или иных научных или общественных организаций в разработке этой тематики (см. «Охраняемые природные территории…, 1998; Дежкин, 1999; Дежкин, Пузаченко, 1999; и др.). Отметим лишь, что предложения некоторых из указанных авторов о ревизии общепринятых взглядов на заповедное дело и предлагаемая классификация природных заповедников вызывает возражения ряда специалистов. Подчеркивая значимость роли Российского представительства Всемирного фонда дикой природы (WWF) и Центра охраны дикой природы (ЦОДП) в попытках оптимизации заповедной системы России, мы склонны с определенной опаской относиться к широкой пропаганде зарубежного опыта в этой сфере. Особую настороженность вызывает явно чрезмерная активность Центра «Заповедники» в стремлении поставить на первый план в деятельности наших природных заповедников экологическое просвещение: экопропаганду и экотуризм. Положительной стороной деятельности WWF и ЦОДП – надо надеяться! – должны быть признаны обширные проектные разработки по созданию систем ООПТ в ряде российских регионов, в частности на Алтае и в Саянах («Теория и практика…», 1999; Шурин, 2000; и др.).