Джек на Луне

- Ладно. Чего уже теперь...

Я осторожно задрал футболку. На лопатке открылся припухший, воспаленный рисунок в черно-белых тонах. Я угадал – та самая фотография. Только по низу цифры: 15.04.2016. Я провел кончиком пальца по жестким корочкам. Одна из них была расчесана и чуть кровила.

- Надо бы кремом размягчить, - предложил я. – Хочешь, помажу? Может, и чесаться тогда перестанет.

Лэрке покорно вытащила из тумбочки тюбик.

- Я осторожно, - успокоил я ее. – А что значит эта дата? – палец легко скользнул по цифрам. – Это ведь дата, так?

Девчонка кивнула:

- Мой шестнадцатый день рождения, - и добавила, чуть помолчав. – И день моей смерти.

Опять тридцать пять!

- Ну да, ты же собираешься ласты склеить в шестнадцать, - я обильно намазал нос татуированной мини-Лэрке. – Кстати, а это как-то связано с ним? – Губы Джея запеклись, из-под болячки сочилась сукровица.

- Отчасти, - призналась Лэрке. – Понимаешь, когда я вижу его, ему всегда четырнадцать. Уже два года прошло, а он старше не становится. Сейчас мы ровесники. Но Джей навсегда останется мальчишкой, а я... – она поежилась, когда я случайно надавил на тату слишком сильно. – Теперь я знаю, что после смерти ничего не кончается. И когда мы встретимся на той стороне, я и Джей, я не хочу, чтобы он меня не узнал. Не хочу быть слишком старой. Как ты думаешь, - она оглянулась на меня через плечо, - два года разницы – это ничего?

Мне захотелось со всей дури врезать ладонью по распухшей роже Джейкоба, но я сдержался.

- А ты уверена, что он бы этого хотел?

- Конечно! Он же так по мне скучает, - Лэрке потянулась к зудящему месту рукой, но я шлепнул ее по пальцам.

- Не дергайся! Ты думаешь так много о мертвом, а как насчет живых? Вспомни, как тебе было больно, когда он ушел. Как тебе больно до сих пор! Ты хочешь, чтобы тем, кто потеряет тебя, было так же хреново?

- Глупый Джек! – Лэрке повернулась ко мне лицом и одернула майку на спине. – Думаешь, обо мне кто-то пожалеет? Да все только вздохнут с облегчением! – Она забрала у меня крем. – Как там? Контуры не расплылись?

- Я пожалею, - сказал я, глядя ей прямо в глаза.

В калейдоскопе что-то сместилось, но только на мгновение.

- Это пройдет. Все проходит. Ты изменишься. Все меняются. А я – не хочу!

Она убрала крем на место, встала и села за инструмент.

- К тому же, день моей смерти уже написан на моем теле. И понимаешь, - она пробежала пальцами по клавишам, - есть что-то успокаивающее в том, что знаешь, когда умрешь.

В этом я не мог с ней не согласиться. Я тоже совершенно точно знал день своей смерти. Я умер вчера.

- Не забудь спросить отца, - напомнил я, берясь за ручку двери. – Лекарство, которое действует за пару минут, не больше.

Лэрке неохотно кивнула и опустила руки на клавиатуру.

[1] Джурс Соммерлэнд – летний парк развлечений

Письмо взрослому

В понедельник после каникул датский был у нас вторым уроком. Когда прозвенел звонок, и все с шумом повалили из класса, училка подошла ко мне:

- Джек, задержись, пожалуйста.

Я знал, о чем пойдет речь. О задолженности по сочинениям аж с августа. У нас уже состоялся один разговор на эту тему, еще до каникул. Я пообещал заниматься всю неделю и сдать написанное в понедельник. То есть сегодня. Вот только сдавать было нечего. Я не написал ни строчки. О чем и сообщил Элизабет: чего кота за хвост тянуть? Думал, она меня к директору потащит, или начнет спецклассом пугать – туда собирали всех школьных дебилов и отморозков. Но датчанка только покивала сочувственно и спрашивает:

- Джек, а как ты сам думаешь, что тебе нужно, чтобы все досдать?

«Чтобы отчим сдох», - подумал я, но промямлил только:

- Не знаю.

Элизабет помолчала немного, глядя на меня внимательно через стол, и вдруг выдала:

- Джек, у тебя все в порядке?

В горле у меня что-то сжалось. Не от самого вопроса, а от того, как она задала его. Будто ей и вправду было не наплевать.

- Да... Нет... У меня мама болеет, - зачем-то соврал я.

- Что-то серьезное? – Элизабет защелкала колпачком ручки, но тут же поймала себя на этом.

- Я... Мы еще не знаем, - несло меня дальше. – Ее обследуют.

Училка нервно сцепила пальцы:

- Ты думаешь, это... рак?

Я состроил печальную морду. Датчанка потянулась через стол и положила свою руку на мою:

- Я тебя понимаю. Моя мать умера от рака в прошлом году. Будем надеяться, что это что-то другое, хорошо? – она через силу улыбнулась.

Мне стало погано. Хули я ей соврал? Мог бы просто промолчать! Что, если она теперь позвонит матери? Или Севе?

- Да, - я уставился в парту. – Наверняка это что-то другое.

- Тебе сейчас трудно сосредоточиться на учебе, - продолжала Элизабет. – Это естественно. Что, если мы договоримся так. Ты напишешь одно сочинение. Всего одно, но оно зачтется за все те, что ты не сдал.

Я взбодрился:

- А разве так можно?

- Конечно, можно, - датчанка улыбнулась и выпустила мою руку. – Только тема у тебя будет особая. Ты должен будешь написать письмо взрослому.

- Какому взрослому? – не понял я.

- Решай сам, - в ее глазах не было подвоха, и я расслабился. – Может, это твоя мама, отец или старший брат. У тебя есть братья или сестры?

Я покачал головой.

- Возможно, ты захочешь написать своему кумиру. Человеку, на которого ты хочешь быть похож. Ты понял задание?

Типа того.

- Как думаешь, справишься?

Я спросил осторожно:

- А сколько у меня времени?

Элизабет постучала пальцами по столу:

- Ну, скажем, месяц. Этого хватит?

На том мы и договорились. Я еще не знал, кому буду писать, но решил взяться за дело серьезно. Все-таки, Элизабет была единственным человеком, которого, по ходу, волновала моя судьба. И вроде как, я ей обещал. А я обычно держу обещания.

После уроков я отправился на охоту. Отловить соседского кота оказалось плевым делом. Финдус, как обычно, приволок свое жирное пузо в наш сад в надежде на мамину подачку. Приманил я котяру на колбасу: закинул шмат в спортивную сумку, которую заранее бросил на газон. Ну, зверюга заскочила туда и давай продукт хомячить – только за ушами трещит. Я молнию застегнул – и готово. Финдус спохватился, конечно, что дело нечисто. Давай выть. Ну, тряхнул я сумку пару раз, чтоб показать, кто тут хозяин, котэ и заткнулся.

Загрузил его на багажник и нажал на педали. До Брэдструпа, где ветклиника находится, десять километров – только в одну сторону. Докатился за полчаса. В регистратуре назвался чужим именем, адрес дал реальный, из Брюрупа, но не мой. Вот, говорю, коту типа глистов прогнать надо. Не жрет ничего. Ну, меня в очередь. Котяра, гад, опять выть. Я ему еще колбасы скормил, вроде затих. Тогда я попер типа сортир искать. Иду, сам зыркаю налево-направо. Мне всего-то и надо – узнать, где они лекарства держат. И еще насчет сигнализации и камер.

Лэрке мне рассказала, что брать надо. Есть такая штука – домоседан. За две-пять минут лошадь валит. То есть сначала обездвиживает, а минут через десять – полная отключка. То, что доктор прописал. Я специально решил другую клинику обнести, не ту, где Лэркин отец работает. Чтобы не подумали потом чего.

По ходу, они тут совсем расслабились. Никаких тебе наклеек «Аларм». Камер тоже нигде вроде нету. В сортире - удобное окошко. Не очень высоко и выходит на зады. Я поссал, раз уж все равно зашел. Потом вышел в коридор с вешалкой, убедился, что там никого нет, кроме курток, и открыл сумку.

- Финдус, кис-кис-кис.

Из молнии высунулась толстая недовольная морда, зашипела, встопорщив усы. Я кота за шкирку, подбросил в воздух и придал ускорение пенделем. Клиника дрогнула от бури кошачьих эмоций. По ходу, Финдус подрал прямо по стенам. Из приемной донеслись вопли сидевших в очереди клиентов, разноголосый лай, шипение. Что-то полосатое метнулось вдоль кабинетов и скрылось в конце коридора. Молодчага, Финдус! С меня колбаса.