Страница 10 из 66
Только Геракл всех наездниц в бою был сильнее.
Пала от рук сына Зевса царица наездниц безгрудных.
Пояс её взял Геракл, а Тесею отдал дев прекрасных.
Ночью сожгли на кострах победители трупы.
Утром унёс их корабль от земель и обильных, и разных'.
Так пел о подвиге смелом Геракла поэт ночью чёрной.
Спали уже и Евфим, и Патрокл и другие спартанцы.
Очень немногим ещё не закрыл глаз Морфей утончённый,
Дев заставляли они исполнять бесконечные танцы...
Утром отплыли к Тавриде оставленной раньше.
В устье обратно понёс ветер вдруг их корабль большеглазый.
Он загонял их в болото большое всё дальше и дальше,
Здесь пахло смертью, пустыней, холерной заразой.
Тщетно пытались они ставить парус, грести, как умели,
В воду сходили по пояс, толкали корабль и тянули.
Долго блуждали в болотистых дебрях, садились на мели.
Трое спартанцев любивших насиловать дев утонули.
Не было здесь в камышах ни течений, ни знаков.
Солнца не видели в облаке, как бы они не трудились.
Всюду лежал горизонт бесконечный, как ночь одинаков.
К вечеру звёзд не найдя, стало ясно - они заблудились.
В белом тумане ночном, в свете ламп жировых видно стало -
Девы-лимнады запели вокруг, огоньки зажигая.
Нимфам покорны пошли семь спартанцев за ними устало.
Но не вернулись, отваги оставшимся не прибавляя.
Стали другие один за другим уходить через плавни.
Крик их стоял в темноте, поедаемых и утопавших,
Не было этих свирепых и храбрых спартанцев тщеславней,
Но пали жертвой лимнад, их живём пожиравших.
Лица зелёные нимф и глаза изумрудного цвета,
Лап перепончатых шелест и пение тихих мелодий,
Вскоре ахейцев оставшихся околдовали к рассвету.
Стали желать все объятий болотных отродий.
Стал Филоменес играть на кифаре и петь просто звуки.
Этим немного воздействие чудищ болотных ослабив.
Встали Евфим и Патрокл со скамьи и мечи взяли в руки.
Жертву решили они принести, пленниц всех обезглавив.
'Пусть будет жертва дана Аполлону!' - воскликнул Евфимий.
С силой взмахнул он мечём и несчастную в шею ударил.
Мир становился в тумане болотом всё необъяснимей,
И не срубил головы, словно был он как воин бездарен.
Громко крича поползла вся в крови амазонка.
Страшно страдая от раны молила о смерти скорейшей.
Взял двусторонний топор и ударил спартанец вдогонку,
И голова отлетела от тела, и срез был чистейший.
В этот момент стал корабль уходить в ил болотный, как в бездну.
Словно Харибда его поглощала свирепо и жадно.
Жертву не принял никто из богов - их молить бесполезно,
Сцену с Олимпа, наверно, они наблюдают злорадно.
Бросился к Улии бедной поэт Филоменес моля об отсрочке.
Взяв осторожно, вложил с тканью мягкой в корзину от хлеба.
И по калено в воде, потянувшись, он бросил корзину на кочку.
Скорбно взирая в последний раз в жизни в суровое небо.
Вспомнил он мать, нежный взгляд и знакомые нежные руки,
Ветер долин благодатных и музыку рек быстроводных.
Всё пролетело как миг, вешний сад, поцелуи подруги,
Звуки кифары и флейты в пространствах свободных...
Быстро Харибда глотала корабль, а лимнады ей пели.
Вот уж Евфим и Потрокл задохнулись в пучине жестоко.
Паруса только кусок небольшой возвышался на мели -
Всё, что осталось от храбрых ладей, смерть принявших до срока.
Скрылись лимнады насытившись плотью и пением страстным.
Плакало тихо дитя амазонки и воина Спарты.
Жизнь лишь начавшись окончилась в страшном болоте напрасно,
Здесь рыси рядом ходили огромные, как леопарды.
В небе Луна появилась теперь, осветив всю округу,
Медленно шли с колесницей её два быка сребророгих.
Вот протянула Луна к Борисфену прозрачную руку,
Просто играла, давала дорогу во тьме для немногих.
Вышла волчица на свет между кочек болотного ила.
Все шесть сосков многощедрых полны молоком её были.
Быстро волчица корзину с ребенком зубами схватила,
И побежала, и тени кустарников вскоре их скрыли...
Зевс на Олимпе сидел на огромном сияющем троне,
И наблюдал как течёт Океан в небесах через край Ойкумены.
Он подчинялся и правил, и думал об общем законе,
Сам изменяющий, сам жертва вечной коварной измены.
Рядом бродила Афина на землю задумчиво глядя.
Под облаками лежали Олимпа хрустальные склоны.
Струями косы Луны серебрились на снежном наряде,
Лестницы, портики все украшая дворца и колонны.
Тихо о чём-то свирепый Арес говорил Аполлону,
А Посейдон бородой щекотал Артемиду до смеха.
Он возносил похвалы стихотворно её непорочному лону.
Всех забавляла такая простая потеха.
Тихо Афина прошла вдоль стены у вершины Олимпа.
Вот задержала прекрасный свой взгляд на востоке полночном,
И проронила слова: 'Мой Паллант, не забуду я хрипа,
Что ты издал, умирая до срока юнцом непорочным.
Где-то живёт Филлменес поэт, что похож на Палланта.
В Аргосе слух усладил он мне флейтой свой бесподобной.
Этот флейтист обладателем был неземного таланта,
Где-то он ходит по этой земле вероломной и злобной'.
'Видел его я корабль, пролетая над Таврией мимо,
Где Борисфен задержал их надолго в своей дельте гиблой.
Помню, его в финикийском плену спас и после, незримо'.
Так ей сказал Аполлон неожиданно громко и хрипло.
'Он был с убийцами жриц в храме Аргоса на Борисфене.
Лютая смерть ждёт его, если смерть с ним ешё не случилась.
Все эти смертные вечно плывут смерть искать к Ойкумене'.
Это сказала сестра Аполлону и насторожилась.
'Их так Афина лелеет и холит, как мать, безоглядно.
Словно они не животные подлые, полные смрада.
Смерти достойны они, истреблять нужно их беспощадно!' -
Буйно вскричал бог Арес, словно в правде была всем отрада.
Грозно Афина ему отвечала без нежности прежней:
'Всё бы тебе разрушать не умея построить.
Не разрушителя общего блага и жизни прилежней.
Кто зверя грязной, бесчестной войны успокоит?'
'Ты Аполлону скажи и себе с Пасейдоном про честность.
Как Зевса вы подлым образом спящего крепко связали.
Где же была ваша трижды благая любовь и любезность?
Всем захотелось, как Зевс, повелителем сесть в тронном зале!'
'Хватит, Арес, прощены все давно за восстание Геры!' -
Зевс им сказал, глядя нежно на плечи Афины.
Тихо добавил: 'Я вижу корабль в иле с запахом серы.
Люди погибли, дитя лишь спаслось из пучины'.
'Девочки Улии этой, мать в спину жестоко убита.
При разорении города Северный Аргос недавно'. -
Взор устремив на восток, поддержала его Артемида.
Так говоря, подошла к краю пропасти плавно:
'В плавнях волчица её унесла, молоком кормит нежно.
Мать-амазонку её, благородную Хели, я знала.
В царстве её летом сушь и жара, а зимой очень снежно.
Холодно как на Олимпе под плитами этого зала.
Эта царица была счастьем женщин всего Борисфена.
Храмы мои возводила везде, даже в Скифии дикой.
Тавров разбила и дважды спасалась из скифского плена.
Славу у гиперборейцев снискала царицы великой.
Я эту девочку Улию буду хранить бесконечно.
Пусть на Кавказе живет благодатном в тепле и достатке.
Новый народ образует она благородный навечно.
Будет всегда он врагов отражать все нападки'.
'Что вам, бессмертным, в делах этих бедных существ бесполезных?
Что вы им можете дать, если сами запутались в сущем.