Американха

– Не знаю, по какой части вы ведете дела, сэр, но я всегда ищу работу получше. На магистра сейчас доучиваюсь, – сказал Йеми тоном истинного лагосца, который вечно хлопочет, глаз востр на все, что поярче да получше. Обинзе, собравшись вернуться к Коси, дал ему свою визитку.

– Я уже задумалась, куда ты делся, – сказала она.

– Прости, наткнулся тут на одного. – Обинзе сунул руку в карман, нащупал «блэкберри». Коси спросила, не хочет ли Обинзе еще поесть. Он не хотел. Хотел домой. Его захватило стремление вернуться к себе в кабинет и ответить на письмо Ифемелу – он бессознательно уже сочинял его в уме. Если она собирается возвратиться в Нигерию, это означает, что она больше не в паре с черным американцем. Но, вероятно, она привезет его с собой, – все же она из тех женщин, какие подталкивают мужчин запросто перевернуть свою жизнь, из тех женщин, какие, поскольку не просят определенности и не ждут ее, позволяют возникнуть своеобразной уверенности. В их студенческие годы, когда держала его за руку, Ифемелу стискивала ее, пока обе ладони не делались скользкими от пота, и приговаривала игриво: «Если вдруг мы в последний раз держимся за руки, давай уж держаться хорошенько. Потому что нас хоть сейчас может сбить мотоцикл или машина, или я вдруг увижу на улице настоящего мужчину моей мечты и брошу тебя – или ты увидишь настоящую женщину своей мечты и бросишь меня». Очень может быть, что черный американец будет вместе с ней, цепляясь за Ифемелу. И все-таки Обинзе чуял по ее письму, что она теперь одна. Вытащил «блэкберри» – рассчитать американское время, когда письмо было отправлено. В обед. У фраз был оттенок поспешности; он задумался, чем она тогда занималась. И подумал вдогонку, что́ еще Раньинудо сказала ей о нем.

Декабрьской субботой, когда он столкнулся с Раньинудо в торговом центре «Палмз», у него на одной руке сидела Бучи – они ждали у входа, когда Гэбриел подгонит машину, – а в другой он держал пакетик с печеньями для Бучи.

– Зед! – окликнула его Раньинудо. В средней школе она была болтушкой-сорванцом, очень высокой, тощей и прямолинейной, не вооруженной девчачьей загадочностью. Всем пацанам она нравилась, но за ней никто не бегал, и они любовно именовали ее Отстань-от-меня – она это произносила всякий раз, когда б кто ни спрашивал, отчего у нее такое необычное имя: «Да, это такое имя игбо, оно означает “Отстань от меня!”» Он удивился, до чего шикарно она теперь смотрится, до чего иначе: короткие волосы-шипы, тугие джинсы, тело налитое, изгибистое. – Зед! Зед! Сто лет, сто зим! Ни слуху ни духу от тебя. Это твоя дочка? Благодать-то! Я тут на днях была с дружком одним, Деле который. Знаешь Деле, из банка «Хейл»? Сказал, то здание рядом с конторой «Эйса» на Банановом острове[31] – твое. Поздравляю. И впрямь все хорошо у тебя-о. И Деле сказал, ты такой скромник.

От ее чрезмерной суеты, от почтения, что тихонько сочилось из нее, ему стало не по себе. В ее глазах он перестал быть Зедом из школы, а байки о его богатстве заставили ее считать, что он изменился сильнее, чем вообще мог. Люди часто говорили ему, какой он скромник, но они не настоящую скромность имели в виду, а то, что он не бахвалится своим членством в клубе богатеев, не пользуется правами, какие от этого возникают, – хамить, ни с кем не считаться, принимать приветствия, но не здороваться самому, – и поскольку слишком многие подобные ему такими правами пользовались, его предпочтения путали со скромностью. Он не хвастался, не рассказывал о своих владениях, из чего люди делали вывод, что владений у него куда больше, чем на самом деле. Даже его ближайший друг Оквудиба частенько говорил ему о его скромности, и Обинзе это слегка коробило, поскольку ему хотелось, чтобы Оквудиба понял: если Обинзе – скромный, значит, хамство – норма. Кроме того, скромность всегда казалась ему обманчивой, изобретенной для чужого удобства: тебя хвалят за скромность, когда ты не вынуждаешь людей чувствовать себя ущербнее, чем на самом деле. Обинзе ценил искренность, всегда хотел быть по-настоящему искренним – и всегда боялся, что в нем этого нет.

В машине по дороге домой с вечеринки Коси сказала:

– Милый, ты же, наверное, голоден. Ты хоть что-нибудь, кроме того рулетика, съел?

– Еще суйю.[32]

– Тебе надо питаться. Слава Богу, я попросила Мари приготовить, – сказала она и добавила, хихикнув: – А мне вот надо было уважить себя и тех улиток не трогать! Кажется, я их съела штук десять. Такие они вкусные и перченые.

Обинзе рассмеялся, смутно скучая, но радуясь, что ей радостно.

Мари была неприметной, и Обинзе не понимал, причина ли тому ее застенчивость или же такое впечатление возникало из-за ее спотыкливого английского. Она проработала у них всего месяц. Последняя домработница, приведенная в дом кем-то из родственников Гэбриела, – коренастая девица со спортивной сумкой. Когда Коси взялась ее досматривать – такой досмотр вещей прислуги был для Коси обычным делом, поскольку она желала знать, что принесли к ней в дом, – Обинзе рядом не было, но он пришел, услыхав крик Коси, этот ее раздраженный, визгливый тон, какой она применяла к прислуге, чтобы укреплять свой авторитет и не допускать неуважения. Сумка девушки лежала на полу открытая, из нее дыбилась одежда. Коси стояла рядом и держала, зажав в кончиках пальцев, упаковку презервативов.

– Это еще зачем? Э? Ты ко мне в дом пришла проституткой работать?

Девушка поначалу стояла потупившись, молча, а затем глянула Коси в лицо и сказала тихо:

– На моей предыдущей работе муж мадам постоянно со мной сильничал.

Глаза у Коси выпучились. Она было двинулась вперед, словно собиралась задать девушке трепку, но замерла.

– Прошу тебя, забирай свою сумку и уходи сейчас же, – проговорила она.

Девушка помялась, вид у нее сделался слегка изумленный, а затем она подобрала сумку и направилась к двери. Когда она ушла, Коси сказала:

– Ты представляешь, какая чушь, милый? Она явилась с презервативами и прям открыла рот да сказала эту ерунду. Ты представляешь?

– Ее бывший наниматель насиловал ее, и она решила на этот раз обезопаситься, – сказал Обинзе.

Коси уставилась на него.

– Тебе ее жалко. Ты этих домработниц не знаешь. Как тебе может быть ее жалко?

Ему захотелось спросить: а как тебе может не быть ее жалко? Но робкий страх в ее глазах заставил его промолчать. Промолчать его заставила ее неуверенность – такая громадная и такая обыденная. Она тревожилась из-за домработницы, которую ему и в голову не пришло бы соблазнять. Лагос мог сотворить такое с женщиной, которая замужем за молодым состоятельным мужчиной. Он знал, как легко соскользнуть в паранойю относительно домработниц, секретарш, лагосских девушек, этих утонченных чудищ гламура, что глотали мужей целиком, пропихивали их по своим украшенным каменьями глоткам. И все же ему хотелось, чтобы Коси боялась меньше – и меньше приспосабливалась.

Несколько лет назад он рассказал ей о привлекательной банковской служащей, что явилась к нему в контору поговорить об открытии счета, – молодая женщина в облегающей блузке с одной избыточно расстегнутой пуговкой, она пыталась скрыть отчаяние во взгляде.

– Милый, твой секретарь обязан не пускать этих вот банковских девиц к тебе в контору! – сказала Коси, словно перестала видеть его, Обинзе, а вместо него возникли размытые фигуры, классические типы: богатый мужчина, девица из банка, получившая согласие на нужную сумму депозита, – простой обмен. Коси ожидала, что он будет ей изменять, и ставила себе задачу предельно сократить ему возможности.

– Коси, ничего не случится, пока я сам этого не захочу. А я не захочу никогда, – сказал он, тем и успокаивая, и укоряя.

С годами их брака она вырастила в себе неукротимую неприязнь к одиноким женщинам и неукротимую любовь к Богу. До их свадьбы она раз в неделю ходила в англиканскую церковь в Марине[33] – то был ритуал для галочки, она исполняла его, потому что ее так воспитали, – но после свадьбы она переключилась на Дом Давидов,[34] потому что, по ее словам, в этой церкви верили в Библию. Позднее, когда он обнаружил, что в Доме Давидовом имеется особая молитвенная служба «Удержи мужа», его это расстроило. Расстроило его и другое: он как-то раз спросил, почему ее лучшая университетская подруга Элохор к ним почти не заходит, и Коси ответила: «Она все еще не замужем». Будто это самоочевидная причина.

31

Искусственный остров и район внутри Лагоса.

32

Острые шашлычки, популярное в Западной Африке блюдо.

33

Портовый район в материковой части Лагоса.

34

Искупленная христианская церковь Божья, Дом Давидов (с 1952) – международная христианская пятидесятническая церковь, основанная в Нигерии.