Кровь Асахейма

— Это всего лишь набег, — сказал он. — Один набег. Потом начнется настоящая битва, и мы будем сражаться все вместе: ты, я, Гуннлаугур. Как раньше.

Ингвар кивнул.

— Я жажду этого, — искренне заявил он, — а пока пусть он делает то, что считает нужным. Пустите врагу кровь, как он хочет. Ему нужда победа, чтобы прогнать призраков «Ундрайдера». Добудьте ему ее, и он позабудет о своей гордыне.

Бальдр протянул руку к болтающемуся амулету и прижал его к нагруднику Ингвара. Его лицо скривилось. Когда он встретился взглядом с Ингваром, невысказанная мысль стала очевидной.

«Это должен был быть ты».

— Как скажешь, хоть это меня и печалит, — произнес он. — Доброй охоты, Гирфалькон.

Ингвар поклонился:

— Доброй охоты, Фьольнир. Увидимся на рассвете.

После чего Ингвар развернулся и быстро пошел вниз по ступеням, все дальше от своей стаи. И чем дольше он шел, несмотря на все, сказанное Бальдру, тем плотнее становился затаившийся в груди комок обиды, от которого, как он понимал, теперь нелегко будет избавиться.

Глава четырнадцатая

Стая покинула город через внешние ворота, как только взошла первая луна. Ее свет словно набросил на еще теплую землю тонкое серебристое покрывало. Едва массивные двери с грохотом захлопнулись, космодесантники с места перешли на бег, легко передвигаясь в разомкнутом строю. Город быстро исчезал за северным горизонтом, становясь все меньше и меньше по мере того, как они ускорялись. Пятеро воинов бежали с одной скоростью, их конечности двигались как заведенные. Каждая фигура отбрасывала длинную черную тень на пыльную землю.

Гуннлаугур задавал темп. Скулбротсйор был привязан за спиной. Он нанес на свои непослушные волосы и бороду лак и на этот раз спрятал их под шлемом. Его броня, так же как и у всех остальных, несла на себе следы недавнего сражения. Руна разрушения, турза, виднелась на передней части его шлема. Ее процарапал и залил железом один из железных жрецов Фенриса. Теперь она тускло сверкала в лунном свете, отчего казалось, что забрало в форме рычащей морды несет на себе печать древней магии.

Гуннлаугур не жалел сил. Физическое напряжение позволяло очистить мысли. Волчий Гвардеец чувствовал, как его сердца бьются в унисон, прогоняя кровь по его огромному телу. Он глубоко дышал своей похожей на бочку грудью, чувствуя, как сухой воздух до отказа заполняет могучие легкие.

Стая бежала молча. Ольгейр был погружен в раздумья и все еще злился из-за того, что Ингвар остался в городе. Вальтир также был неспокоен, но не стал возражать против решения командира. Только у Хафлои было хорошее настроение. Он издал воинственный вопль в радостном предвкушении битвы, когда стая покинула город, но щенка никто не поддержал, и тот не стал больше повторять клич.

— Да что с вами такое? — проворчал он после того, как они набрали скорость. — Онемели оттого, что ваши волосы стали серыми?

Бальдр рассмеялся над шуткой, но это прозвучало подавленно. И с тех пор никто не разговаривал. Они действительно были похожи на хищников: закованные в серую броню, замотанные в странные шкуры, увешанные костяными амулетами, бегущие по дикой пустыне в поисках добычи.

Гуннлаугур не винил Хафлои за его раздражительность. Давным-давно, когда он сам был Кровавым Когтем, он бежал в бой, выкрикивая во всю глотку смертные клятвы. Тогда он с легкостью и смеялся, и бранился, а кипучая, стихийная сила, подаренная ему Канис Хеликс, била через край. Хьортур был таким же, и под его предводительством Ярнхамар представлял собой хрипло вопящую, дикую и неостановимую силу, шумную и с горячей кровью.

Гуннлаугур не помнил, когда стала исчезать эта энергичность. Возможно, причиной послужила усталость. Стая воевала без перерывов почти столетие и только на короткое время отзывалась с фронта. Даже у яростной энергии Небесного Воина были свои пределы.

Волчий Гвардеец обнаружил, что рычит на бегу, а дыхание клокочет в горле. Это был животный, примитивный звук, означавший нарастающее раздражение. Оказалось непросто снести упреки от Ольгейра, самого добродушного из них, от того, кто всегда готов был рассмеяться, чтобы снять напряжение. К несогласному Ольгейр до сих пор не вернулось благодушное настроение. Было тяжело видеть усталость Бальдра и сомнения Вальтира.

Несмотря на все это, он не жалел о принятом решении. Ингвару следовало осознать свое место в иерархии. Это было вопросом первенства и силы. От Ярнхамара к Великой роте Черной Гривы, к Своре и до самой верхушки Империума. Все зависело от иерархии, от цепочки командования. Без ежовых рукавиц дисциплины все могло развалиться, оставляя человечество без защиты один на один с кровожадными врагами.

В свое время все снова будет по-прежнему, но только после того, как восстановится порядок. Дела пошли на самотек. Он был веранги, наследником древней и благородной военной роли. Даже если бы Гуннлаугуру хотелось ослабить хватку и дать больше воли остальным, себе он не мог этого позволить.

Во всем произошедшем не было ничего личного. Не было ни сомнений в себе, ни зависти, ни призраков прошлого. Все сводилось к долгу и лидерству.

И прежде всего дело было не в Ингваре. В этом Гуннлаугур был уверен — не в Ингваре.

«Я бы хотел получить его клинок в свою стаю. Если он бросит мне вызов, я смогу подавить его».

Слова Арьяка пришли на ум сами собой, словно сон наяву. Он вспомнил, что Каменный Кулак разговаривал с ним так, будто они отец с сыном. Это воспоминание вызвало странные ощущения. Волчий Гвардеец совсем не помнил своего настоящего отца. Все это было так давно.

«Если судьба снова сводит тебя с Ингваром, то стая сплотится вокруг вас обоих так или иначе».

Да, но была одна загвоздка. Гуннлаугуру нужно было контролировать стаю. Всегда требовалось управлять, подстраивать, придавать форму так же, как Каменный Кулак из мягкого металла создавал смертоносные клинки.

«Гордость придает тебе сил, парень».

Да, это так. Всегда было. Именно по этой причине он возвысился над рядами остальных воинов и обратил на себя внимание Хьортура. Гордость сделала его не просто сильным. Он стал несокрушим.

«Мы живем только ради стаи. Именно она делает нас смертоносными, вечными. Ничто больше не имеет значения».

И это тоже было правдой. Гуннлаугур всегда об этом знал. Он жил с этой мыслью. Что Ингвар сделал для Ярнхамара, и что — он? Именно Гуннлаугур удерживал стаю вместе после смерти Хьортура, сделал сильнее, закалил в боях и не позволил вырваться наружу их яростному духу. Смог бы Ингвар справиться с Тиндом, когда злобный характер брал над ним верх? Стал бы он смягчать горечь Ёрундура или удовлетворять потребность Вальтира в признании на каждом шагу?

Но дело было не в Ингваре.

Перед ним раскинулись бесконечные равнины, погруженные во тьму. Гуннлаугур сверился с показаниями локатора, которые выводились на дисплей шлема, и, моргнув, открыл файл данных с координатами, предоставленными де Шателен. На южном горизонте земля начинала бугриться, словно старый шрам, постепенно переходя в плоскогорье, иссеченное извилистыми оврагами. Ветер, дувший оттуда, пах скверной.

Гуннлаугур проверил расстояние до цели. На самой границе охвата сканера он заметил скопление рун, которые искал. Они горели красным цветом на фоне отфильтрованной оптикой шлема темноты пустыни.

Волчий Гвардеец скорректировал курс и ускорился. Стая последовала за ним. Он слышал тяжелое дыхание космодесантников и глухие удары бронированных ботинок по слежавшейся пыли.

— Вот оно, — сказал Волчий Гвардеец, указывая на устье широкого оврага, выходившее на равнину.

Оно было погружено в тень и не освещалось луной.

Они придут отсюда. Враг забудет об осторожности, уверенный, что на этой земле не осталось защитников. Они горделиво выйдут вперед, переваливаясь при ходьбе из-за раздутых от чумы тел, задыхаясь от скверны, живущие только чтобы разносить инфекцию, которая, бурля, течет по их отекшим жилам. Они притащат с собой боевые машины, и на каждой будут стоять давным-давно отвергнутые типы биологического оружия, отмеченные разрушительными символами темных богов.