Династические войны Средневековья

Следующая за повестью «Об убиении» пространная «похвала» князьям-страстотерпцам, как исцелителям больных и заступникам за Русскую землю, является результатом творчества более поздних летописцев. Однако этим количество дополнений не исчерпывается. После этой «похвалы» говорится, что «окаянный и злой» Святополк убил древлянского князя Святослава, «послав к нему к горе Угорской (в Карпаты. – Д.Б.), когда тот бежал в Угры», но так как этот сюжет уже не вписывался в историю князей-мучеников, то его автор попытался объяснить его с помощью предположения о том, что Святополк стал думать: «Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землею». Это, в свою очередь, предоставило автору сообщения возможность дополнительного осуждения братоубийцы с помощью пространного комментария на тему о «праведных» и «неправедных» правителях. Летописец написал о Святополке: «Так думал он в гордости своей, не зная, что “Бог дает власть кому хочет, ибо поставляет Всевышний цесаря и князя, каких захочет дать”. Если же какая-нибудь страна станет угодной Богу, то ставит ей Бог цесаря или князя праведного, любящего справедливость и закон, и дарует властителя и судью, судящего суд. Ибо если князья справедливы в стране, то много согрешений прощается стране той; если же злы и лживы, то еще большее зло насылает Бог на страну ту, потому что князь – глава земли”. Для усиления эффекта он сослался на авторитет ветхозаветного пророка Исайи: “Ибо так сказал Исайя: “Согрешили от головы и до ног, то есть от цесаря и до простых людей”. “Горе городу тому, в котором князь юн”, любящий пить вино под звуки гуслей вместе с молодыми советниками. Таких князей дает Бог за грехи, а старых и мудрых отнимает, как сказал Исайя: “Отнимет Господь у Иерусалима крепкого исполина и храброго мужа, и судью, и пророка, и смиренного старца, и дивного советника, и мудрого художника, и разумного, живущего по закону. И дам им юношу князя, и обидчика поставлю обладать ими”»[146]. Эти комментарии задали «сценарный код» междукняжеского конфликта: Святополк был представлен в качестве «окаянного» и «злого» братоубийцы, а дело его заведомо проигранное.

Если рассматривать эти вкрапления библейских цитат вслед за Р. Пиккио как своеобразные «тематические ключи», отсылающие читателя к библейским контекстам[147], то постепенно перед нами вырисовывается интересная картина, где составитель «рассуждения о князьях» как бы проводит параллель между Святополком и вавилонским царем Навуходоносором II, о котором в книге пророка Даниила говорится, что «когда сердце его надломилось и дух его ожесточился до дерзости, он (Навуходоносор. – Д.Б.) был свержен с царского престола своего и лишен славы своей, и отлучен был от сынов человеческих, и сердце его уподобилось звериному, и жил он с дикими ослами; кормили его травою, как вола, и тело его орошаемо было небесною росою, доколе он познал, что над царством человеческим владычествует Всевышний Бог и поставляет над ним, кого хочет» (Книга Даниила V, 20, 21). Таким образом, Святополк, словно Навуходоносор, был представлен безумцем, противопоставившим себя божественному промыслу. Отсылка к книге пророка Исайи позволяла автору «рассуждения» представить Святополка не только сумасшедшим, но и физически больным, едва ли не прокаженным человеком, у которого «вся голова в язвах, и все сердце исчахло» и «от подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и не смягченные елеем» (Книга Исайи I, 6; 5–6). Заключительный парафраз из книги Екклезиаста был призван продемонстрировать мысль о том, что «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок и когда князья твои едят рано! Благо тебе, земля, когда царь у тебя из благородного рода и князья твои едят вовремя, для подкрепления, а не для пресыщения!» (Книга Екклезиаста X, 16–17). Этот «тематический ключ» используется для осуждения неопытного и алчного правителя, хотя он открывает гораздо больше возможностей для интерпретации, если учесть, что в библейском тексте, условно говоря, «неправедный» правитель противопоставляется правителю «благородного рода», что может вызвать ассоциации с легендой о «греховном» происхождении Святополка. Впрочем, не следует забывать, что эти параллели, согласно текстологической реконструкции А.А. Шахматова, могли появиться лишь на этапе формирования «Начального свода» 1093–1095 гг.[148], поэтому вряд ли они могут достоверно отражать намерения Святополка.

Рассмотрев эти позднейшие наслоения, мы, следуя за летописным повествованием, возвращаемся к исходному мотиву – «Повести о борьбе Ярослава со Святополком» – и первая же фраза («Святополк же окаянный стал княжить в Киеве. Созвав людей, стал он им давать кому плащи, а другим деньгами, и роздал много богатства») может вызвать недоумение, так как аналогичное упоминание уже встречалось выше – в начале повести «Об убиении» («Святополк сел в Киеве по смерти отца своего, и созвал киевлян, и стал давать им дары»). В начале 1850-х гг., когда исследование памятников Борисоглебского цикла только начиналось, на это обстоятельство обратил внимание С.М. Соловьёв, который на этом основании первым сделал вывод о том, что повесть «Об убиении» является искусственной вставкой[149]. Известный историк и церковный деятель (в 1879–1882 – митрополит Московский и Коломенский) Макарий (Булгаков), И.И. Срезневский и большинство других исследователей того времени считали, что она могла появиться в летописном тексте как результат сокращения «Сказания о Борисе и Глебе», которое тогда атрибутировалось Иакову-«мниху»[150]. Ко времени выхода в свет «Обозрения русских летописных сводов» К.Н. Бестужева-Рюмина (1868) эта точка зрения превратилась в историографический факт[151]. Один из сторонников этой концепции Н. Левитский в 1890 г. попытался развить гипотезу Соловьёва; он писал, что «под руками летописца были два “сказания”: одно – об убиении Бориса и Глеба, другое – о войнах Ярослава со Святополком, оба начинающие рассказ с захвата Киева и великого княжения Святополком, но трактующие о разных предметах. Не имея возможности составить из этих двух сказаний одно цельное повествование, летописец стал вписывать в свой ежегодник каждое отдельно, но, закончив первый рассказ об убийстве Святополком своих трех братьев и не умея связать с ним второй рассказ, который, подобно предыдущему, начинался событиями, непосредственно следующими за смертью св. Владимира, он не мог поступить иначе, как повторив слова о вступлении Святополка на великокняжеский престол»[152]. После появления в 1908 г. «Разысканий о древнейших русских летописных сводах» А.А. Шахматова, в которых он возводил два основных сюжета летописной статьи 1015 г. (борьбу Ярослава со Святополком и повесть «Об убиении» Бориса и Глеба) к реконструируемому им “Древнейшему своду” 1037–1039 гг., эта гипотеза была оставлена. «Общий состав сказания по Древнейшему своду, – писал А.А. Шахматов, – представляется мне в следующем виде. В связи с сообщением о предсмертной болезни Владимира говорилось, что он послал бывшего у него в то время Бориса против печенегов; возможно, что при этом указывалась причина, почему Борис оказался у Владимира; он вывел его из Владимира, опасаясь злобы, которую питал к Борису Святополк; Владимир скончался на Берестовом; Святополк, узнав о смерти отца, приехал вскоре в Киев из Вышегорода и принял меры к тому, чтобы скрыть от киевлян это событие; ночью же он отправился тайно в Вышегород, призвал к себе Путшу и вышегородских старшин и уговорил их тайно умертвить Бориса. В ту же ночь бояре вывезли Владимирово тело из берестовского терема и поставили его в Св. Богородице. Далее сообщалось о погребении Владимира. После краткой похвалы Владимиру составитель Древнейшего свода сообщал, что Святополк сел на отцовском столе и начат склонять киевлян в свою пользу путем подкупов: одних он дарил одеждами, других – кунами. Киевляне колебались: сердце их не было со Святополком, так как братья их были с Борисом. Борис, возвращавшийся в то время в Киев, получает известие о смерти отца. Дружина уговаривает его идти в Киев и сесть на отцовском столе. Но Борис отказывается поднять руку на старшего брата; войско оставляет его. Чтобы усыпить бдительность Бориса, Святополк посылает к нему лестные предложения. Но одновременно к его стану приходят убийцы, которые под покровом ночи подкрадываются к его шатру. Здесь в Древнейшем своде (как у Нестора и в Начальном своде) сообщалось о том, что Борис пел в это время псалмы и каноны, затем помолился на икону и лег спать. Убийцы напали на Бориса и пронзили его копьями; вместе с Борисом пал его слуга, желавший защитить собою тело своего господина. Тело Борисово завернули в шатер и повезли тайно в Вышегород, где похоронили у церкви Св. Василия. Далее были названы имена убийц. Святополк посылает погоню за Глебом, бежавшим из Киева на север. Погоня настигает Глеба; убийцы овладевают его кораблецем; Горясер приказывает повару Глебову, Торчину, зарезать его, что тот и исполняет. Тело Глебово оставлено в пустом месте между двумя колодами, но впоследствии его взяли и перевезли в Вышегород, где и положили рядом с братом. Убийцы возвратились к Святополку, который вознесся после этого еще больше и послал убить своего брата Святослава, бежавшего в Угры; погоня настигла последнего в Угорской горе. Далее сообщалось о походе Ярослава против Святополка»[153]. Таким образом, и наблюдения Соловьёва, и попытка их интерпретации Левитским были основательно забыты, хотя гипотеза о приоритете летописной повести над «Сказанием» получила широкое распространение (показательный случай прогрессивного и регрессивного влияния одной и той же гипотезы одновременно!). Лишь в начале XXI столетия А.Л. Никитин, С.М. Михеев, А.А. Шайкин и автор настоящих строк вернулись к наблюдению С.М. Соловьёва, которое позволяет реконструировать первоначальное содержание летописного рассказа – историю борьбы между правителями Новгорода и Киева[154].

146

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 135–140; ПЛДР. XI – начало XII века. С. 151, 153, 155.

147

Пиккио Р. Функция библейских тематических ключей… С. 437–450.

148

Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. СПб. 2003. С. 765–766.

149

Соловьёв С.М. Сочинения. Кн. 1. С. 198–199, 311 (прим. 294); Кн. 2. С. 104, 319.

150

Срезневский И.И. Древние жизнеописания русских князей X–XI вв. // Известия отделения русского языка и словесности Академии наук. Т. II [Вып. 4], 1853. Стб. 119–129; Макарий (Булгаков). История русской церкви. Кн. 2. История русской церкви в период совершенной зависимости ее от Константинопольского патриарха (988–1240). М., 1995. С. 194–196.

151

Бестужев-Рюмин К. О составе русских летописей до конца XIV века. СПб., 1868. С. 16–17.

152

Левитский Н. Важнейшие источники для определения времени крещения Владимира и Руси и их данные. Христианское чтение, 1890. Ч. 1 (№ 3–4). С. 406–407.

153

Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 80–81.

154

Никитин А.Л. Основания русской истории. Мифологемы и факты. М., 2001. С. 254; Михеев С.М. «Святополкъ же седе Кыеве по отци»… С. 119–123; Шайкин А.А. Повесть временных лет: история и поэтика. М., 2011. С. 510 (прим. 677); Боровков Д.А. Летописные статьи 1014–1016 гг. и повесть «Об убиении Борисове» // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2011, № 2 (44).