Дмитрий Донской. Искупление

Они проехали лишь половину аллеи и остановились в том месте её, где деревья, воины татарские и рабы с подарками делали широкий круг, после которого аллея снова шла ко дворцу.

Двое нукеров скрестили копья.

— Нас останавливают? — спросил Дмитрий.

— Нам надо смотреть, — ответил Сарыхожа.

Посреди круга горел костёр. Пламя сухих дров было почти не видно на ярком солнечном свету. Пахло дымом.

На круг вывели связанных .мужчину и женщину, похоже было, что только и ждали московского князя. За ними шёл громадный нукер с саблей в руке.

— Темир! Темир! — раздались голоса.

Дмитрий вопросительно глянул на Сарыхожу — что тут творится? Тот понял по-своему и ответил:

— Темир — первый батырь Орды!

Первый богатырь Орды схватил связанного татарина за волосы, принагнул и отрубил ему голову. Голова осталась у него в ручище, а тело вывернулось и упало на выбитую ногами сухую землю. Руки мертвеца дважды царапнули землю, плечи вздрагивали, замирая, а кровь била из середины страшного среза и разливалась по земле широко, как по столу, неровно, растекаясь меж трещинами в земле.

Дмитрий закусил губу и смотрел.

— Кам сказал: он виновник суховея! Он взял в жёны дочь гор, христианку, и ходил к вашему попу есть вашего бога Христа с ложки!

— У нас на Москве немало татар крещёных, и все причащаются в церквах, — ответил Дмитрий.

— Но этот жил в Орде! Он накликал гнев неба!

— А чем виновата женщина?

— Она будет продана в рабство!

В это время батырь Темир-мурза взял женщину за подбородок, что-то говоря ей. В тот же миг сотни глоток выхаркнули неясный крик возмущенья: женщина плюнула в лицо великана.

Темир-мурза прорычал что-то сквозь стянутые в оскале зубы, откинул саблю и схватил свою жертву ручищами. Он готов был разорвать её на части, но вместо этого швырнул на землю, разодрал её одежды и клочьями их утёр себе лицо. Воем восторга ответили любимцу нукеры. Это вдохновило Темира. Он саблей прорезал щёки отрубленной головы, продел верёвку в страшные прорехи и связал концы. Получилась широкая петля. Довольно прищёлкнув языком, покачивая голову на верёвке, си рывком поднял женщину и надел ей голову убитого мужа на шею.

Снова заревело воинство. Темир гаркнул что-то, и десятки близстоящих кинулись к костру. Они выхватывали из пламени головни и снова становились в круг.

Одному Темир приказал вести женщину за косы, а стоявшие били её тлеющими головнями.

— Нехристи! — шипел Бренок позади.

Князь и мечник были в кругу, где среди бела дня творилась адова мука.

После того как женщина несколько раз падала и уже не держалась больше на ногах, её били лежащую, а потом отволокли в сторону и бросили рядом с обезглавленным трупом.

— Он глупец был: он не дал каму серебра! — пояснил Сарыхожа, обдавая Дмитрия горячей смолой чёрных глаз.

Темиру-мурзе подвели коня. Он сел и направился ко дворцу. Вскоре разрешили двигаться и московскому князю. "Устрашают!" — мелькнула мысль, и от этого стало немного легче на душе. Хан с Мамаем не станут устрашать, если хотят убить. Это подумал и Бренок, которого тоже потрясла расправа над связанными людьми.

Последний заслон ханской стражи обезоружил Дмитрия и Бренка. Разворошили телегу с подарками. Пощёлкали языками над серебряными клетками с соколами. Полезли было в клетки, но Бренок возопил:

— Не лапай руками!

Дорогими коврами была выстлана мраморная лестница, что вела под высокую арку, в глубине которой отрадной тенью обозначилась раскрытая настежь дверь. У нижней ступени горели два огня в больших плошках. Пахло салом, протухшим от жары. У плошек стояли татарки с копьями. Подтоки копий о"и упирали в ступени, а наконечники, сверкавшие отточенными рожнами, задрали вверх, растянув привязанную к ним верёвку толщиной в вожжу. На верёвке болтались войлочные болванчики — "братья хозяина". У ног татарок стояли высокие чаши с водой.

— Княже!

Дмитрий оглянулся и по знакам, которые делал ему Бренок, понял: не наступи на порог — убьют! Не обходи огня — сделают то же самое. Щурился Сарыхожа и наконец сделал жест рукой — иди!

"Да будет воля твоя!.." — прошептал Дмитрий.

Он прошёл меж огней медленно, спокойно. Татарки шептали заклинанья и брызгали водой, они трясли копьями, отчего дёргались и качались над головой саягани. Вот и порог. Ковёр коварно облёг его, скрывая мраморную плаху. Дмитрий переступил его и взглянул перед собой. "А это что за дьявольщина?" — подумал он; за порогом, поперёк ковра на высоте пояса была натянута толстая золотая цепь.

Дмитрий остановился и тут же заметил ещё одну выдумку хана. В большой светлой палате, почти целиком занимая её, был поставлен богатый шёлковый шатёр жаркого, светло-жёлтого цвета, расшитый зелёными травами и пречудными птицами между ними. Дмитрий прищурился на цепь, покусал губу — перешагнуть цепь невозможно, подлезать под неё — поклониться хану ещё раз, сверх принятой меры.

Он обошёл цепь, стал снова на ковёр перед входом и заставил себя коснуться левым коленом ковра.

— Входи! — послышался голос из шатра.

Дмитрий вошёл и, присмотревшись к полумраку, увидел перед собой хана. Он был хорошо виден весь — от головы, покрытой каким-то немыслимым, с бахромой колпаком, до ног, одетых в лёгкие башмаки из красной шагреневой кожи. Сидел он на мягком троне, спинка которого не подымалась выше плеч и была обита бордовым бархатом. Руки лежали на гнутых золочёных ручках трона. Дорогой китайский халат, застёгнутый по-татарски, на правую сторону, блестел серебряным шитьём по светло-зелёному полю дорогой ткани и был подпоясан красным, почти в тон башмакам, широким поясом. Кривой нож торчал за поясом слева, а справа висели на тонкой серебряной цепочке два больших чёрных рога, усыпанных золотыми звёздами. Казалось, ему не было и двадцати лет. Волосы его были зачёсаны за уши, а на круглом жёлтом лице чернели точки коротких и узких усов, жидкая бородка как бы приклеена к подбородку.

Дмитрий стоял свободно и просто, не снимая богатой, соболем отделанной круглой шапки, стоял и рассматривал окружение хана. Слева, под локтем у того сидела женщина, видно любимая жена. Десятка три других женщин белым облаком осели чуть в сторонке — от левой руки хана и почти до шёлковой стены шатра. По левую руку владыки на низких скамьях, крытых зелёным сукном, сидели военные — угланы левого и правого крыла, темники, тысячники, особо отличившиеся и имеющие на груди или за пазухой золотую басму. Отдельно сидели не по-татарски, страдая на скамьях, нойоны, то есть знать гражданская — эмиры или по-турецки беги, тарханы, владетели обширных земель, равных по площади нескольким европейским странам. Смешавшись с ними, притихли толкователи законов факихи, с которыми в Орде, как в любом военном и самодержавном государстве, не считались, но держали для виду пред иноземцами. Неподвижно, изваяниям подобио, восседали старейшины — главный тюркский шейх, главный сарайский священник-мусульманин — кади. Был здесь и главный кам всё в том же ярком халате и красной стёганой круглой шапке-аське, украшенной алмазной ветвью. Рядом с этим страшным человеком, который мог очернить и подвести под топор самых знатных людей Орды, которого задабривали, осыпая серебром, золотом, мехами, который имел в степи свои бесчисленные пастбища, а в устье Волги, в старой столице, в Сарае Бату, свой дворец, рядом с ним сидел бакаул[55]. На лице его не было, как у других, любопытства, оно уступило место усталости от ежедневных забот о бесчисленном войске Золотой Орды.

Среди всей этой блестящей толпы своей скромностью выделялись синий халат и простая, похожая на шлем, кожаная аська Мамая, который возлежал по правую руку хана, мрачный, полуприкрыв и без того узкие глаза. Он один вошёл в шатёр хана при сабле, покоившейся сейчас на его бедре. Эта сабля золотой ручей на синем простом халате — своими золотыми ножнами с тонким восточным чернением, усыпанным крупными алмазами и стоимостью в десяток конских табунов, ещё больше подчёркивала вызывающую скромность первого властелина, у которого, подобно легендарному Ногаю, был в руках Крым с прилегающим к нему Причерноморьем и землями на север, вплоть до реки Красивой Мечи, на западе — до Днепра, а на востоке — до Волги и Северного Кавказа, за которым вдоль Каспия тянулись лучшие в мире пастбища. Не только это было под сильной рукой Мамая, но вся могучая Золотая Орда, которой он управлял самым тонким и коварным образом — чужими послушными руками ставленника своего, великого хана Магомеда.

55

Бакаул — военный начальник, ведающий размещением, движением, снабжением войск и даже дележом добычи.