Иду на перехват

Женился он сразу после окончания училища на красивой деревенской девушке, такой же застенчивой, как и он. От Дуси своей Геннадий без ума и держит ее чуть ли не взаперти, над чем постоянно подтрунивает Юрка...

Так за разговором мы подошли к кассе кино. Очередь была небольшая, но Лаптев стал искать приятелей, кто бы взял нам билеты. Вдруг взгляд его остановился на молоденькой смуглолицей нанайке. Юрка толкнул меня локтем, подмигнул многозначительно и тут же подошел к девушке.

- Извините, вы много билетов берете? - спросил он ласково.

- Один, - улыбнувшись, ответила ему девушка.

- Возьмите и мне... с приятелем. - Он сунул ей в руку деньги.

В кино Юрка сидел рядом с девушкой. Как только погас свет, он что-то шепнул ей. Девушка засмеялась. Потом они шушукались почти весь сеанс. Когда кино кончилось, Юрка протянул мне руку:

- До завтра. Думаю, ты один не заблудишься.

На его лице самодовольство: еще бы, так легко добился расположения симпатичной смуглянки. Но я знал, это ненадолго, такова Юркина натура, постоянства он не признает.

Люди из зала выходили веселые и беззаботные. А мне почему-то вспомнились наши дневные полеты. Всего несколько часов назад мы играли со смертью. Сейчас смеемся, развлекаемся, влюбляемся. А что ждет нас завтра?

Я неохотно побрел в свое холостяцкое общежитие.

Дятлов

Я кружу в зоне, поджидая "противника". Воздух чист и крепок от мороза, на много километров вокруг видны убегающая к горизонту тайга, волнистые, как синие дюны, сопки; лишь самая высокая, Вулкан, островерхая, похожая на конус, выделяется среди них, как великан среди лилипутов. В хорошую погоду она служит нам маяком, но в плохую лучше быть от нее подальше. По названию сопки и наш военный городок именуют Вулканском.

На душе у меня легко и торжественно. Такое состояние я испытываю каждый раз, когда поднимаюсь ввысь. Нежная синь неба ласкает глаз и радует сердце, в голову лезут слова песни: "Небо, небо, небо...", будто их поет двигатель.

Небо. Как можно его не любить! Не зря про него поется в песнях, не зря его назвали пятым океаном. То синее и бездонное, без конца и края, то серое и непроглядное, затянутое облаками, то черное и безмолвное, усыпанное звездами. То тихое и ласковое, то гневное и беспощадное. Но я люблю его всяким.

Еще мальчишкой, лежа на песке или траве, я часами неотрывно наблюдал за тем, как чьи-то невидимые руки собирали на нем облака и строили из них белоснежные сказочные дворцы, к которым не поднимались даже птицы. И столько во всем было тогда для меня таинств и загадок!

Я хотел раскрыть эти таинства. Когда мне исполнилось восемнадцать, ни уговоры отца, ни слезы матери не поколебали моего решения поступить в летное училище. Четыре месяца назад я окончил его и вот уже нахожусь в боевом полку, учусь сложным полетам. Сегодня предстоит воздушный бой.

Моим "противником" будет Дятлов - старший лейтенант, командир нашего звена, низкорослый, широкоплечий, с гоголевским носом. Весь он будто вырублен из крепкого и сучковатого дерева: руки длинные с толстыми узловатыми пальцами, ноги короткие, как у медведя. Характер - твердый и невозмутимый. Мне предрекали у него в звене нелегкую жизнь, особенно после одной стычки...

Мы выполняли маршрутный полет. Дятлов шел впереди меня и ниже; я его не видел, но знал это из переговоров с командным пунктом. Внезапно под нами появились облака. Я за ориентировкой особенно не следил, надеясь на штурмана наведения: он приведет на аэродром. Но расчет командного пункта увлекся наведением другого перехватчика, предоставив меня самому себе. Правда, аэродром был где-то рядом, и я, чтобы не выдать своей оплошности и не отвлекать других от дела, решил пробить облака и визуально восстановить ориентировку - убедиться собственными глазами, где нахожусь.

Облака оказались не особенно толстыми. Я выскочил из них и увидел слева свой аэродром, а над головой у меня, под самой кромкой облаков, летел перехватчик. Это, несомненно, был Дятлов. Я обогнал его и отвернул вправо.

- Кто прошел подо мной? - раздался в наушниках строгий голос Дятлова. Я не ответил, ушел подальше, чтобы потеряться из поля зрения, а потом запросил разрешение на снижение. Мне дали "добро", и я как ни в чем не бывало стал строить заход на посадку. В небе помимо нас были другие самолеты, пусть попробует разобраться, кто прошел ниже.

Так думал я, но Дятлов был не из тех, кого можно легко провести.

Когда я вылез из самолета, он подошел ко мне, и мы вместе отправились в домик, где летчики ожидали своей очереди.

- Как слеталось? - спросил командир звена, пристально заглядывая в мои глаза. Я понял, что он догадывается, кто нарушил правила по безопасности полетов. Но доказательств у него никаких, а обвинить только по интуиции не рискнет: он из тех людей, которые зря слова не скажут. Будет думать об этом нарушении месяц, год, подозревать меня, но не упрекнет до тех пор, пока не появятся компрометирующие меня факты.

Я не торопился с ответом. А Дятлов уже думал об этом случае сосредоточенно, напряженно. Я решил освободить его от душевных мук.

- Это я пролетел под вами, - сказал я.

Дятлов не поднял головы.

- Я знал, - ответил он. - И думал, признаешься ты или нет.

- Только пусть останется это между нами, - попросил я его.

- Между нами? - Дятлов резко поднял голову и гневно сверкнул глазами. - А если бы ты в меня вмазал?..

На другой день командир эскадрильи майор Синицын дал мне такую взбучку, что я пожалел о своей откровенности. Майор устроил мне настоящие экзамены по штурманской подготовке, заставил решать задачи по самолетовождению, рисовать район полета. И я, конечно, пустил "пузыри", засыпался. Комэск дал пять дней на подготовку к повторному зачету.

- И пока не изучишь, к самолету не подходи, - предупредил он.

А слов на ветер майор не бросает.

После нашей "задушевной" беседы подошел Дятлов и спросил, есть ли у меня учебник по самолетовождению. Решил проявить участие.

- Нет! - резко ответил я.

- Зайдешь ко мне на квартиру, я дам.

- Обойдусь!

- А я тебе не билет в кино предлагаю, - повысил тон Дятлов. - Ясно?

- Так точно! - Я щелкнул каблуками и демонстративно вытянулся в струнку: - Разрешите идти?

Он не ответил, круто повернулся и зашагал прочь.

Вот тогда мне и сказали, что Дятлов этого не простит.

Вечером я все же зашел на квартиру к своему КЗ - так мы иногда между собой величали командиров звеньев. Дятлов был дома один, за няньку. Он сидел посередине комнаты и что-то стругал, видимо, мастерил игрушку сыну, который терся около его ног, собирал стружки, прикладывал их друг к другу, оттопыривал губы и гудел, представляя то ли самолет, то ли машину.

Я рассмотрел, что делал Дятлов. Это были волк и журавль. Меня поразила тонкая, я бы сказал, искуснейшая работа. Потом я увидел на комоде ворону и лисицу, кота и повара, волка и ягненка. Комод, сервант, специальные полочки у стен были уставлены резными скульптурками.

- Ого! - не сдержал я восхищения. - Так сказать, полное собрание сочинений дедушки Крылова. Скульптурные иллюстрации.

- А у нас и Гагарин есть, - похвастался мальчики юркнул от отца в угол, где стояло что-то под покрывалом. Мальчик сдернул его, и я увидел белую мраморную статую. Да, это был Гагарин - высокий лоб, открытое простое лицо с обаятельной улыбкой...

- Еще не закончил, - пояснил Дятлов.

- Так вы, оказывается, не только летчик, а и скульптор!

- Занимаюсь понемногу...

- И куда вы думаете ее деть? - кивнул я на статую.

- Ты как Пал Палыч, отец нашей библиотекарши, - усмехнулся Дятлов. Спросишь еще, сколько дадут за нее.

- Но не в квартире же ей стоять!

- Верно, не в квартире... Может быть, в клубе нашем поставим.

- В библиотеке бюст Чкалова... тоже ваша работа?

- Моя. - Дятлов снова усмехнулся. - Вот о нем Пал Палыч и спрашивал. Зашел как-то, увидел и:"Батюшки, богатство-то какое. Поди тыщу - не менее стоит". Я ему говорю: "Может, и побольше".Разглядел он все, а потом попросил внука своего поучить. Говорит, мастак он на такие штучки. Внук сын нашей библиотекарши, ему лет четырнадцать. Пусть, говорю, приходит, учится. И он приходил. А потом, когда я отдал бюст в библиотеку, дед в тот же вечер забрал мальчика. Я удивился: почему? А Пал Палыч: "Пустое дело!" И увел. Потом я выяснил, в чем дело. Когда Пал Палыч спросил у дочери, сколько мне "отвалили", она ответила, что ни копейки. Вот он и разочаровался в профессии скульптора. Так-то, брат, - многозначительно подмигнул Дятлов.