Эхо былой вражды

Серому было неприятно, что какой-то сосунок командует им, ветераном банды. Такую несправедливость к себе он терпел до поры до времени, ожидая для себя звездного часа, когда Бунтыл в своей работе допустит грубую, непоправимую ошибку.

В настоящее время Бугор упивался победой над всеми своими видимыми противниками. Только теперь он мог со спокойной душой отпустить сына в столицу за невесткой и внуками. Тем более что в последнем телефонном разговоре сват очень убедительно просил, чтобы он как можно скорее направил к нему зятя для совместного разрешения трудностей, которые у него возникли по работе. Какие это трудности, Борис Михайлович по телефону не стал говорить, а только предупредил: «Если Юрий не сможет мне помочь, то придется просить тебя взяться за мое дело».

«Ну что же, я подожду результатов визита сына к тебе», — беспечно подумал Бугор.

Будучи занят предстоящей поездкой в Москву, когда билеты были уже куплены и до отлета оставалось менее суток, Бунтыл с недовольством отреагировал на телефонный звонок. «Оставьте меня в покое, дайте собраться», — подумал он.

Он решил не поднимать трубки, но потом был вынужден сдаться долгой и настойчивой трели вызова.

— Я слушаю.

— Юра, это я, Людмила. Извини, что побеспокоила…

— Чего надо? — прервал он ее грубо, не настроенный на долгую беседу.

— Ты сможешь принять меня по личному вопросу?

— Мне некогда заниматься консультациями, завтра улетаю в Москву, — объяснил он причину своей резкости.

— Я много времени у тебя не займу, самое большее десять минут.

— За тобой послать машину или как? — на удивление быстро поддался он ее просьбе.

— Я недалеко от твоего дома, а поэтому быстро сама притопаю.

Людмила прошла к Бунтылу в спальню, где он укладывал в чемодан вещи. Увидев ее в модных, на высокой шпильке туфлях красного цвета, в красном плаще, с красивой прической. Бунтыл залюбовался ею и сразу забыл о своих заботах.

«Все же стерва хороша», — любуясь женщиной, как произведением искусства, подумал он.

Сняв плащ, Людмила осталась в одном тонком шелковом платье, плотно облегавшем ее стройное, красивое тело. Грациозно поправляя рукой прическу, Людмила невольно привела в движение спелые яблоки своей высокой груди. Не удержавшись, Бунтыл осторожно, двумя пальцами, проверил спелость этих яблок. Сделав определенные для себя выводы, он заметил:

— Я смотрю, ты без лифчика. Уж не совращать ли меня пришла? — пошутил он таким тоном, что Людмиле стало понятно: против совращения он ничего не имеет против.

— Мне бы твои заботы, — скромно потупилась она, постоянно помня, с каким опасным зверем сейчас беседует.

— Зачем же тогда я тебе понадобился?

— Хочу с тобой поговорить, возможно, проститься придется, — ответила она, смирив гордыню.

— Тогда пошли в зал и там потолкуем, — охотно согласился он, испытывая удовольствие от беседы с ней.

Присев в мягкие кресла напротив друг друга, они обменялись внимательными взглядами.

— Юра, ты знаешь, что между нами любви не было, хотя я к этому и стремилась. Ты меня вынудил и заставил задуматься над вопросом, как дальше жить. Серый, зная, что я тобой покинута, хотел сделать из меня приманку на богатых ухажеров, чтобы я приводила их в оговоренные места, где его парни смогли бы очищать их карманы от лишних монет. Но такой бизнес меня не устраивал. Мне пришлось бы по-прежнему жить на птичьих правах. Благодаря твоему воспитанию я поумнела и кое-какие выводы для себя сделала.

— Интересно знать, какие?

— Что в моем возрасте пора забыть стрекозиные привычки и думать о жизни более серьезно. Если бы я стала работать с Серым, то в любое время могла стать соучастницей грабежа или убийства. Сидеть в тюрьме в моем возрасте, даже вместе с Серым, не самая лучшая перспектива.

— Значит, что-то более путевое маячит?

— В меня втюрился заведующий овощным магазином кореец Ким. Он не дает мне прохода, предлагает руку и сердце, хочет жениться. Говорит, что не позволит работать, буду заниматься домашним хозяйством, растить и воспитывать детей.

— Ну и как ты на его предложение среагировала?

— Пока никак.

— Почему?

— Я бы с удовольствием приняла его предложение, но отлично знаю, что без твоего согласия мне ни о какой семейной жизни нечего даже думать.

— Оказывается, ты действительно насобачилась правильно мыслить, и, безусловно, если бы проигнорировала меня, то угробила бы не только свою, но и Кима жизнь. Меня удивляет, почему ты выбрала себе в женихи корейца, а не нашего русского брата? Ты же своим замужеством нашу нацию переводишь.

— А что мне остается делать? Тот, кто мне нравится и чьей я хотела бы быть, давно уже занят, имеет детей, и я ему нужна, как прошлогодний снег. Пускай я не люблю Кима, но зато он любит меня, преклоняется передо мной и молится на меня, как никто из вашего брата делать не будет. Я уверена, что он не поступит со мной так, как поступил ты. И, что тоже немаловажно, я у него буду жить как у Христа за пазухой.

Выслушав Людмилу, Бунтыл надолго задумался, решая ее судьбу, при этом он несколько раз кидал на нее изучающий взгляд. Глубоко вздохнув, Бунтыл наконец произнес:

— Такой товар за бухты-барахты не хочется из своих рук выпускать. Тем более, если не забыла, ты являешься моей рабыней по гроб жизни.

— Я ею и остаюсь. Но позволь устроить свою личную жизнь с перспективой и уверенностью в завтрашнем дне. Я устала от всего того, что меня окружает, и мечтаю только о покое.

— Его я тебе гарантировать не могу. Ты слишком козырная баба, чтобы совсем отпускать от себя. Я разрешу тебе выйти замуж за Кима с одним условием: иногда тебе все-таки придется обслуживать моих клиентов. Это будет не какая-то шушера, а тузы, и притом не местные. Может быть, кто-то из них будет староват как мужчина и даже не годен для гарцевания, но и ему будет приятно чувствовать себя в обществе красивой женщины. В любом случае ты обязана будешь проявлять к нему свое внимание и уважение. Тебя не должно это расстраивать, так как все они являются людьми денежными и на подарки тебе не поскупятся.

— Я не против, но как муж посмотрит на такое совместительство?

— Тебя эта проблема не должна волновать. Обеспечивать твое алиби на нужный день я беру на себя.

— Что мне остается делать? Только принять твое условие, — разведя руками, не очень расстроившись результатами беседы, заявила Людмила, а про себя подумала: «Куда уж мне замуж, на таких-то условиях?»

Протянув руку, Бунтыл легко поднял с кресла Людмилу, послушную его молчаливому желанию. Подойдя с ней к бару, он спросил:

— Что будем пить?

— Ничего.

— А если этого хочу я?

— Тогда то, что пожелаешь.

— Красиво отвечаешь. Я доволен твоим поведением. Между нами говоря, я тоже не любитель всего этого пойла. Только необходимость заставляет иногда травиться им, — небрежно сообщил он, закрывая бар и нежно проводя рукой по ее соблазнительному заду. Цинично улыбнувшись, он поинтересовался?

— Ты помнишь нашу последнюю встречу?

— Я ее на всю жизнь запомнила и не хочу, чтобы так неприятно для меня, да и для тебя тоже закончилось сегодняшнее свидание.

— Я тогда был на тебя зол, хотел осадить, поставить на место. Злой и дурной, иногда в таком состоянии сам себе не нравлюсь. Сегодня мне тебя жалко, а женщину, которую жалеют, никогда не обижают.

— Можно, я тебя поцелую? — благодарно попросила она.

— Почему бы и нет? — согласился он.

Людмила поцеловала его не как любовника, а как брата или подругу — нежно в щеку.

Увлекаемая Бунтылом, она оказалась с ним снова в спальне. Бунтыл не позволил Людмиле раздеться самой, а начал не спеша снимать с нее все, начиная с чулок и кончая бикини, отбрасывая вещи в стороны, не интересуясь, куда они упадут. Удовлетворенный своей «работой», он упал на роскошную кровать.

— Я хочу сегодня быть твоей лошадкой, но чтобы ноги наездницы были вытянуты в стременах.

— Мне будет больно!