Иду на перехват

- Ну, как? - спросил он у Дятлова.

- Хорошо, - ответил старший лейтенант. - Пора в сложных учить.

- Пора так пора. - Синицын достал папиросу. - Готовьтесь, товарищ Вегин, к ночным и облакам. Полетаете - и на боевое дежурство пошлем. Хватит на старичках отыгрываться.

Разбор полетов, вопреки заведенному в полку порядку, проходил не поэскадрильно, а в полковом масштабе. Проводил его сам Мельников. На этот раз он и на разборе полетов выглядел задумчивым и рассеянным. Мне невольно вспомнилась первая встреча с ним, когда я ему представлялся.

- ...У нас, батенька, погода отвратительная, - говорил он, барабаня своими короткими пухлыми пальцами по столу, думая о чем-то другом. Внезапные бураны, туманы, метели, в общем, всякая чертовщина. Рядом море. Кругом сопки. По какому разряду, говоришь, окончил училище? - Он посмотрел на меня.

- По первому, - ответил я.

- Хорошо, - похвалил полковник. - Перехватчик должен управлять машиной, как игрушкой. Чистота, точность - вот в чем искусство полета. И никаких, - он сделал паузу, - вольностей. Нынче, батенька, отошли времена летать под мостом. Дисциплина прежде всего. Кстати, много взысканий привез? - хитро улыбнулся он, пристально заглядывая мне в глаза.

- Ни одного.

- Добро. Наш полк восьмой год безаварийно летает, и не на плохом счету. Третья эскадрилья у нас отличная. Не устал меня слушать? - улыбнулся он. - Я и впрямь заговорился. Откуда родом?

- Из Воронежской области.

- А я из Черниговской. Украина, - мечтательно сказал он, - край садов. Всю зиму моченые яблоки, груши. Н-да... Ну, что ж, иди к Синицыну, представляйся.

Я не придал особого значения тому, что сегодняшний разбор полетов Мельников решил сделать сам, тем более не мог подумать, что причиной этому являемся мы с Дятловым.

Мельников перечислял запланированные и выполненные упражнения, называл фамилии летчиков и давал им оценку за полет, не делая ни анализа, ни вывода. Говорил он медленно и равнодушно, и мне снова показалось, что он устал и чем-то озабочен.

Летчики сидели тихо, позевывая и глядя бесцельно в одну точку. Монотонный голос полковника действовал успокаивающе и усыпляюще, кое-кто подремывал. Я с интересом наблюдал, как клевал носом Геннадий: его карие зрачки подкатывались вверх, длинные прямые ресницы медленно смыкались, голова начинала валиться, казалось, вот-вот он стукнется носом о стол. Но Геннадий вдруг вздрагивал, вскидывал голову и неподвижно уставлялся на Мельникова. Однако ненадолго. Наверное, вчера снова допоздна просидел над учебниками.

- ...Старший лейтенант Дятлов и лейтенант Вегин, - назвал наши фамилии Мельников. Мы встали. - Сидите, сидите, - махнул рукой полковник. Перехват. Хорошо. - Он помолчал. - Но можно было бы поставить и отлично, снова пауза, - и плохо. Отлично - за взлет, набор высоты, посадку и за первый перехват; плохо - за второй. Лейтенант Вегин в бою покинул своего ведущего. Правда, Дятлов утверждает, что сделано это было с его разрешения, тогда тем хуже для обоих. Во время войны такое новаторство стоило бы кому-то жизни. Если бы в воздухе оказались еще самолеты противника, они посбивали бы их поодиночке... как цыплят... - И он стал рассказывать случай, свидетелем которого был.

Я слушал его с недоумением. Неужели он, опытный командир и летчик, не раз встречавшийся с врагом в настоящем воздушном бою, летавший не на одном типе самолетов и, безусловно, лучше меня знавший возможности современной техники и оружия, не понимал, что мы поступили именно так, как требовала обстановка? Во время Великой Отечественной войны скорости самолетов были значительно меньше. Воздушный бой нередко представлял собой что-то наподобие карусели. Тогда, безусловно, "меч" и "щит" являлись неразделимыми. А какую роль играет сейчас ведомый? Я не раз летал в паре на перехват, ну и что же? Всякий раз дублировал атаки ведущего, сколько бы самолетов "противника" ни было. О "карусели" не могло быть и речи. Современный воздушный бой - это считанные секунды. Тот выйдет победителем, у кого быстрее реакция, сообразительность, кто грамотнее тактически и более подготовлен практически. И если бы мы поступили иначе - проиграли бы. Удар современного бомбардировщика сокрушителен. Даже если бы та разъединившаяся пара, которую мы атаковали, имела прикрытие, все равно наш маневр был тоже удачен, потому что он давал больше шансов на победу над противником. Время "щитов" прошло, как прошло время кольчуг. Теперь ведомый, как и ведущий, должен превратиться в "меч", чтобы не только прикрывать напарника, но и самому наносить удары. Когда Мельников кончил, я поднял руку.

- Что у вас? - спросил полковник.

Я встал, высказал свое мнение.

- Садитесь. - Он прошелся по классу. - Кто еще так думает? - глянул он на летчиков.

- Я! - поднялся Юрка.

- Хорошо. Сидите. Еще кто?

Лицо полковника по-прежнему было равнодушно, и понять, одобряет он нас или осуждает, нельзя было. Поднялось еще несколько рук.

- Так, - одобрительно кивнул полковник. - Ясно. Так вот, мнение товарища Вегина неверное. Делайте так, как вас учили, и никакой отсебятины. Уразумели?

Он перешел к постановке задачи на следующий летный день, не объяснив, в чем я не прав. "А может быть, я действительно ошибаюсь?" - закралось у меня сомнение.

Во время перерыва я разыскал Дятлова.

- А что думает о "мече" и "щите" командир? - спросил я его.

Дятлов не торопился с ответом и после длинной паузы сказал уклончиво:

- Тактика - дело серьезное. Не забывай: Мельников отличный летчик. И командовать умеет. До него в полку знаешь сколько дров наломали? А поставили его - восьмой год летаем без происшествий.

В наш разговор вмешался Геннадий.

- Если каждый захочет экспериментировать, на шо это буде похоже? спросил он у меня.

- Но без экспериментов не рождались бы новые приемы. Шаблон в тактике - обреченность на поражение. Это доказано жизнью.

- Чого ты споришь? - не согласился Геннадий. - Нам треба осваивать азы, учиться хорошо летать, як велят инструкции. А эксперименты оставь тем, кому положено этим займаться...

Геннадию все ясно, все понятно. Он и жизнь свою строит, как по инструкции.

Мимо проходил Синицын. Посмотрел на меня, остановился. Глаза его, всегда суровые и холодные, на этот раз показались мне добрыми.

- А мысль ваша заслуживает внимания, - сказал он одобрительно и пошел дальше.

Услышать похвалу от Синицына - все равно, что услышать среди зимы жаворонка...

Возле столовой меня поджидал Юрка.

- Пляши, - потребовал он, пряча руку за спину.

- Постой здесь, пока я пообедаю, - шуткой ответил я, не придавая значения письму.

Экстренных сообщений я ниоткуда не ждал.

- Нет, ты постой, - ухватил меня Юрка за куртку. - Ты посмотри, от кого письмо. Из Нижнереченска...

"Борис, почему ты не зашел? - запрыгали строчки у меня перед глазами, когда я разорвал конверт. - Я ждала тебя. Ко мне из Москвы приезжал двоюродный брат. Я хотела вас познакомить. Он говорил, что видел тебя на лестничной площадке. Что же случилось? А я почти поверила в твои способности читать мысли других и проникать в их судьбы. Инна".

Наверное, лицо мое сияло, как у именинника.

- Значит, все в порядке? - улыбнулся Лаптев.

- Когда идет автобус в город?

- Вон оно что! - Юрка присвистнул: - Ничего не выйдет. Во-первых, завтра полеты, удовольствие тебе может обойтись дорого, во-вторых, никогда сразу не бросайся, если тебя поманила женщина. Мужчина всегда должен быть мужчиной. В-третьих, вспомни завет генерала: "Авиация требует отдать ей всего себя..."

- Ты прав. Но, черт возьми, до субботы еще три дня!

- Ничего, выдержишь...

* * *

В субботу, едва закончились полеты, я помчался в город. Был пятый час вечера, а Инна работала до трех, поэтому я сразу поехал к ней на квартиру. Из письма ее выходило, что тот, кого она выдавала за брата, уехал. Не верить Инне у меня не было основания, и все же я не мог убедить себя, что это брат. Слишком он был любезен и предупредителен, когда провожал ее из Москвы. А здесь, на лестничной площадке!.. Такое счастливое лицо бывает только у влюбленных, встречающихся после долгой разлуки. При этой мысли мое сердце наполнялось ревностью... Тогда я вспоминал концовку письма: "А я почти поверила в твои способности читать мысли других". Что она хотела сказать этим? То, что я обязан был понять ее отношение к себе?.. Может быть, может быть... Во всяком случае, в этих словах было что-то успокаивающее и обнадеживающее.