Кровь Асахейма

Рот наполнился слюной, и Ёрундур сглотнул.

— Благодарю, — пробормотал космодесантник, забирая из рук женщины крохотную, по меркам его огромной руки, банку. Содержимого хватит, чтобы притупить голод лишь ненадолго.

Но канонисса была права, и хорошо, что сюда пришла Сестра Битвы. Он потерял счет времени и понятия не имел, сколько часов провел за работой.

Сестра Каллия осмотрела полуразобранный «Громовой ястреб». Ее глаза задержались на пробоинах в обшивке.

— Все не так плохо, как выглядит, — сказал Ёрундур немного поспешно. Он не смог бы вынести критики в адрес корабля, даже если тот наполовину развалился и был пробит насквозь.

— Могучая машина, — пробормотала Каллия. В ее тихом голосе не было и следа сарказма. — Даже до того, как война унесла наши немногочисленные самолеты, у нас не было ничего подобного.

Сестра начала обходить площадку, направляясь под нависающую кабину корабля.

Ёрундур отложил банку и последовал за ней. Он никак не мог понять: ее любопытство его раздражало или же нравилось?

— Четыре века, — сказал он, вставая рядом с женщиной. — Этот корабль служит уже четыре века.

Каллия повернулась к нему лицом.

— А он сможет продержаться еще немного? — спросила она.

На лице Сестры Битвы застыло печальное выражение, как будто она уже осознала, что все вокруг скоро будет уничтожено, и теперь ее волновало только то, насколько дорого удастся продать собственную жизнь.

Ёрундур почесал подбородок.

— Может быть, — хмыкнул он. — Если достанешь мне сервиторов получше, я смогу заставить его взлететь еще разок.

— У вас уже есть лучшее из того, чем мы располагаем, — печально улыбнулась Каллия, — но я поговорю с канониссой.

— Давай.

Ёрундур отвернулся от корабля и внимательно рассмотрел Сестру Битвы. За броней явно тщательно ухаживали и следили, но и на ней были видны следы недавнего использования. На кирасе и поножах краска была стерта до голого металла. Как и все ее сестры, она воевала уже очень долго.

Каллия заметила взгляд космодесантника и, похоже, догадалась, о чем он думает.

— Работа в составе огнеметных команд, — прямо объяснила она. — Следующая смена через два часа.

Ёрундур кивнул. Он уже учуял запах костров.

— Многих поубивала?

Женщина грустно кивнула.

— Слишком многих. — Она поджала губы. — Твои братья убивают быстрее, чем мы. Я видела их в деле. Они смеялись, когда работа была сделана, покрытые кровью, которую не озаботились стереть со своих доспехов.

Каллия опустила взгляд.

— А вот я не могу смеяться. Это мои люди. Месяц назад мы оберегали их. Мы говорили, что грядет новый рассвет, начало Крестового похода. Даже когда их забирает чума, я скорблю, что столь многие должны умереть. Удивительно, как вы, Волки, умудряетесь наслаждаться резней.

— Не ждите, что мы будем похожими на вас, — пожал плечами Ёрундур. — Мы были такими созданы. К тому же вы за этим нас сюда позвали, разве нет?

Каллия взглянула на него без тени смущения.

— Это канонисса вас позвала. Многие из нас, я не буду называть имен, возражали. У Волков специфическая репутация.

Ёрундур хмыкнул.

— Слухи о нас преувеличены, — ответил он. — Ты говоришь открыто, сестра. Мне это нравится. И я отвечу любезностью на любезность. До того, как я прибыл сюда, я считал, что вы все — расфуфыренные сучки, напялившие жалкую пародию нашей священной брони и прикидывающиеся, что можете драться с нами наравне. Я думал, что вы тут все набожные и заносчивые.

Каллия подавила улыбку.

— «Расфуфыренные сучки»? — удивленно произнесла она. — Это… честно.

— Я стараюсь, — пожал плечами Ёрундур. — И не удивляйся. У нас долгая память. Ваши нападали на Фенрис не один раз.

— Не на памяти живущих.

Космодесантник фыркнул:

— На нашей памяти. Вы, может, и забыли, а мы — нет. Об этом сложены саги. Мы поем о том, как отправляли ваших святош домой, сорвав с них одежды, на кораблях, рассыпающихся на глазах.

Каллия вздохнула.

— Я уверена, что так оно и есть, — сказала она. — Но вы — воинственный народ. На Фенрис нападала и Инквизиция. Похоже, вы легко наживаете себе врагов.

— У нас нет врагов, кроме предателей и ксеносов. Если кто-то решает встать нам поперек дороги, то это их проблемы.

Каллия кивнула, словно найдя подтверждение каким-то своим мыслям.

— Возможно, это как раз то, что я имела в виду.

Ёрундур замолчал, неожиданно осознав, что наговорил слишком много. Обычно он не беспокоился по этому поводу, но Гуннлаугур настрого приказал им всем поддерживать дружеские отношения с союзниками.

— Но я не слежу за своими словами, — сказал он, неловко улыбаясь и выставляя напоказ длинные желтые клыки. — Ты ведь это понимаешь? Прости меня. Мы просто дикари. Дикари из ледяного мира, который делает нас черствыми и грубыми.

Каллия снова выглядела удивленной.

— Я же не из школы для благородных девиц, — ответила она. — Но спасибо. Я не ожидала такой заботы о моих чувствах. Особенно учитывая, что мы все — как ты там сказал? — расфуфыренные сучки.

Ёрундур расхохотался в голос, отхаркнул очередной комок мокроты и закашлялся. Он сильно хлопнул Каллию по плечу, и этот удар голой ладонью по силовой броне отозвался болью.

— Ты мне нравишься! — заявил он. — Кровь Русса, похоже, что никогда не закончатся чудеса в галактике!

Каллия была в этом не так уверена.

— Наверное, нет, — произнесла она, плавно отодвигаясь от Волка, — но у меня есть срочные дела. Я поговорю с канониссой насчет сервиторов.

Ёрундур поклонился, по-прежнему улыбаясь.

— Это может подождать, — сказал он. — Моя работа на сегодня почти закончена.

Каллия вопросительно подняла бровь:

— Тебе нужно отдохнуть?

— Нет-нет. Мои братья охотились в этом городе без меня. Скоро они отправятся во тьму пустошей, и мне придется взять на себя их обязанности.

Каллия посмотрела на него с неприязнью:

— И ты будешь убивать наших людей с такой же радостью, как и они.

Ёрундур ухмыльнулся, криво и немного виновато.

— Может, даже с большей, — признался он.

Ингвар внимательно наблюдал за Гуннлаугуром. Волчий Гвардеец говорил со всеми, но избегал встречаться с ним взглядом. Он смотрел на всех, кроме Ингвара.

«Он что-то задумал. Такое, о чем не хочет мне говорить».

Ингвар почувствовал, как внутри словно что-то оборвалось. Он надеялся, что разговор в Галиконе, каким бы трудным он ни был, разрешил их спор. Никому не хотелось поддерживать натянутые отношения.

Но Гуннлаугур всегда отличался гордыней. Он был прирожденным воином, ощущал себя счастливым только тогда, когда в руке был болтер, а перед глазами — добыча. Он никогда не знал, как вести себя где-то, кроме поля боя. Волчий Гвардеец был не столько нетерпим к иной точке зрения, сколько не понимал, как другое мнение вообще может существовать. Путь Русса, жестокая жизнь на твердом льду, возвышенное состояние Небесного Воина — больше для него ничего не существовало. Так же, как сестры истово верили в абсолютную божественную природу Императора, так и Гуннлаугур считал, что наследие примарха, прочно укоренившееся в анналах Фенриса и освященное тысячелетиями войны, безупречно.

Ингвар не мог винить его за это. Он и сам когда-то думал так же. И для того чтобы пошатнуть эту веру, потребовалось многое.

«Ксеносы из породы тиранидов, миллионы за миллионами, превращают космос в настоящий ад, горящий от злобы улей, и застилают свет Терры. Их корабли! Огромные и разбухшие, как самостоятельные миры, извергающие потоки корчащихся и истекающих слюной существ.

Мы не можем с ними сражаться. Они нападают снова и снова. Этому нет конца. Каллимах, этому нет конца!»

Ингвар заставил себя не вспоминать. Он прогонял из памяти лицо Ультрамарина, когда тот развернулся к нему, как всегда полный стоицизма, готовый выполнить приказ, отданный им Халлиафиором. Он старался не замечать едва приметное страдание, отразившееся на этом лице, хотя Каллимах и обладал полнейшим самообладанием, сдержанностью и непоколебимой уверенностью в себе.