Первенец

Никто себе не принадлежит. Даже у детей генерала на уме только долг, честь и хорошая репутация. Еще одна витрина успешного полководца, как и его женщина.

- И вот вырастут они такие сильные и красивые, - грустно пробормотала Куна, - а отца убьют. Мстить будут претенденту?

- Имеют право, - подтвердил Публий, - но успевают только один раз.  На поединок нового генерала может вызвать майор или полковник, больше никто. И если старший по званию нилот не сделает это в первый же день, а то и час, бывший претендент под любым предлогом понизит его в звании. И все. Потом дорога к вершине карьерной лестницы закрывается навсегда.

Правила вызова на поединок Куна знала, но о таких хитростях не догадывалась. Обычно между поединками правила давали генералам цикл передышки, но это не касалось победивших претендентов. Их могли вызвать на поединок повторно прямо над телом предыдущего генерала. И позволить отсрочку в месяц, чтобы залечить травмы.

- Если сын не мог победить, он просто складывал голову на погребальный костер отца?

- Он мог отказаться, - устало прикрыл глаза Публий и взъерошил светлые кудри, - стерпеть понижение и попросить перевод подальше от столицы. Так сделал старший нилот Луция и остался жив, но высшее командование долго бурлило желчью, не приняв его выбор. Видишь ли, истинный смысл приемника не в мести убийце генерала, а в сохранении сложившегося порядка. Первое, что делает новый хозяин сектора - меняет высшее командование. Погоны летят практически со всех. Звучит цинично, но нилот, способный после смерти отца-генерала забрать обратно звание от претендента - своеобразная гарантия преданности полковников. Их страховка на тот страшный день. Поэтому на сыновей генерала буквально смотрит вся армия.

Куне стало холодно в перегретой вновь заработавшим отоплением кухне. Знай она правду о нилотах той ночью в катере - подошла бы к генералу? Позволила себя поцеловать? Намного проще с другими мужчинами, безопаснее для детей, но жалела ли она на самом деле? От злого примечания в заявке на нилота до забытой ради генерала влюбленности казалось, прошла половина жизни. Куна могла до сих пор сидеть в диспетчерской и прятать по карманам мелочь от жадных рук Аврелии. Работать на чужие таблетки и выслушивать упреки матери. Каждый день. Цикл за циклом.

Она не любила Наилия. Давно это поняла и отчаялась что-то изменить. Но если бы сейчас взяла в руки ту заявку, то, не дрогнув, написала бы тоже самое. «Тиран и бездушный чурбан» стал лучшим, что с ней случилось. И раз уж она родила ему старшего нилота, то примет это бремя вместе с сыном.

- Спасибо за честность, лейтенант Назо, - сказала Куна, - я подозревала, но должна была услышать.

- Я все-таки хирург, - виновато улыбнулся Публий, - к полумерам не привык. Да и без меня быстро бы нашлись желающие открыть тебе глаза. Нет ничего проще, чем запугать взволнованную мать. Но думая о нилотах и поединках, постарайся хоть иногда вспоминать, как Наилий смотрел на Дариона.

Куна помнила. На любимого сына, а не гарантию чьей-то преданности. Так, как смотрит только родной отец. Ни один другой мужчина не заменит его Дариону, даже если будет очень стараться.

Единственное, что еще волновало - где Дарион будет учиться? Начальник лаборатории генетики, где Куна сдавала кровь на анализы, не сомневался, что в горах. Говорил длинно и умно о врожденном потенциале, который бесполезен, если его не развивать. Стандартные тренировки редко помогали. Одаренные кадеты быстрее проходили начальный этап, а потом более упорные сверстники догоняли их в показателях и преимущество исчезало. Поэтому истязали рожденных в лаборатории мальчишек особыми программами тренировок практически с наслаждением. И Дариона, унаследовавшего генетику отца, ждало что-то подобное.

Куна не знала точно, но случайных фраз из рассказов матушки хватало, чтобы оценить весь ужас. Наслоение синяков в одном и том же месте, огромные гематомы, кровоподтеки, выскочившие суставы. С боевой техникой обращались нежнее! Куна накручивала себя и все больше боялась.

- Лишь бы Его Превосходство не переусердствовал с воспитанием, - обреченно вздохнула она, - если нельзя без училища, то хотя бы не в горах.

- Это ему решать, конечно, - сдержанно ответил Публий. - Горный интернат -специфическое место, но я видел, что может Наилий, когда он только прилетел на равнину. Поверь, наши лучшие бойцы рядом не стояли.

Серые глаза лейтенанта светились от восхищения. Для своей армии Наилий был кумиром и непреступной вершиной. Даже далекая от поединков на посохах Куна не могла пройти мимо тренировочного зала, где генерал упражнялся с оружием. Наверняка, с реальным боем не сравнить, но до чего же красиво. Стыдно становилось от своих метаний. И жалко Дариона и хотелось, чтобы сын не уступал отцу.

- Я понимаю, но уж очень жестко с кадетами в интернатах мастера обращаются.

- Начальники, моя девочка. Мастер в горах всего один, - певуче ответила Аттия от двери. Вернулась с пустой кастрюлей и поставила ее в раковину мыть. Пока генералы праздновали, бойцы Марка терпеливо ждали в катере, и матушка ходила их кормить. Да, были сухпайки, но домашняя еда лучше. Куна не сомневалась, что мужчины охотно с этим согласились.

- Давным-давно, когда Дария звалась Империей, - не спеша рассказывала матушка под плеск воды, - такие, как мастер, превратили уличную драку в искусство. Первые генералы, уничтожая все старое, закрыли их школы, а наставникам запретили преподавать. Самые упрямые сбежали в горы и прятались там, пока искусство из пожара не угасло до трепета свечи. Мастер - последний. И так стар, что устал бороться за искусство. Вся его жизнь теперь в кадетах.

Куна не верила, что последний мастер безропотно принял новые правила, скорее уж создал видимость за оградой интерната, а внутри продолжал свое дело. Не даром, даже форму у горных была другая. Наилий иногда надевал на тренировку те самые белые штаны и перевязывал голени черными лентами.

- Я все равно не понимаю, - твердила Куна, - зачем так жестко? Поваров, когда учат проверять готовность блюда, не заставляют пихать пальцы в кипяток. Одни и те же истины можно доносить мягче.

Аттия насухо вытирала кастрюлю и хмурилась. Куне одного Дариона было жалко, а матушка весь интернат видела.

- Чудилось мне порой, - говорила она, - мастер гвозди в мальчишек вбивает, а не истину. Уж такие синяки по телу, плакать хотелось. Не выдержала как-то, налетела на него с кулаками. Била со злостью, чтобы сам почувствовал, а он молча терпел. Ответил, только когда устала и успокоилась. «Синяки проходят. Пусть мои кадеты сейчас бегают с ними, чем  потом вернутся домой в черных мешках». Ты не сердись на него, дитя. Мужчины лучше знают, как мальчиков воспитывать. Одно тебе скажу, Наилий поклялся, что если у него когда-нибудь будет сын, в горный интернат его не отдаст.

И Куна с жаром бы сказала за это спасибо, но посчитав, сколько генералы успели выпить, не решалась идти в гостиную.

Шум воды давно стих, но эхо все еще журчало вдалеке, словно повторяя старую мелодию. Куна прикрыла глаза и удобнее устроилась на диване. Журчание убаюкивало, манило в сон, а потом ускорялось, расцветая новыми красками. Действительно музыка.

- Генералы планшет включили?

- Нет, это дудук, - улыбнулась матушка. - Наилий сам играет.

Куна дернулась встать с дивана, но боль вернула обратно. Осторожнее надо.

- Куда ты? - строго спросил военврач и поймал за плечо. Дарион на пеленке у стены даже не пошевелился. Так и спал, открыв рот и прижав маленький кулак к щеке.

- Послушать хочу, - смутилась Куна, поправляя на сыне одеяло.

- Ребенка не таскай, пусть спит. Я присмотрю.

Датчики приборов Публий снял быстро, а с внутривенным катетером пришлось повозиться. Крышка клапана пошла против резьбы, а потом военврач никак не мог отклеить пластырь от собственной перчатки. Бубнил под нос ругательства, но упрямо продолжал.