Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 29

Марианна ничего не поняла из его отповеди и, вскинув ладони в знак защиты, замотала головой под неотступным взглядом Джона.

– Подожди! Я ничего не понимаю! Ты меня совсем запутал! При чем здесь еще и Вилл?!

Джон посмотрел на Марианну самым внимательным взглядом и понял, что сейчас сказал лишнее. Широко улыбнувшись, чтобы стереть из ее памяти свои последние слова, он ответил:

– Ты слишком близко к сердцу воспринимаешь его язвительные слова, которые он тебе говорит, когда занимается с тобой. Старайся пропускать их мимо ушей. Вообще не обращай на него внимания, и все будет хорошо!

– Вот ты дошел и до моих уроков! Хорошо, я не буду впредь злиться на Вилла, если это твой приказ! – потеряв терпение, в сердцах воскликнула Марианна и, не сводя с Джона сердитых глаз, сложила руки на груди.

Заметив этот жест, без слов засвидетельствовавший намерения Марианны огородить себя от чересчур заботливых глаз Джона, тот довольно улыбнулся.

– Просто совет, – сказал он и ласково потрепал Марианну по волосам. – Идем, Саксонка!

Они почти вышли к костру, вокруг которого расположились стрелки, когда Джон с обычной для него внезапностью спросил:

– Ты давно исповедовалась?

Марианна от неожиданности споткнулась о какой-то корешок, остановилась, с недоумением посмотрев на Джона, а потом задумалась. Последний раз она была на исповеди в тот день, когда встретила у отца Тука лорда Шервуда, встреча с которым оказалась роковой для них обоих. Едва ли то ее посещение отца Тука можно было назвать исповедью, если она каждую минуту думала о Робине!

– Значит, давно, – подытожил ее размышления Джон, наблюдая за Марианной. – Тогда сходи к исповеди на этой же неделе. И это приказ.

– Не знала, что мне будут приказывать и в духовных делах! – передернула плечами Марианна.

– Такова моя обязанность! – рассмеялся Джон. – Я слежу, чтобы в ваших душах не скопилось чересчур много не отпущенных грехов.

Потрепав Марианну по плечу, он наконец оставил ее в покое, ушел к костру и присоединился к собравшимся вокруг огня стрелкам, опустившись на расстеленный плащ возле Статли.

– Саксонка, с какой целью ты загородила тропинку? – раздался над ухом Марианны веселый голос Робина.

Его прохладные ладони легли на ее голые руки, отодвигая Марианну с дороги, и губы лорда Шервуда вдруг на миг прикоснулись к виску Марианны, когда он прошел мимо нее.

– Вот так чудо, Робин! – воскликнул за спиной Марианны шедший следом Вилл. – Ты поцеловал Саксонку и остался жив!

Слыша позади себя его смех, Марианна поспешила за Робином и устроилась возле костра между Джоном и Статли. Бросив куртку на траву, Робин сел напротив, стряхивая ладонью с мокрых волос капельки речной воды. Вилл лег поодаль, возле Хьюберта и Дикона, подперев рукой голову, и принялся длинной веткой заталкивать обратно в костер выскакивавшие из пламени угольки.

– Робин, я слышал, что ты решил навестить Ноттингем? – спросил Клем, быстро покончив со скромным ужином.

Робин, поймав брошенную Джоном флягу с сидром, молча кивнул.

– И ты, разумеется? – Клем обернулся к Виллу.

– Нет, – лениво протянул Вилл, не отрывая взгляда от язычков пламени. – Меня ярмарочная суматоха утомляет больше, чем стычка с наемниками сэра Рейнолда.

– Неужели, тебе не надоедает все время сидеть в лесной глуши подобно медведю? – рассмеялся Дикон, запивая сидром жесткую ячменную лепешку.

– А я и есть медведь, – неохотно отозвался Вилл, накалывая на нож ломтик копченой оленины. – И тебе, Дик, советую поскорее вырасти в такого же зверя. Пока ты еще глупый медвежонок.

– Чем же я отличаюсь от тебя, могучий медведь Скарлет? – задорно вскинулся Дикон.

– Тем, что в отличие от глупого молодняка я до смешного дорожу своей шкурой.

Услышав ответ Вилла, Джон поперхнулся и благодарно кивнул Марианне, когда она постучала ладонью ему по спине.

– Дорожишь так же, как Робин? – стрельнув взглядом в сторону лорда Шервуда, посмеиваясь, поддел Вилла Статли.

– Робин! – и Вилл пренебрежительно фыркнул. – Тоже мне, нашел пример безрассудной отваги! Робин, прежде чем позволит себя во что-то втянуть, продумает все до мелочей. Даже Джон уже сообразил, что тот же сэр Гай в умении все просчитывать наперед просто зеленый юнец!

– Вот это что сейчас значило: даже Джон? – подозрительно проворчал Джон под приглушенный смех стрелков, но Вилл лишь небрежно махнул рукой в его сторону.

– То, что ты бегаешь за Робином, как за сорванцом. А наш лорд – хитрый волк, готовый в любой момент прикинуться безобидным псом. Просто вы все этого не замечаете, вот и чтите его за непомерную удачливость и отвагу.

– Ты выговорился? – улыбнувшись одними глазами, осведомился Робин и обернулся к Джону. – Не сердись на него, Малютка! Я его едва не утопил, вот он и не может простить мне того, что нахлебался воды.

– Ах, это ты, оказывается, меня утопил? А мне померещилось, что все обстояло в точности наоборот! – усмехнулся Вилл и соизволил посмотреть в сторону брата. – Послушай, сколько можно за один глоток выпить сидра?

– Лови, жадина! – рассмеялся Робин и бросил ему флягу.

– Кстати, вы заметили, что в последнее время нам стали чаще попадаться навстречу ратники шерифа? – спросил Джон, обводя стрелков внимательным взглядом. – Поэтому на ярмарке будьте осмотрительнее. А к тебе, Вилл, осторожный медведь, если ты все-таки надумаешь туда пойти, мои слова относятся прежде всего. Не то тебе придет в голову покрасоваться с мечом перед какой-нибудь красоткой, и пропало дело!

– Отстань от меня со своими проповедями! – ответил Вилл, возвращая Джону наполовину опустевшую флягу, и кивнул в сторону Марианны. – Я каждый день красуюсь с мечом перед нашей красоткой, вернее, она передо мной. Могу я хотя бы пару дней отдохнуть от женщин?

Увидев, как загорелись в ответ глаза Марианны, Джон сжал ее руку и, предупреждая обычную ссору между Марианной и Виллом, предложил:

– Давайте-ка спать! Уже за полночь.

– Ох, такая бархатная ночь совсем не навевает сна! – улыбнулся Клем, лег на спину и, заложив руки за голову, посмотрел в усыпанное звездами небо. – Может быть, наш менестрель споет нам?

– В самом деле, Алан, почему бы тебе не спеть? – живо спросил Джон, делая глоток сидра и передавая флягу Марианне.

– Он бы с радостью, – фыркнул Статли, – да вот беда: выпил вчера вина со льда и теперь молчит! Вы сегодня хоть раз слышали его голос? То-то и оно!

Стрелки рассмеялись, глядя, как возмущенный Алан попытался ответить, но потом осторожно потрогал горло и махнул рукой. Достав из седельной сумки лютню, он неожиданно для Марианны протянул ее Робину и выразительными жестами предложил товарищам поддержать его безмолвную просьбу.

Усмехнувшись в ответ на удивленный взгляд Марианны, Робин решительно отклонил руку Алана.

– Считай, что я тоже не в голосе.

– Ты все лето не в голосе! – возмущенно воскликнул Бранд. – Нам надо преклонить перед тобой колени, чтобы ты соизволил наконец запеть?

– Побереги колени, – с улыбкой посоветовал Робин и вдруг, посмотрев на Марианну, указал Алану взглядом передать лютню ей. – Среди нас есть певец с голосом таким же бархатным, как эта ночь. Спой нам, Саксонка.

– Я? – покраснела Марианна и хотела отказаться, но Робин, продолжая улыбаться, тихо сказал, предупредив ее намерение:

– Это приказ.

– Это произвол, а не приказ! – возмутилась Марианна. – Легко пользоваться властью, чтобы заставить кого-то делать то, что он и не хочет, и не обязан!

– Вот именно, – с усмешкой подтвердил Робин, – поэтому пой, а не пререкайся.

Строптиво сверкнув глазами, Марианна все-таки взяла лютню и принялась настраивать ее. Алан протестующе замахал руками.

– Он говорит, что лютня настроена как надо, – рассмеялся Статли, переводя безмолвный язык друга.

– Так же, как и его голос сегодня, – пренебрежительным смешком ответила Марианна, пробегая пальцами по струнам.

Наконец звучание лютни удовлетворило Марианну, ее пальцы стали играть мелодию, и Марианна запела. Разговор с Джоном или бархатная августовская ночь растревожили ее, но Марианна, спев несколько шутливых песен и заслужив одобрение стрелков, незаметно для себя самой перешла к любовным балладам. В Шервуде прежде никто и никогда, кроме Робина, не слышал ее пения, и теперь стрелки были зачарованы нежным голосом Марианны. Она пела и вкладывала в слова и мелодию всю душу так, словно эти слова еще имели для нее смысл, хотя ей казалось, что она полностью утратила веру в то, о чем сейчас пела.