Хорса Кидронец

– Алайя, а ты родилась ведьмой, или этому можно научиться?

– Научиться можно всему, но я действительно родилась с особым даром.

– Старая Хвилла говорит, только души предков могут послать дар, а то, чему учат, сплошной обман.

– Она заблуждается.

– Куда там! Она едва ходит, где ей блуждать.

Алайя невольно улыбнулась.

– «Заблудиться» и «заблуждаться» – разные вещи. Я имею в виду, что твоя Хвилла ошибается.

– Вот и я думаю… Так-то Хвилла редко ошибается, но я думаю: уж пускай бы ошиблась разок. Это ж здорово – магии научиться! Вот бы мы зажили тогда…

Впереди показался дом – старое, но добротное сооружение из камня с аккуратно замазанными глиной трещинами. Хорса не знал, кто и когда построил его, но в таких же обитали и Терша, и другие охотники, промышлявшие в Мигенах.

По всей видимости, в прежние времена ликеяне пытались освоить долину, и здесь должны были вырасти частные имения. Мигарта тоже состояла из основательных построек, впоследствии заброшенных.

«Быть может, – подумал Хорса, – в те времена западная дорога, о которой говорила Алайя, действительно существовала? Потом, должно быть, случился обвал, который не смогли или не захотели разобрать, и долина пришла в упадок… На моё счастье – моё и других таких же бирюков, как я».

Впрочем – на счастье ли? Да, нелюдимые жители Миген обитали в подзапущенных, но роскошных домах, о каких не могли бы и мечтать в шумных Ликенах, и были довольны своим относительным одиночеством. Однако, если хорошенько подумать, именно привычка к затворничеству сыграла с Хорсой самую злую шутку в его жизни.

Талис побежал вперёд, распахнул дверь, и было слышно, как он радостно сообщает:

– Хорса вернулся! А с ним женщина, красивая такая, её Алайей звать, она ведьма!

В передней, у открытого окна, сидел пожилой человек с изрезанным морщинами загорелым лицом, жилистый и сгорбленный. На лавке около него лежали верёвки, из которых он сооружал силки, а к лавке был прислонён костыль.

– Я пойду скажу Хвилле! – заявил Талис и исчез в глубине дома.

Окинув Алайю пристальным взглядом, старик проворчал:

– Плохая шутка, если это шутка. Как будто нам одной ведьмы мало. Чем ты занимаешься, девочка?

– Обычно – лечу…

– А, это другое дело. Где же ты её раздобыл, парень?

– Меня собирались казнить, – ответила Алайя вместо Хорсы. – А он заступился за меня…

– Ты остановил казнь? – поразился старик. – Клянусь дальними кострами, Хорса, ты сумасшедший! Вмешаться в гипарейский суд, защитить ведьму и уйти живым… Нам теперь как – ждать жрецов Солнца с храмовой стражей?

– Этого ворчуна зовут Хирин, – сказал Хорса девушке. – Не беспокойся, старина. Не было там никакого суда. Те, кто пытался расправиться с Алайей, сами преступили закон и не смогут прибегнуть к его помощи, чтобы найти её или меня. Да и всё равно никто в Ликенах не знает, где я живу.

– Нет, Хорса, ты всё-таки безумец. Но знаешь, что я тебе скажу? Жаль, что я в своё время не был таким, как ты…

В эту минуту из внутренних покоев вышла, неловко ступая, девушка чуть больше двадцати лет. Она была беременна. На лице её лежала печать слабоумия.

Алайя поглядела на её живот – и к ней вспышкой пришло нежданное, как всегда, откровение. Знание возникло само собой, словно всплыло из памяти, и было это знание столь отвратительно, что Алайя с трудом сдержала возглас.

– А это Карнайя, моя сестра, – сказал Хорса. – Она умалишённая. Двое бродяг изнасиловали её в лесу…

Голос у него был ровный, но врать Хорса не умел. И, хотя в его словах не было прямой лжи, только недосказанность, сам он думал об этом как об обмане – и глаза выдавали его.

– Ещё с нами живёт Хвилла. Тоже своего рода ведьма…

– Пророчица, парень, она пророчица! – перебил Хирин.

Между тем Карнайя шагнула к Хорсе. Бесцветная улыбка её стала шире.

– Брат, ты вернулся! Мы тут по тебе соскучились. Ну как, заработал много денег?

– Конечно, сестрёнка, – ответил Хорса, сглотнув комок. Раньше Карнайя, бывало, отвечала осознанно, но со временем всё чаще и чаще уходила мыслями в прошлое. Нападение на Кидрон исчезло из её памяти, словно лист, сорванный ветром с высыхающей ветви.

– А ленту ты мне купил?

Хорса коснулся её аккуратной косы, в которую была вплетена старая голубая лента.

– Да. Вот она.

– Спасибо! Какая красивая…

Память её скомкалась, и нередко появление брата превращалось для неё в одно и то же событие, желанное, но так и не случившееся наяву: она думала, что Хорса вернулся в Кидрон.

Вернулся Талис.

– Хвилла спит, она прихворнула в эти дни. Пускай отдыхает. А я в мыльне очаг разжёг, сейчас вода согреется.

– Мойся первая, Алайя, – сказал Хорса, присаживаясь рядом с Хирином.

Талис взял девушку за руку и потянул за собой.

– Пойдём! У нас мыльня, мы в настоящей ванне моемся, и вода горячая. Я тебе всё покажу, и одежду принесу…

Он увёл гостью, а Карнайя так и осталась стоять посреди комнаты, ничего не замечая вокруг, и всё та же бледная улыбка тлела на её влажных губах.

– Бедная девочка, – промолвил Хирин, откладывая готовый силок и нашаривая костыль. Хорса помог ему встать. – Она даже не понимает, что скоро будет рожать.

– Бедная девочка, – согласился Хорса, следя, чтобы голос не дрогнул.

– Будь моя воля, те двое подонков быстро бы не умерли.

– А что бы это изменило?

Хирин тяжко вздохнул.

– Да, ты прав. Жестокость – удел слабаков…

– Ты не слабак, Хирин. Там, в Кидроне, ты просто ничего не мог сделать.

– Мог – погибнуть с теми, у кого достало мужества сражаться.

– Ты сам знаешь, что это бессмысленно. Крестьяне не сражаются. У них другая забота – жить и растить.

– И склоняться перед правом сильного?

– Да, – помедлив, кивнул Хорса. – Склоняться и выживать, несмотря ни на что. Для этого требуется куда больше мужества… Так что настоящий слабак – я.

Он встал и взял Карнайю за руку, чтобы увести её.

– Брат, ты вернулся! Как хорошо… Ну что, ты заработал много денег?

– Конечно. Видишь, какой у нас большой дом?

– Хорошо… А привёз ты мне красивую ленту?

***

– У нас такая штука есть, насос называется: ручку качаешь, и вода прямо в котёл из колодца идёт…

– Да, ты уже говорил.

– Ага, а вот тебе одежда. Это всё хитоны Карнайи, она в них уже не влезает, а твоё платье постираем, Хирин заштопает, а может, и новое сошьёт, у нас ещё осталась ткань, зелёная, Хорса зимой много всякой привёз… Так ты выбирай, не стесняйся!

Искреннее стремление Талиса поразить её воображение роскошью дома в конечном счёте рассмешило Алайю. Он разложил перед ней три хитона Карнайи – чистых, но изрядно заношенных, – и две пары сандалий с таким видом, будто открыл для гостьи царскую сокровищницу.

– Чему ты смеёшься? – спросил он, глядя на неё с сияющим лицом, готовый услышать что-то радостное и весёлое.

– Да так, ничего. Славный ты мальчуган. Скажи, Хорса когда-нибудь брал тебя в город?

– В Ликены? Нет. Сначала я должен научиться жить. Хорса говорит, город притупляет чутьё. И Хирин говорит, это правда.

– И я с ними согласна, – вздохнула Алайя. – Подойди-ка сюда.

Она положила руку на голову мальчишки. Талис не стал уклоняться.

– Скажи, с тобой когда-нибудь происходило что-то необычное?

– Вроде как волшебное? Нет, – с искренним сожалением ответил Талис. – А что?

Алайя ещё немного подержала руку в его растрёпанных волосах, потом отвернулась, сердясь на себя за нелепую надежду. Что она ожидала услышать, что хотела ощутить?

– Да так, просто интересно стало. Ну всё, иди.

– Да, ты мойся, а я тебе пока комнату приготовлю. Горячую воду открываешь вот тут…

– Ты уже показывал.

Оставшись одна, Алайя открыла заслонку, и из деревянной трубы полилась горячая вода. Каменная ванна быстро наполнилась. Раздевшись, Алайя с наслаждением погрузилась в воду.

По всей видимости, баню не сразу пристроили к дому. Прочие помещения были отделаны лучше, а здесь устроили только две ванны, выложенные гранитом, насос и котёл с печкой. Стенку, отделяющую ванную от котельной, Хорса докладывал сам, и сложил хоть крепко, но криво. Сам подводил трубы – деревянные, их, должно быть, приходилось часто менять. Широкие оконные проёмы заслонил до середины плетёными щитами. Один из них Талис снял ради освещения, и за окном Алайя увидела дровяной сарай и какой-то навес, тоже сработанные отнюдь не первыми строителями.