Хорса Кидронец

Говорили, что перед уходом Лигис подошёл к нему и спросил:

– Хочешь, я освобожу тебя от пут?

– Я убью тебя… – прохрипел Телем.

Это было единственное, что от него слышали: «Убью… убью вас всех…» Лигис вынул меч и отрубил ему правую руку.

– Ну вот, одна рука у тебя уже свободна, – сказал он с издевательским смехом. – Дальше выпутывайся сам.

Были и другие, кто взялся за копьё или хотя бы за нож. Человек пять или шесть. Этого хватило, чтобы налётчики озверели и стали убивать направо и налево. Именно поэтому жертвы были огромны.

И именно поэтому Телем, хотя, по уходу разбойников, его отвязали и даже перетянули ему культю, настоящей помощи не получил, и вскоре умер. Он яростнее всех обвинял Хвиллу, даже требовал её казни. Но его не послушали. В глазах уцелевших его собственная вина была ничуть не меньше.

Его – и тех, кто сопротивлялся вместе с ним.

Ведь уцелел же кое-кто из сложивших оружие! Из тех, которые даже не брались за него.

В живых остался толстый Апин, указавший налётчикам свой тайник, где лежали накопленные годами деньги.

В живых остался щербатый Фиста, который нарядил дочь в лучшее платье и велел ей танцевать для Лигиса.

В живых остался Нехет, который играл для разбойников на флейте.

Лигис задержался в Кидроне на два дня. То было время перед праздником – селяне уже заготовили товар для обмена, в доме старосты были отложены деньги на подати, вдоволь было в домах еды и питья. Лигис брал всё, что можно унести, прочее велел крушить и сжигать. Его головорезы много часов пытали зажиточных селян, требуя открыть тайники. В остальное время они пили и насиловали женщин.

Сколько этих мерзавцев поизмывалось над Карнайей?

Рекша, отец Хорсы, не сопротивлялся. И никому в доме не велел бегать и кричать. Об этом рассказала потом его сестра Хутта, тётка Хорсы. Она мало что помнила: сочтя непригодной для утех, её избили так, что она едва пришла в себя, и потом, через день после возвращения Хорсы, умерла, мучимая страшными болями в голове. Но она помнила, как Рекша сказал:

– Мы ничего не можем изменить. Будьте покорны.

Однако покорность его не показалась разбойникам искренней. Его стали пытать. Сколько помнила тётка Хутта, Рекша долго держался. У него не было тайника, но, глядя на крепкий дом его, налётчики не поверили. А может, их взбесило то, что Рекша не позволял себе кричать. Только твердил:

– Не надо, у нас ничего нет. Прошу вас, не надо…

Что было дальше, тётка Хутта рассказать не могла: всё поплыло у неё перед глазами, накатила тошнота – и не проходила весь следующий месяц, пока она ещё жила, изредка приходя в сознание.

Многих женщин разбойники, поизмывавшись, убивали. Но некоторым оставили жизнь, сказав:

– Эти нам понравились!

О предки! Зачем так случилось, что потерявшая рассудок Карнайя оказалась в их числе?

Хорса много думал о мести. Но что он мог сделать? Теммианор, оказавший гипареям обещанную помощь во взятии Тирта, давно уже носил жезл наместника. Конечно, он не нравился гипареям, и его не раз хотели уничтожить, но хитрость раз за разом выручала его. Он умел оставаться полезным.

Тирт, как говорили, хотя и пал, но не покорился. Теммианор даже не пытался претендовать на должность наместника Тирта, её занял родственник царя, стратег Этиох, в то время как «героического союзника», рассчитывая унизить его, наградили властью над нищей Сет-Ликеей.

Однако Этиох очень скоро начал завидовать Теммианору!

Заговоры в Тирте зрели один за другим. Местная знать мечтала о возвращении независимости, религиозные фанатики проклинали гипареев за ересь. Тем и другим старательно помогали эмиссары колхидорских царств. Стратег Этиох, наместник процветающего города-государства, задыхался под бременем забот, едва успевая распутывать козни врагов и завистников.

А презренный Теммианор, безродный выскочка, бандит с большой дороги, спокойно собирал с нищего населения мизерные подати и постоянно слал в Ликены захваченных мятежников, которых вылавливал по всем уголкам Сет-Ликеи. И, как говорили, завоёвывал всё большую благосклонность царя.

О том, что Теммианор не даёт покоя колхидорцам, совершая набеги на их земли, было известно всем. О том, что он порой позволяет своим клевретам грабить сет-ликейцев, приписывая эти налёты южным врагам, догадывались многие. Но доказательств не было, да их никто и не искал. Сет-ликейцы – ненадёжный, вялый народ, какая польза ради них трогать полезного умницу Теммианора?

Поэтому разорение Кидрона, так же, как и другие нападения, охотно и во всеуслышание признавали делом рук колхидорцев.

Одинокий охотник из Мигенской долины ничего не мог сделать.

Он пришёл, когда услышал о трагедии. Выслушал рассказы уцелевших, отправился на кладбище, чтобы взять землю с могил предков, и отправился в обратный путь, забрав с собой безумную сестру, хромого Хирина, который приходился ему троюродным дядей, Талиса, осиротевшего мальчишку… и Хвиллу. Взяв с неё обещание никогда не прорицать.

Обещание, за которое едва не проклял себя потом.

…На лице Карнайи можно было увидеть только два выражения: ужаса и робости. Только в этих двух настроениях она жила, и переменить их было невозможно никакими усилиями. В робости она беспрекословно выполняла любую работу по хозяйству. В ужасе не была способна ни на что.

Ещё она всегда молчала.

В тот осенний день она была в лесу, собирала орехи. Никто не тревожился – все знали, что Карнайя любит лес. Хорса возвращался домой с добычей, когда заметил следы чужаков. Их было двое, судя по обуви, ликеянин и тиртянин. Бродяги? Слишком настороженная походка. Они прошли так, что должны были почуять дым от очага. Бродяга скорее направился бы к дому, потому что в Мигенах не принято прогонять путников.

До зарослей орешника было ещё далеко, а Хорса уже не сомневался, что эти двое встретили Карнайю. Сердце забилось глухо, нехорошо. Он положил звериную тушу наземь и отправился по следам.

Вот тут они внезапно остановились – вероятно, заметив Карнайю. Поговорили. Тот, что не вышел ростом, часто переступал с ноги на ногу – в чём-то убеждал товарища. Второй (ликеянин и почти наверняка гипарей, бывший солдат: останавливаясь, он неосознанно принимал стойку – так глубоко воинскую науку вбивают только гипареям) в какой-то момент сделал полуоборот, чуть отставив ногу. Хорса почти наяву услышал его слова: «Кого нам тут бояться?» – которые он произнёс, обводя широким жестом окружающую глушь.

Схватить Карнайю труда не составляло. Конечно же, робость её сменилась ужасом…

Они обязательно должны были оттащить её к ручью. Ручей совсем неширок, но у него крутые берега, из ложбинки крик не разнесётся далеко. Хорса напряг слух, но уши его ничего не уловили. Неужели всё кончено? Не может быть, следы совсем свежие.

Он пригнулся и побежал вперёд – бесшумно, по-волчьи. Достиг орешника, скользнул к ручью – и только тогда услышал сопение и стоны.

Они не ждали нападения, были слишком увлечены своим делом. Хорса подкрался сверху, прыгнул с откоса и убил их двумя точными движениями.

Такого гнева он не испытывал ещё никогда… Наверное, даже на берегу Кинда. Гнев душил и ослеплял, гнев затмевал рассудок.

Он плохо помнил, как случилось то, что случилось. Мир потерял привычные цвета и резкие очертания, стал расплывчатым и тёмно-красным. Только в центре светилось ясное пятно лица Карнайи. Лица, на котором впервые появилось новое выражение.

Блаженно-счастливое.

А может быть, дело просто в том, что у Хорсы давно не было женщины?

***

С этим вопросом он пробудился. Почти каждый раз так бывало, когда ему снился тот случай. Хорса вскакивал на постели, глотая воздух, жадно всматриваясь во тьму, чтобы поскорее убедиться, что он в доме, и что стоит обычная тихая ночь. А в голове – подлый вопрос, который он задаёт сам себе ещё во сне.

Да, может быть, дело в этом? Просто не сдержался… Просто слишком переволновался и немного утратил власть над собой… Тогда, наверное, его вина не так уж велика, ведь он не отвечал за себя! Просто всё так совпало…