Страница 50 из 91
Первый месяц весны.
Тогда была осень. Такая же дождливая, такая же пасмурная…
Руанну хотелось растрощить эту комнату, разбить вдребезги окна и попытаться выжить после падения. То, что Лин считала Вирославу матерью, вызывало у него нездоровый смех. До чего же причудливо тасует колоду судьба.
Правду говорят — за грехи надо платить.
Но кто ж знал, что так скоро…
Глава вторая
Ей не нравился холод. Он раздражал, сковывал движения, вынуждал подчиняться другому распорядку жизни — не выходить из дома, одеваться в тёплые вещи, пить много горячего и содрогаться от одного только вида уличной слякоти.
Лин только сейчас заметила, что зимой на улице работали в основном земляне. Ящерры, пусть и низшего порядка, перекочёвывали в дома и оставались там до первых тёплых лучей. Нарушалось правило лишь в особых случаях. Ну и охрана, конечно. Те были вынуждены терпеть. Но на их форму и утепление тратили значительно больше, чем на уборщиков.
Терции окружали дом судьи со всех сторон. Лин научилась не обращать на них внимания, но иногда вбитая в голову привычка опасаться брала верх. Однажды, увидев одного из охранников в арке сада, она закричала, чем очень удивила молодого терция.
Ещё один странный эпизод в её не менее странной жизни.
Она чувствовала: что-то непонятное происходит с телом. Как будто в её организме всё разрывается. Трескается кожа, раздувается мышечная ткань, нервные окончания электризуются. Кровь бурлит.
Видения и сны наяву атаковали с новой силой. Картинки не имели смысла, они были хаотичные, и вместо разъяснений доводили Лин до бешенства.
Привлечённая судьи пребывала на распутье. Иногда она посматривала на Руанна, и это были весьма странные взгляды. Неоднозначные. Они как будто вопрошали: кто ты для меня?
Руанн эти взгляды перехватывал и анализировал. Лин повзрослела у него на глазах. Он не забыл, как смело она выдерживала его нападки на «Станции 5», как боролась со страхами и шла вперёд. Эта девушка заслужила уважение за то, как вела себя в окружении озверевших повстанцев. Но раньше всё это воспринималось как… нечто далёкое, не имеющее отношения к жизни, которую он для неё определил.
Впервые ему пришло в голову, что и в его мире она могла бы проявить эти качества: самообладание, стойкость, определённое равнодушие к сложившимся устоям и умение правильно держать паузу.
Да, Лин действительно повзрослела. И дело не в возрасте, а в увиденном и услышанном. Девушка поняла: чёрное — не всегда зло, оно просто отличается от белого.
И всё же…
Созданный Руанном мир начал разваливаться на части. Идеальная картинка, будто насильно втиснутая в рамку, перестала в ней помещаться.
Приём многое изменил. Руанн вдруг предстал перед фактом, что его настоящее сражение ещё впереди. Его избранница оказалась не завоёванной добычей, а постоянно ускользающей птицей.
Руанн вспомнил, как на следующий день после приёма он проснулся в одиночестве. Позвал слугу, чтобы спросить, где Лин, но на зов пришла Возница.
— Где она?
— В купальнях, — лаконично ответила управительница. И даже не шелохнулась под его пронзительным взглядом.
— И что она там делает?
— Мы не знаем. Она попросила разогреть купальни, а потом выгнала всех слуг прочь.
Секунда ушла на осознание сказанного. Нет, он не мог этого услышать.
— Идиоты! — закричал великий судья, поспешно соскакивая с постели и на ходу одеваясь. — И ты позволила?!
Возница посмотрела на него бесстрастно, хоть он и почувствовал её волнение.
— Вы сами дали ей все полномочия, судья, — очень осторожно напомнила женщина. Каждое слово выходило из её горла с усилием. — Мы не могли ослушаться вашего приказа.
— А меня разбудить?! — взревел ящерр. — Кто я в этом доме!?
Он натянул на себя брюки и оглянулся в поисках рубашки. Увидел на спинке кресла лишь камзол парадной униформы да обычный халат. Без колебаний потянулся за вторым.
— Как давно она там? — он завязал лямки халата и направился к выходу.
— Давно… Больше часа.
Возница отшатнулась, словно была готова к тому, что судья её ударит. Руанна эта реакция отрезвила. Он никогда — никогда! — не бил слуг. Он никогда не бил тех людей, к которым испытывал уважение или стоящих значительно ниже по социальной лестнице.
Дорога к купальням превратилась в один сводящий с ума вопрос: «Жива ли?»
Жива ли его Лин?
Руанн знал: Лин — сильная. И он ни в коем случае не допускал мысли, что она покончит с собой. Но…
Выскочив на улицу, он почувствовал холод. На задворках сознания проскользнула несмелая мысль: «Надо же, меня каждый раз удивляет, какие продолжительные у них зимы»…
Он осторожно вошёл в купальни. В лицо дунула жаркая влажная струя — приятное ощущение после уличной слякоти. Руанн огляделся.
Лин сидела спиной к нему у просторного бассейна, свесив одну ногу в горячую воду. От пола и от бассейна поднимался пар. Помещение было заполнено разогретым воздухом. Тело девушки выделялось ярким пятном на сером фоне. Одежда — майка и шорты — промокли. Распущенные волосы вобрали влагу и теперь казались темнее, чем обычно.
Руанн подошёл ближе. Облегчение от того, что она жива, уступило место раздражению.
Клубы пара вились над бассейном. Руанн посмотрел на опущенную в воду ногу Лин. Та была красной как панцирь варёного рака.
— Лин…
Девушка не обернулась, лишь вытащила из воды одну ногу и опустила другую.
— Доброе утро, великий судья, — сказала спокойно. Эта бесстрастность разъярила Руанна.
— Почему ты ушшла?
Ответа не последовало.
— Отвечай на вопрос!
Крик испугал девушку. Она вздрогнула. Руанн очень редко позволял себе повышать голос. Но его властная натура требовала реванша. За те минуты ужаса, что он провёл по пути в купальни. Представляя худшее. Боясь за неё и за себя.
Лин не поднялась. Не пошевелилась. Лишь немного повернула голову в его сторону.
— Ты на мои вопросы не отвечаешь. Почему я должна отвечать на твои? — и сжалась, будто ожидая удара.
Он смотрел на неё сверху вниз. Птичка-невеличка, женщина, без которой он не выживет.
— Хорошшо…
Судья закатал штанины, присел рядом с Лин и опустил обе ноги в воду. По телу сразу же волной разлилось тепло — то самое, в котором он так нуждался.
— Я хочу, чтобы ты меня слышал, — прошептала девушка, глядя куда-то вглубь воды. — У меня есть это право. Ты мне сам его дал, когда заявил, что я тебе ровня. Перестань обвинять меня! Это — не странности. Это — печаль, горечь и скорбь!
— И по кому ты скорбишшшь? Кого оплакиваешшь? — саркастично спросил Руанн.
Он понимал: причин злиться нет — ну ушла она утром, и что с того. Но отголоски пережитого ужаса всё ещё не выветрились.
— И по кому, и по чему. По укладу жизни. По людям, которых любила. По матери, которую потеряла.
Руанн прикоснулся к ноге Лин под водой. Девушка сразу же вытащила её на бортик и обхватила руками.
— Ты хочешшь поговорить о своей скорби? Извини, Венилакриме, но я неподходяшщий собеседник для таких разговоров.
Пауза. Руанну не нравился собственный голос — как будто он с обвиняемым разговаривает, а не со своей Лин.
— Да, об этом я говорить с тобой не буду.
Она впервые повернулась к нему лицом. Всем телом повернулась. Он мог сосчитать количество бликов в её глазах.
— Кто я, Руанн?
Великий судья сразу понял смысл вопроса. Но не знал, как на него ответить. Хотелось схватить Лин на руки и унести в дом. Затащить в постель и не выпускать оттуда, пока не перестанет задавать неудобные вопросы.
— Почему я понимаю ваш язык? У меня изменилось восприятие мира. Я слышу лучше, чувствую физические вещи по-другому, дышу иначе…
По мере того, как она говорила, её голос нарастал. Как будто проговаривая вслух собственные мысли, она постепенно набиралась смелости. Руанн посмотрел на воду. Оттуда на него таращилось мутное чудовище в клочьях пара. Пар шёл из носа, от волос, от кожи.