Страница 20 из 35
- Чего это вы? По какому делу гулять вздумали? - Волов растерянно стоит на пороге.
- Да почему, да потому, да по какому случаю-да! - семенит Валька-молочница своими худенькими ножками, расставляя широко руки и готова обнять Волова.
- Нет, правда?
- Эх, Саша, люли-картинка! - подбоченившись, смеется Валька-молочница. - И чего ты все расспрашиваешь? Солнышко ты наше ясное! - И к Маше-хозяйке, сильно приодетой, с газовым платком на крутых плечах. - Наливай, что ли, Машка! Хоть одного кавалера бог послал нам! На всех одного!
- А ты сама, Валек, давай кумандуй! - Маша усаживается живо за стол.
- Вам, Александр Тимофеич, што? - Валька-молочница вроде и не кричала два часа тому на банду Кубанцева. Весела, игрива.
- Давай, Валек, что покрепче! - Маша-хозяйка почти силком усаживает Волова рядом с собой.
- Да дайте я хоть руки вымою.
- Это можно. Что ему, Машенька, твоему квартиранту, сказать? Ведь все помрем скоро. Сурок помер, Вакула помер. А он поедет за дровами. Деньгу зашибет таку - иным не снилось!
Волов вскоре приходит к столу. Маша-хозяйка силком садит его все же рядом с собой.
- У нее свой молдаванин есть, - смеется. - А мне что? - Закусывает она с большим аппетитом. - Мне бы разговору не было! Я и щас бы, будь такой, к примеру, у меня жених, - толкает под бок Волова, - в лес бы его не пустила... Деньги? Что деньги? Это когда их нету, неудобно.
- Я те скажу, Маша! Генка-водовоз на что тюлень тюленем! А как рассуждает? Взять хотит бабу с деньгами. И, гляди, найдет. А там-то, на Большой земле, грит, устроюся на водную станцию в каком городе... А летом лодки отпускать, кто захочет покататься!
- А у нас - что? Не скука, да? - спрашивает Андрюха, прокрутивший только что пластинку о клене опавшем. - У нас!.. Эх!.. Мама моя виноград сажает, а помидоры - свои! А работа тоже восемь часов и два выходных.
- Так ты, может, опять лыжи туда востришь? - набрасывается на него Валька-молочница.
- Я к примеру...
- И помолчи, как к примеру! Дай людям поговорить!
- Да ниче у вас с ним не выйдет! - простодушно сказал Андрюха. - С этим делом ничего, говорю, не выйдет!
- С чем это? - нагнув по-бычьи шею, весь покраснел Волов.
- Как в старое время покупают тебя! - простодушно сообщил Андрюха.
Волов встал, одернул гимнастерку.
Валька-молочница превратила все в шутку:
- Такого-то иначе, как захватишь?
И забегала вокруг:
- Да что тут обижаться-то? Вон, гляди, и мальчишка прикипел! И девки смирнее стали! И вон Таня даже всем рассказывает, как ты с мальчонкой-то... И по физкультуре, и уроки стал готовить лучше, и меньше хулиганит...
Маша-хозяйка потупилась, перебивая Вальку-молочницу:
- Братишку, скажем, твоего, Алексан Тимофеич... Мы ему подмогу устроить завсегда можем... Я что говорю? - Она оглянулась, как бы ища поддержки. - С деньгами!.. Хи, ты милая моя! С деньгами-то и теперь мы всех плясать перед собой заставим... Нам не надо, чтобы из последних сил вырабатывался!
Вышел из-за стола, и Маша-хозяйка приумолкла на полуслове:
- Не обижаюсь я на вас, Мария Афанасьевна, - сказал. - Может, и в самом деле жизнь ваша так сложилась, что теперь вам надо мужика покупать за большие свои деньги...
- Уж что большие, то большие, - не поняла Валька-молочница. - И вам, и детям хватит...
Осуждающе остановил:
- А тебя я тоже не понимаю! Думал, когда кричала на могильников, сердце у тебя! А ты - такое же тоже! Да ежели, что бы у меня в душе было бы, ничто не остановило бы! Отчим у нас... тоже поднимал... Мать на десять лет его старше!
И хлопнул дверью. На дворе пуржит. Метет белая поземка. Бело-бело в черном дне. Куда идти? Пошел куда-то.
Навстречу человек.
- Здравствуй! - говорит Волову.
- Ты кто? - спрашивает Волов.
- А я рядом живу с Хатанзеевым, - говорит человек. - Ты не уехал на Большую землю? Хорошо!
- Довези до Хатанзеева.
- А давай хушь тебя и в Салехард. Давай, хушь на Луну!
Прикатили. Старуха шепчет: "В армии был Васька - нишего не учился! Невестка прямо глаза пялит. Тюлень сын! Русский одной рукой хорей поднимает, через пять нарт прыгает"...
Старик вымолвил:
- Не зуди, старуха! И так тошно без тебя!
Догадался бы, шепчет старуха, не приехал бы! В доме не тесно, в чуме не тесно: стыдно - наша невестка за мужиком сама побежит...
Ой, бида, бида! Ой, бида!
Был Сашка - бида. Уехал - бида. Приехал - бида!
Так шепчет старуха.
19
Пили они уже мирно. Даже два раза обнялись. Большерукий, которому Леха врезал тогда в лобешник, оказалось, жив, здоров. Он пах одеколоном не то "Красная Москва", не то "Шипр". А справа примостился парень с жидковатой бородкой, худой и похож на монаха из какого-то кино - Леха, убей, вспомнить не мог. И во сне, поди, держит в руке портфель типа брезентовых мешков инкассаторов. Чуть поодаль, в сторонке, приглядываясь к ним, старик с усиками. Глаза - точно сверлят. Должен быть еще кто-то, но не пришел - наверное, забурился.
Лобастик сказал "Монаху":
- Оставьте нас вдвоем.
И когда "Монах" вышел, долго глядел на Леху.
- Ну, видишь, как все вышло. Ты к своему Козлу, а дверца - хлоп, и наш ты снова.
Вышло, действительно, глупо. Уже в руках был Козел, душа из него вон. И тут - бац, попался!
- Считай, я тебя простил. Впредь дурить будешь... Ты знаешь - за тобой уже убийство. За это время вертолетчик погиб. Вышка, брат, хуже, чем выполнить нашу просьбу.
- Откуда ты узнал, что сюда приду?
- А меньше рассказывай. Ты говорил в тюрьме Сватову, к примеру, что на ком-то должок висит? Говорил. Да, впрочем, об этом и другие знают.
- Я думал тогда, в землянке, что ты лягавый. А ты такая сволочь, такая сволочь!.. Не знаю, как сказать... Все знаешь, все...
- Я шел, когда... после тебя... Так искали этого вертолетчика. Тебе повезло. Пурга в тот вечер началась. Такой снегопад был - все укрыло. До весны, следовательно, и похоронился твой Кожевников. Зачем ты его, я не пойму?
- Вот как шьете дело! А факты, доказательства?
- Он за Машей твоей ухаживал в последнее время.
- Про Машу никто не знает.
- И про Козла - тоже? Ай-яй-яй, Леха! Наивняк!
- С летчиками, выходит, знакомы?
- Не только с ними знакомы. Деньги, деньги, Леха! Они открывают все двери. Так что давай, впрягайся. Пятнадцать кусков даром не дают.