Страница 47 из 49
Когда солнце скрылось и взошла луна, Худжаста, эта красавица с тонкой талией, полными руками, пышной грудью, мягкими губами, стройным, как кипарис, станом, округлыми бедрами, гладкими ляжками, золотистыми, как хрусталь, ногами, — эта красавица впала в отчаяние.
Она пошла отпрашиваться к попугаю и так стала ему говорить:
— О попугай! Я много раз слышала от тех, кто бывал в Аравии, что бадшах Абд-уль-Азиз не спал по ночам и не отдыхал днем. Как-то раз один человек спросил его:
— Прибежище мира! Почему вы и ночью не спите и днем не отдыхаете?
— О друг, — ответил тот, — если я буду спать ночью, у меня не хватит времени молиться богу; а если я буду отдыхать днем, подданные мои погибнут. Потому-то я и не сплю ни днем, ни ночью.
Так вот и я, о попугай, все время беспокоюсь о том, что если я пойду к милому, то придется мне отказаться от мужа; а если останусь в мужнином доме, то лишусь любви друга. Поэтому лучше будет, если я брошу их обоих и буду сидеть в своем углу, добродетельная и целомудренная.
Выслушал ее попугай, захохотал и возразил:
— Эх, госпожа, теперь ты стремишься к добродетели! Что ж, очень хорошо; но всему свое время. Известна пословица: «Когда явилась страсть, куда девалась скромность?»
О чем ты думаешь, госпожа? Ведь ты рассуждаешь, как тот Длинноухий, то есть осел, что некстати запел песню и попал в беду.
— Что это за сказка? — спросила Худжаста. — Расскажи!
Попугай начал рассказывать:
— Сказочники так повествовали: один осел дружил с оленем, и паслись они в одном и том же лесу. Случилось так, что однажды ночью они пошли вместе щипать траву в чей-то сад. А дело было весной. И вот, когда они наелись досыта, осел сказал оленю:
— Слушай, Двенадцатирогий! Мне сейчас хочется петь с раскрытой душой, хочется радоваться и ликовать, потому что голову мою овевает благоуханный весенний ветер, а прохладный воздух дарует веселье сердцу.
— Вот так так! — сказал на это олень. — Видно, приходится вспомнить поговорку: «Ослу нужно думать только о своем рисе»; а если он хочет болтать, пусть болтает о том, как прачка седлает его вьючным седлом. И что это тебе в голову взбрело? Ведь нет голоса хуже твоего! Да разве осел может петь? Мы в этот сад пришли украдкой, и если ты сейчас запоешь песню, прибежит садовник, да не один, людей созовет. Тогда и тебя свяжут и мне проденут кольцо в ноздрю. И будет с нами то, что случилось с ворами, которые по глупости дали себя поймать и отколотить… Ты, может быть, слышал, что как-то раз ночью несколько воров собрались вместе и отправились грабить дом одного богача. Нашли в кладовой полный кувшин вина и стали так говорить друг другу:
— Ну, будь что будет! Время для грабежа еще не настало, так давайте-ка разопьем здесь вино. А потом заберем столько вещей, сколько каждый сможет унести, и разойдемся по домам. А что украли, то наше!
На том и порешили. И вот стали они пить вино. Пьянствовали и веселились до полуночи, а когда охмелели, принялись за свое дело. Но они так шумели, когда тащили вещи, что хозяин дома проснулся, созвал своих людей и перевязал всех воров.
Выслушал Длинноухий оленя и сказал:
— Да простит меня аллах, но ты ведь знать ничего не знаешь. Я городской житель и люблю петь, а ты, несчастный лесной дикарь, ничего не понимаешь в этом удовольствии. Что бы там ни было, а я все-таки спою песню. С какой стати буду я тебя слушаться?
Хоть осел и выслушал притчу оленя, но урока из нее не извлек. Поднял морду к небу и принялся реветь песню. Тут садовник проснулся, созвал народ и поймал и осла и оленя.
Попугай досказал эту сказку и молвил:
— Так-то, госпожа! Кто делает что-нибудь не вовремя, с тем случится то же самое. Да, госпожа, нужно, чтобы каждый знал свое время. Лучше иди немедля и верни надежду тому, кто ее потерял.
Выслушала его Худжаста и хотела было уйти к своему другу, но в это время настало утро, и петух запел. Пришлось ей остаться и на этот раз. Тогда она заплакала и прочла такие стихи:
Когда солнце скрылось и взошла луна, Худжаста в отчаянии пошла отпрашиваться к попугаю и так сказала ему:
— О попугай! Каждую ночь я к тебе прихожу и рассказываю тебе о своей тревоге, а ты «не соблюдаешь закона соли»[49] — не выполняешь долга благодарности. Ты с холодной жестокостью не отпускаешь меня. Ох, горе мне! Злосчастная моя судьба!
Не сыпь столько соли на раненое мое сердце и не мучь меня — я уж и так измучена! Отпусти меня теперь же!
— Хорошо, Худжаста, — промолвил попугай, — сегодня ночью, как только это будет возможно, иди и обними своего возлюбленного.
А если кто-нибудь, кроме меня, узнает о твоих делах, ты поступи так, как это сделала румская царевна с помощью одной почтенной женщины.
— Что это за сказка? — спросила госпожа. — Расскажи!
Попугай начал рассказывать:
— Поблизости от Румского царства правил своей страной один бадшах. Случилось так, что его визирь однажды сказал ему:
— О прибежище мира! У румского царя есть дочь-красавица.
Если он выдаст свою дочь за вас, прибежище мира, как хорошо это будет!
Бадшаху речи визиря пришлись по душе, и он отправил к румскому царю посла с редким подарком и письмом, а в письме том просил царя отдать ему в жены царевну.
Посол доставил грамоту румскому царю и начал было держать речь, но тот разгневался и сказал:
— Слушай, посол! За кого принимает меня твой повелитель, если он отправил мне подобное послание? Стоит мне только захотеть, и я смешаю с прахом его государство! А тебе скажу: уходи и не показывайся мне больше на глаза. Берегись, а не то плохо тебе будет!
Как увидел несчастный, что царь так прогневался, задрожал от страха и уехал, не надеясь больше на успех.
Итак, посол бежал, а когда явился к своему повелителю, доложил ему обо всем, что было.
Бадшаху это пришлось не по нраву. Он встал во главе сильного войска, выступил в поход на Рум и быстро опустошил всю страну. Туго пришлось румскому царю. Делать нечего — выдал он свою дочь за бадшаха.
49
На Востоке соль считается символом гостеприимства. Отсюда такие выражения, как «я ел твою соль» вместо «я ел твой хлеб»; «вскормленный солью» — воспитанник; «помнящий соль» — благодарный. Это объясняется тем, что в древности соль не везде легко было достать, она стоила дорого и облагалась высоким налогом.