Страница 2 из 18
– Алек, милый, я прошу минутку внимания! – рявкнула я.
Он хмыкнул.
– Ох, chérie, я всегда уделяю тебе внимание. Особенно когда ты рядом и обнажена. Я в точности помню, каково это было – держать тебя в своих объятиях весь тот месяц. А ты помнишь, oui?
– Алек, я сейчас не склонна предаваться воспоминаниям. Мне нужны ответы. От тебя. Каким образом эта картина оказалась здесь, в моей спальне?
Алек издал короткий смешок, а затем вздохнул.
– Всегда хочешь все знать. Может, это задумывалось как сюрприз, compte tenu de votre amant.
Мой французский слегка заржавел, поскольку я больше не учила язык и в последнее время не особенно часто говорила с Алеком по телефону, но, если в общем, он предположил, что мой возлюбленный решил сделать мне сюрприз.
– Уэс купил ее?
– Не совсем.
Выпрямив спину, я стиснула зубы так крепко, что смогла бы разгрызть парочку камней.
– Не время для скромности, Алек. Давай уже, французик, колись.
В трубке раздался сдавленный звук, словно художника тошнило.
– Колоться? Мерзкая привычка, и я уж точно не собираюсь этим заниматься.
Закатив глаза, я плюхнулась спиной на кровать.
– Алек… – предостерегающе проговорила я.
– Твой любовник не платил за картину, – отчетливо произнес он.
– Так как же она здесь оказалась?
Вытянуть информацию из моего француза, когда он явно не хотел отвечать, было сложнее, чем заставить мужчину оттянуть приближающийся оргазм после нескольких серьезных раундов траха. То есть в принципе невозможно.
В конце концов он вздохнул.
– Ma jolie, я буду честен с тобой, oui?
Можно было подумать, что он нуждался в ответе – он и так знал, чего я хочу, но тем не менее я ответила:
– Oui. Merci.
– Твой любовник связался с моим агентом. Он хотел приобрести «Прощай, любовь». Но я отказывался продавать ее.
Это меня удивило. Художник, создающий картины специально на продажу, чтобы показать их всему миру, вдруг отказался продавать свою работу.
– Почему? Это бессмысленно.
Он снова неопределенно хмыкнул.
– Просто так. Я люблю тебя, и мне хотелось, чтобы на твою красоту любовались достойные ее люди. У меня были правила, касающиеся каждой картины. И с двумя работами я не собирался расставаться.
– И с какими же именно двумя?
Его голос стал тише, перейдя в сексуальное воркование, знакомое мне даже слишком хорошо.
– Мне нравится смотреть на нас в наш момент любви. Я повесил «Нашу любовь» в своей берлоге на вилле во Франции. Je ne pouvais pas m’en séparer, – сказал Алек, и я принялась судорожно рыться в памяти, пытаясь составить из его слов нечто осмысленное.
Насколько я поняла, он утверждал, что не в силах расстаться с ней.
– Алек, но это глупо, – рассмеялась я. – Вся суть выставки состояла в том, чтобы поделиться своим искусством.
– Ах-х, но я хочу, чтобы каждый день на нее смотрели лишь достойные. Я продал остальные, но каждая из них ушла к покупателям, которых я проверил и с которыми лично поговорил.
Я покачала головой и облизнула пересохшие губы. Внутри меня бурлили эмоции: картина, разговор с Алеком, тоска по Уэсу. Казалось, что в душе у меня прогулялся смерч. Я пыталась собрать воедино разрозненные куски мыслей и чувств, но что-то тут не складывалось.
– А эта картина? Как она здесь очутилась?
– Я поговорил с твоим Уэстоном. Он рассказ мне, кто он такой и откуда знает о наших отношениях. Я ожидал grabuge.
– Грабеж?
Он ожидал грабежа? Что?!
– Merde[4]. Нет. Как это у вас… уборка?
Тут я захрюкала от смеха.
– Разборка?
– Oui. Разборка. Однако он вел себя как истинный джентльмен. Сказал, что видел фотографии с выставки в Сети и хочет купить их.
– Их? В смысле, все картины?
– Oui.
Алекс сказал это так, словно не находил тут ничего необычного. Мне, напротив, показалось весьма необычным, что мой непритязательный серфингист решил вдруг потратить миллионы на картины… со мной. После его возвращения нам, несомненно, предстояло обсудить, зачем он транжирит тяжким трудом заработанные доллары. Боже, лишь бы он только вернулся.
Я быстро вскочила и прошлась по дому, заглядывая во все комнаты. Больше на меня мои изображения ниоткуда не пялились.
– И…
– Я ответил ему отказом. Я сказал, что он сможет купить лишь одну, и, если он сделает правильный выбор, я продам ему картину.
Господи Иисусе. Алек был очень странным парнем. Сложным, необычным, любящим, непосредственным, требовательным, невероятным в постели, но очевидно странным. С другой стороны, разве не все творческие личности такие? Нельзя подогнать их странную натуру под единый стандарт – хотя бы потому, что большинство людей реагируют иначе.
– И?
– Он выбрал правильно. Он выбрал тебя.
От того, как он это произнес, мурашки побежали у меня по предплечьям. Я потерла их и обхватила себя руками, поскольку рядом не было никого другого, кто мог бы меня обнять.
– Но я на всех картинах, Алек.
– Нет. На других просто какие-то случаи из твоей жизни, из опыта, а на некоторых ты просто играла во имя искусства. Лишь на этой изображена ты, такая как есть, сейчас. И он захотел ее. Так что я позволил ему обладать тобой.
Слово «обладать» прозвучало в его устах странно.
– О чем ты?
– Считай это подарком тебе и ему. Вашей любви.
– Ты подарил моему парню картину, которая стоит четверть миллиона долларов?
– Вообще-то полмиллиона, если быть точными.
– Твою ж мать!
– Миа. Je t’aime. Я все равно собирался отдать тебе половину денег, которые бы за нее выручил. А так у тебя перед глазами каждый день будет прекрасное напоминание о том, кто ты есть. Я в восторге от того, что он повесил картину над вашей кроватью. Лучше место для нее сложно было придумать.
Я шмыгнула носом, чувствуя, как слезы выступают на глазах.
– Я тоже люблю тебя, ты в курсе? По-нашему.
И я была абсолютно искренна.
Алек рассмеялся.
– Oui. Я знаю, ma jolie.
И в точном соответствии с названием картины он завершил наш разговор двумя словами:
– Прощай, любовь.
Я надеялась, что не в последний раз говорю с моим скабрезным французом. Даже несмотря на то, что сейчас он в каком-то смысле благословил нас с Уэсом, мне не хотелось, чтобы Алек уходил из моей жизни. Он навсегда останется частью этого путешествия, и я буду любить его до последнего своего дня. Просто Уэса я любила больше. Я была влюблена в него, и мне нужно было, чтобы он вернулся домой.
Ночь оказалась прохладней, чем во время моего прошлого посещения, но внутренний холод терзал меня уже много недель. Я перевела взгляд вверх, на звезды, думая о том, видит ли их сейчас Уэс. И хотя обещала себе, что подожду его звонка, вытащила из кармана телефон и набрала его номер. Звонок сразу перебросило на автоответчик. Все в моем теле сжалось от напряжения. Я с трудом успокоила дыхание, пытаясь не впадать в панику от того, что он не отвечает. Возможно, Уэс спал. Во имя всего святого, он выздоравливал после ранения в шею. Расслабься, Миа. Ты говорила с ним только вчера.
– Эй, привет, это я. Просто хотела услышать твой голос. Я дома. В, э-э-э, Малибу.
Я взглянула на темный океан вдалеке. Когда я снова заговорила, мой голос дрожал.
– В доме тишина. Я не знаю, где Джуди.
Волны разбивались о берег, а ветер трепал мои волосы, отчего я мерзла еще сильнее.
– Рада, что ты распаковал мои вещи. Или, может, это сделала Джуди – но я все же надеюсь, что это сделал ты, чтобы совместить наши жизни.
Я принялась дергать нитки, торчащие из шва на джинсах.
– Уэс, господи, мне так тебя не хватает. Я не хочу спать одна в нашей кровати.
Как бы я ни пыталась сдержать слезы, это не помогло, и пара предательских слезинок скатилась по щеке. Я не знала, что еще сказать ему, чтобы показать, как сильно мне его не хватает. Как я хочу его. И не верю, что в моей жизни будет хоть что-то хорошее, если мне придется прожить ее без него.
4
Зд.: черт возьми (фр.).