Страница 23 из 24
Дуэль Пушкина с Дантесом. Художник А.А. Наумов. 1884 г.
Дантес, несомненно, спровоцировал дуэль своими ухаживаниями за Натальей Николаевной. Но непосредственной провокацией послужил анонимный пасквиль. А вот его автор не установлен до сих пор. Пушкинист П.Е. Щёголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина», основываясь на экспертизе почерка, проведённой в 1927 году сотрудником уголовного розыска А.А. Сальковым, доказывал, что автором анонимных пасквилей был князь Пётр Владимирович Долгоруков (1816–1868). А другая экспертиза, проведенная В.В. Томилиным в 1966 году, автором пасквиля назвала князя Ивана Сергеевича Гагарина (1814–1882). Он был другом Долгорукова, и оба они, отличаясь гомосексуальными наклонностями, дружили с бароном Луи Геккерном. Они никак не могли быть заинтересованы в дуэли, как не были в ней заинтересованы и Геккерн с Дантесом. И Гагарин, и Долгоруков при жизни категорически отрицали, что являются авторами рокового пасквиля. Ещё одна экспертиза была проведена в 1976 году. С.А. Ципенюк сверил несколько образцов почерка Долгорукова и Гагарина с «дипломом ордена рогоносцев» и пришёл к выводу, что ни тот ни другой не писали пасквиля. К такому же выводу пришла экспертиза, организованная историком-археографом Г. Хаитом и проводившаяся сотрудниками Всесоюзного НИИ судебных экспертиз.
Михаил Юрьевич Лермонтов
Великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841) погиб на дуэли 15 (27) июля 1841 года. Его убил бывший друг, отставной майор Николай Соломонович Мартынов (1815–1875), и произошло это у подножия горы Машук под Пятигорском. В советском лермонтоведении было распространено мнение, что дуэль Лермонтова с Мартыновым была завуалированным способом убийства вольнолюбивого поэта, которому император Николай I не мог простить написанное в связи с гибелью Пушкина стихотворение «На смерть поэта». Поскольку считалось, что Мартынов плохо стрелял, утверждали, будто недалеко от места дуэли сидел в засаде специально посланный шефом жандармов казак с ружьем, который и застрелил Лермонтова. На самом деле причина дуэли – несходство характеров двух бывших друзей.
М.Ю. Лермонтов. Акварель А.И. Клюндера. 1838 г.
Мартынов почти одновременно с Лермонтовым поступил в юнкерскую школу, где был постоянным партнёром поэта по фехтованию на эспадронах. Прослужив некоторое время в кавалергардском полку, он в 1837 году отправился добровольцем на Кавказ и участвовал в экспедиции кавказского отряда за Кубань. Был награждён орденом Св. Анны 3-й степени с бантом. В 1837 году Лермонтов, переведённый из гвардии в Нижегородский полк за стихи «На смерть поэта», и Мартынов, отправляющийся на Кавказ, две недели провели в Москве, часто завтракая вместе у «Яра». Лермонтов посещал московский дом родителей Мартынова. По одной из версий, прототипом княжны Мери была Наталья Соломоновна – сестра Мартынова.
Мартынову были свойственны повышенное самолюбие, нетерпимость к другому мнению и отсутствие чувства юмора. Лермонтов в Пятигорске иронизировал над романтической «прозой» Мартынова и его стихами. Мартынов же обиделся на то, что послужил прототипом Грушницкого в «Герое нашего времени». Лермонтову приписывается два экспромта 1841 года, высмеивающие Мартынова: «Наш друг Мартыш не Соломон» и «Скинь бешмет, мой друг Мартыш», а Мартынову – подобная же эпиграмма «Mon cher Michel». После этого, по мнению Мартынова, Лермонтов не раз выставлял его шутом и совершенно извёл насмешками.
Как вспоминал Н.И. Лорер, «когда Лермонтов позволил себе неуместные шутки в обществе дам… шутки эти показались обидны самолюбию Мартынова, и он скромно заметил Лермонтову всю неуместность их. Но жёлчный и наскучивший жизнью человек не оставлял своей жертвы, и, когда они однажды сошлись в доме Верзилиных, Лермонтов продолжал острить и насмехаться над Мартыновым, который, наконец, выведенный из терпения, сказал, что найдёт средство заставить молчать обидчика. Избалованный общим вниманием, Лермонтов не мог уступить и отвечал, что угроз ничьих не боится, а поведения своего не переменит».
Мартынов на следствии сходным образом излагал обстоятельства дуэли: «На вечере в одном частном доме, за два дня до дуэли, он вызвал меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить. Я решился положить этому конец. При выходе из этого дома, я удержал его за руку, чтобы он шёл рядом со мной; остальные все уже были впереди. Тут я сказал ему, что я прежде просил его прекратить эти несносные для меня шутки, но что теперь предупреждаю, что если он ещё раз вздумает выбрать меня предметом для своей остроты, то я заставлю его перестать. Он не давал мне кончить и повторял раз сряду: что ему тон моей проповеди не нравится; что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет, и в довершение сказал мне: “Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь”. В это время мы подошли к его дому. Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего Секунданта, – и возвратился к себе. Раздеваясь, я велел человеку, попросить ко мне Глебова, когда он приедет домой. Через четверть часа вошёл ко мне в комнату Глебов, я объяснил ему, в чём дело; просил его быть моим Секундантом и по получении от него согласия, сказал ему, чтобы он на другой же день с рассветом отправился к Лермонтову. Глебов попробовал было меня уговаривать, но я решительно объявил ему, что он из слов самого же Лермонтова увидит, что, в сущности, не я вызываю, но меня вызывают, – и что потому, мне невозможно сделать первому шаг к примирению».
Дочь генеральши М.И. Верзилиной, в доме которой и собиралось общество, Э.А. Клингенберг (впоследствии Шан-Гирей), подробно описала роковую ссору: «13-го июля собралось к нам несколько девиц и мужчин… Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л.С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его “montagnard au grand poignard” (“горец с большим кинжалом”. – Ред.). (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал.) Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: “Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах”, и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову… Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора». Впоследствии родилась легенда, будто истинной причиной ссоры было соперничество за внимание Э.А. Клингенберг – слишком уж ничтожной казалась истинная причина дуэли, на которой погиб поэт.
В 6 часов вечера 15 (27) июля дуэль состоялась, и М.Ю. Лермонтов был смертельно ранен. Согласно одной версии, Лермонтов выстрелил первым и вверх. По другой версии, поэт вообще не успел выстрелить, а Мартынов попал ему точно в грудь.
Дуэль. Рисунок М.Ю. Лермонтова. 1832–1834 гг.
Князь А.И. Васильчиков, секундант Лермонтова, так описал дуэль на следствии: «Расставив противников, мы, секунданты, зарядили пистолеты, и по данному знаку гг. дуэлисты начали сходиться: дойдя до барьера, оба стали; майор Мартынов выстрелил. Поручик Лермонтов упал уже без чувств и не успел дать своего выстрела; из его заряженного пистолета выстрелил я гораздо позже на воздух». То же самое показал и М.П. Глебов, секундант Лермонтова: «Дуэлисты стрелялись… на расстоянии 15 шагов и сходились на барьер по данному мною знаку… После первого выстрела, сделанного Мартыновым, Лермонтов упал, будучи ранен в правый бок навылет, почему и не мог сделать своего выстрела». И здесь секундантам, пожалуй, стоит верить. Все участники дуэли старались скрыть от следствия, что условия дуэли были максимально ориентированы на смертельный исход. В черновике показаний Мартынова говорилось: «Условия дуэли были: 1-е. Каждый имеет право стрелять, когда ему угодно… 2-е. Осечки должны были считаться за выстрелы. 3-е. После первого промаха… противник имел право вызвать выстрелившего на барьер. 4-е. Более трех выстрелов с каждой стороны не было допущено…» Прочитав черновик, Глебов прислал записку Мартынову: «Я должен же сказать, что уговаривал тебя на условия более легкие… Теперь покамест не упоминай о условии 3 выстрелов; если же позже будет о том именно запрос, тогда делать нечего: надо будет сказать всю правду». Поскольку у каждого из противников было до трех выстрелов, вряд ли бы Лермонтов стал стрелять в воздух, что граничило с самоубийством. Вернее предположить, что он просто не успел выстрелить, а уже Васильчиков потом разрядил пистолет в воздух. В первоначальных показаниях начальнику штаба войск на Кавказской линии и в Черномории полковника А.С. Траскину Васильчиков и Глебов показали, что Лермонтов сказал, будто он не будет стрелять и станет ждать выстрела Мартынова». Таким образом, Лермонтов лишь собирался выстрелить вторым, но не стрелять в воздух.