Шестые врата

Его тряхнули за плечо, и Федор открыл глаза, щурясь от яркого света. Рядом шевелилась, потягиваясь, Лилит. Вокруг торчали круглые, украшенные полумесяцем крыши мавзолеев.

- А я думаю, пьяны ли? Убиты ли? Людям теперь закон не писан, - широкоскулый седой мужичок мелко затряс головой, как китайский болванчик.

- Простите, ерси емес, что напугали вас, - Лилит поднялась на ноги, одернула смявшуюся одежду.

Федор последовал ее примеру, размышляя над тем, как они должны были вымотаться за прошедшую ночь, чтобы уснуть прямо среди могил. Его спутница тем временем, мешая русские и казахские слова, бойко объясняла причину их пребывания в Городе Мертвых.

- У меня здесь нагашы эже[8] похоронена. Мы с мужем ее навещали, на частнике приехали. Договаривались, что он подождет. Собрались обратно ехать – а его и след простыл.

«С мужем?» Подбодренный, Фактор как бы невзначай приобнял «супругу» за талию. Лилит натянуто улыбнулась и пребольно ущипнула его пониже спины. Пришлось убрать руку. Старичок тем временем затарахтел по-своему, девушка сочувственно поддакивала, изредка одаривая Федора клочками перевода. Оказалось, мужичок привез в некрополь жену с ее сестрой. У свояченицы дочь выходила замуж, по традиции требовалось посетить могилы предков – на счастье, а женщина - вдова без транспорта. Вот и организовали Кайыма с его старушкой-«ладой». Вдова, очевидно, собиралась долго жить, потому что как раз показалась из поперечной улочки, обмахивая длинным подолом травяные кочки. А может, это была жена Кайыма, а вдова семенила следом, поглощенная разговором с сестрой.

При виде незнакомцев разговор затих. Последовали взаимные очень вежливые приветствия и оживленные переговоры между родственниками, завершившиеся предложением подвезти молодежь до Астаны. Федор впихнулся на заднее сиденье пышущей жаром машины. Пахло внутри, почему-то, куриным пометом, хотя кто знает, что еще подвизался возить добросердечный Кайым? Вдова, как наиболее худая, втиснулась рядом с «жигитом[9]» и тут же принялась кидать на соседа волоокие взгляды из-под расшитой косынки. Федор вежливо улыбался и делал вид, что полностью поглощен открывающейся за окном панорамой. Если честно, смотреть там было совершенно не на что: километр за километром мимо проплывала однообразно-плоская степь. Маки сменили солончаки, за ними пошел гнуться ковыль, за ковылем – низкие кочки и скачущие по ним козы.

Попутчики болтали, не закрывая рта. Ради него беседа шла по-русски, но тема будущей свадьбы и родственных связей Кайымова семейства вызывала у Федора только зевоту, так что он быстро переключился на собственные мысли. Интересно, как там дела с новой клиникой? Что думает Юрий о его исчезновении? И как объяснить неожиданный «отпуск» в Казахстане? Хорошо, бумажник в кармане, можно будет вернуться первым же рейсом. Хотя... А стоит ли? Волосы Лилит щекотали ему шею, тугое бедро терлось о брюки, плечо стукалось о плечо, когда «лада» подпрыгивала на выбоинах. Степи. Выходит, она отсюда родом. Выросла под этим безжалостным солнцем, пропиталась его лучами, как кремниевый фотоэлемент, и теперь сияет во мраке, согревает накопленным теплом. И все-таки почему Врата выплюнули их сюда – обоих? Должен же быть в этом какой-то смысл... Или не должен? Почему мы, люди, вечно ищем смысл везде и во всем? И если не находим, мучаемся, изводим себя и других, вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью?

Его пихнуло в бок со стороны Лилит – сильнее, чем обычно.

- Эй, ты что, снова задрых? Тебя тут спрашивают.

Федор встретился глазами с прищуром аксакала в зеркальце заднего вида:

- Я говорю, снилось тебе что, молодой человек? Там, на мазаре.

Нахмурившись, Фактор покосился на спутницу – он чувствовал, что пропустил что-то в разговоре и совершенно выпал из дискурса.

- По местным повериям в некрополе обитают аруахи, духи, - снизошла с объяснениями Лилит. – Если там уснуть и увидеть сон, можно получить от них важное послание. Им нельзя пренебрегать.

В сознании тут же всплыла дверь с перевернутой шестеркой, изможденное замкнутое лицо за ней. По мокрой от пота спине пробежал холодок, заставив поежиться в липкой жаре салона. Послание... Вот и он, ответ. Похоже, теперь все вставало на свои места. И картинка складывалась неутешительно жуткая.

- А Омск от Астаны далеко?

Если вопрос и прозвучал неожиданно, то Кайым не подал виду.

- Километров шестьсот будет. У тебя там кто? Родственники?

Помолчав, Федор собрал решимость и ответил глухо:

- Сын. Мне надо к нему. Срочно.

Лилит обернулась, выгнула на него бровь, но ничего не сказала, глазами нашла ответ. Аксакал в зеркальце хмыкнул и подкрутил открытое боковое стекло вверх. Стрелка спидометра качнулась и поползла в зенит.

В метро, как всегда, царила электрическая ночь. Катя расположилась на пружинистом сиденье, прижав ухо к жесткому плечу Края. Оно было настолько выше ее собственного, что стоило только качнуться влево, следуя инерции поезда, и не откачнуться обратно. Напротив, в черном стекле, худенькая взъерошенная девушка прильнула к хипповатому парню, и он не отстранялся, нет. Глядя на них, можно было сразу сказать – они вместе.

Вместе они многое нашли и многое потеряли. Люди без прошлого. Спроси их о том, что было, и они затруднятся с ответом, как выжившие жертвы жестокой войны. О чем им рассказывать? О том, кого уже нет и никогда не будет? О том, как рассыпались вокруг в кровавую пыль миры? Их примут за сумасшедших. На них будут смотреть с жалостью и с испугом. Их будут избегать. Катя знала, каково это – быть в шкуре динго. Нет, лучше не вспоминать совсем. Переводить разговор на другую тему. Или еще лучше. Придумать себе воспоминания. В конце концов, это даже не будет ложью. Все возможно в бесконечности возможных реальностей - не этому ли научили их Врата? Мир, в котором утонул мальчик Сережа. Мир, в котором он выжил и стал Еретиком. Мир, в котором он никогда не родился... Прошлое определяет нас, верно. Но память избирательна. Одно и то же событие его участники опишут по-разному, а кто-то, возможно, вообще будет отрицать, что оно случилось.

«Мое прошлое еще не произошло, - думала Катя. – Какая свобода! Родители и незнакомая соседка по квартире, адреса которой я не знаю, дадут мне канву. Я смогу вышивать по ней, творя свой собственный узор. И в этом узоре будет Край – должен быть! И долгая прогулка внутри цветения. Отныне и до конца этого времени. Нашего общего времени».

Луны висели у Еретика над головой. Крупная зеленая, похожая на сыр с плесенью. Маленькая оранжевая. Лиловая, с морозным налетом инея. Яркая белая с лихорадочно-красным пятном.

- Остальные две сейчас на другой стороне планеты.

Он захлопнул рот, нашел глазами Шиву, растирая занывшую шею.

- Шесть лун? Значит мы не... – и осекся, когда значение слов слепого догнало цепочку нервных импульсов в мозгу и въехало ей в корму, так что вагончики посыпались с рельсов, увлекая за собой локомотив. – Погоди, а с чего ты взял? Ну, что есть еще две?

Шива поправил очки. В черных стеклах вспыхнули яркие россыпи звезд.

- Скажем, они мне снились.

- Выходит, ты с самого начала знал, куда мы попадем?

Еретик медленно повернулся вокруг собственной оси. Четыре разноцветных тени закружились в вальсе между небрежно раскиданными по голой равнине валунами. Врата высились у Шивы за спиной – так же чуждые этому невероятному ландшафту, как и детской площадке в Питерском дворе. В свете четырех лун трудно было определить цвет створок, но грубо нарисованная цифра по-прежнему украшала их, только вот выглядела она теперь иначе – будто кто-то решил подшутить над путешественниками и перевернул гигантскую шестерку вверх ногами.

- Чо-то я не догоняю, - пробормотал Еретик. – Это те же Врата или уже не те? И где ребята?

- Здесь все, кто должен быть, - губы Шивы тронула кривая улыбка. – А Врата... Ты что, уже собрался обратно?