Кровь Асахейма

— Ты говоришь как жрец, — сказал Ингвар. — Прекращай.

Тогда Бальдр протянул руку к амулету, висевшему у него на поясе. Он поднял его, чтобы было лучше видно: побелевший птичий череп на металлической цепочке. В глазницы были продеты металлические держатели, а на кости была грубо вырезана руна сфорья.

— Помнишь эту штуку? — спросил Бальдр, позволяя амулету медленно вращаться.

Ингвар остановил взгляд на амулете, и внезапно болезненные воспоминания закружились в его голове. Он протянул руку, и хрупкий череп звякнул при ударе о латную перчатку.

— Я забыл, — сказал он мягко. — Именем Русса, прости, брат. Я забыл.

Бальдр опустил амулет в ладонь Ингвара так, что металлические звенья обвили друг друга.

— Не извиняйся. Бери его обратно. Ты был прав — на нем есть вюрд. Он защищал меня, и какая-то моя часть теперь живет в нем. И тем не менее он знает, что настоящий его хозяин — ты.

Ингвар взял безделушку и поднес ее к красному свету жаровни. Он вспомнил, как отдал талисман Бальдру в знак дружбы в ночь, когда покинул Фенрис. Тогда он не ожидал увидеть эту вещь снова. Она была частичкой его жизни в стае, которую он оставлял за спиной, осколком его сущности, который не последует за ним в новую жизнь.

Сальскйъолдур, страж духа, фрагмент, остаток чего-то, за что можно зацепиться, защищаясь от прихода Моркаи.

— Я не чувствовал себя правильно, — сказал Ингвар, глядя на вращающуюся перед ним кость. — До этого момента. Это последний кусочек меня, та частица, которую я оставил. — Он вновь взглянул на Бальдра. — Я отдал ее добровольно и не имею права забрать.

Бальдр кивнул.

— Я знаю, — сказал он. — Но какие права могут быть, когда речь идет об отношениях между братьями. Вещь зовет тебя. Она твоя.

Ингвар внимательно взглянул на Бальдра.

— Ты спрашивал, что изменилось, — произнес он. — Ты стал более внушительным, более серьезным.

Он взял талисман и повесил его на шею. Тот повис на нагрудной пластине, пристроившись рядом с ониксовым черепом среди изгибов чеканного нагрудника. Два символа нелегко ужились: один из них был тотемом странной и древней магии Фенриса, а второй — символом тайной мощи Инквизиции.

— Но я благодарен тебе за это, — сказал Ингвар, крепко сжимая руку Бальдра. — Мы всегда были братьями по оружию, ты и я. И мы снова ими будем. Из всей стаи тебя мне не хватало больше всего.

Бальдр вернул рукопожатие. Его хватка была твердой, почти жадной.

— Нам приходилось туго без тебя, Гирфалькон, — сказал он. — Мы хотели, чтобы ты вернулся. Ты снова сделаешь нас единым целым.

Ингвар отпустил его руку. Такие разговоры заставляли его ощущать беспокойство. Гуннлаугур произнес те же слова.

— Посмотрим, — это все, что он сказал в ответ.

Глава пятая

Буря, завывая, поднималась от перевала Охотника, неся с собой раздутые от снега облака, которые клубились над кривыми тропами. Горные уступы скрылись в завихрениях снежной мглы, старые дороги были перекрыты разрастающимися сугробами, а ущелья внизу засыпало снегом.

Только на вершине Клыка, высоко над окружающими пиками Асахейма, воздух был чист. Грозовые тучи кружили под посадочными площадками Вальгарда, злобные и величественные, ударяясь и цепляясь за гранитные утесы, словно черный прибой.

Гуннлаугур наблюдал за вихрями из безопасной кабины «Вуоко», который стоял на взлетной площадке.

— Большой, — поделился он наблюдениями, наблюдая, как завитки тумана и дымки кружатся на дисплее ауспика.

Ёрундур, пристегнутый к креслу рядом с ним, переключил последние необходимые для запуска клавиши на панели управления.

— Фенрис всегда устраивает пышные проводы, — сказал он и нахмурился, вводя предстартовые последовательности команд. — Он не любит, когда его дети уходят.

Гуннлаугур хмыкнул и сел обратно в кресло. Ангар Вальгарда № 34-7 протянулся вперед. Он находился на самой вершине горы, а его восточный конец был открыт всем ветрам. Лабиринт из мигающих красных сигнальных огней наполовину скрывала завеса из нанесенного от входа мокрого снега. Слышалось, как отъезжают заправщики, освобождая место для взлета, и как кэрлы кричат, сообщая о том, что взрывозащитные заслонки закрыты и заперты.

— Попытайся не убить нас на выходе, ладно? — донесся по коммуникатору радостный голос Ольгейра. — А теперь давай, без сучка и задоринки, Старый Пес, без сучка и задоринки!

Все остальные члены стаи находились в хвостовом отсеке для экипажа, под кабиной. Гуннлаугур слышал оттуда грубый смех. Это подняло ему настроение. Несмотря на все их жалобы по поводу миссии, стая была рада отправиться в путь и чем-то заняться, и это вселяло надежду.

— Хочешь полетать, хальфвит? — кисло ответил Ёрундур.

Он активировал основные системы двигателей, и хриплый, заполняющий пространство рокот донесся откуда-то снизу.

От похожего на рев взрыва смеха Ольгейра динамики коммуникатора наполнились шумом помех.

— Есть какой-нибудь сигнал от фрегата? — спросил Гуннлаугур, выключая коммуникатор и наблюдая за тем, как последние члены бригады обслуживания торопливо исчезают из поля зрения. Все конструкции штурмового корабля задрожали, когда двигатели вошли в рабочий ритм. Беспорядочная волна дыма вперемешку с каплями масла и сполохами пламени вырвалась из выхлопных отверстий и разошлась по взлетной площадке.

— Ничего, — ответил Ёрундур, снижая подачу энергии на атмосферные тормозные двигатели. С судорожным рывком «Вуоко» оторвался от скалобетонного пола в бушующем облаке дыма и пламени. — Но он будет там. Поверь, никто его не заберет.

Блок световых сигналов, установленный у входа в ангар, дал команду, и целый сонм индикаторов на панели приборов корабля засветился зеленым светом. Загорелась проекция приборов на ветровое стекло кабины, наложив беспорядочную смесь рун и векторов на мрачные плексигласовые стекла. Вой основных двигателей стал сильнее, перед тем как взорваться импульсом энергии и выбросить их далеко за пределы горы.

— Это славный корабль, — произнес Гуннлаугур, пристегиваясь перед стартом. — Тип «Черное крыло».

— Кто тебе это рассказал? — рассмеялся Ёрундур. — Я видел его, это куча дерьма.

До того, как Гуннлаугур смог ответить, Ёрундур подал мощность на главные ускорители. «Вуоко» рванул вперед, сверкнул в короткой шахте ангара и с ревом вылетел на склон горы. Они оставили позади обрыв в облаках испарившегося снега и выхлопов двигателей. Ёрундур вывел машину на простор, заложил крутой вираж, поднял нос корабля и подал больше мощности на главные ускорители.

Гуннлаугур посмотрел вниз через левый иллюминатор кабины. Вершина горы, покрытая множеством грязных сенсорных башен, оспинами ангарных ворот и защитных батарей, стремительно уменьшалась. Пик пронзал слой темных, похожих на кровоподтеки облаков. Это был одинокий бастион из скал и льда среди господствующих над континентом бурлящих штормов.

Казалось, что их твердыня находится в осаде, что ярость планеты окружила ее и душит, стремится схватить за глотку и выдавить жизнь.

Гуннлаугур знал историю этой горы, по крайней мере, в том виде, в котором она излагалась — иногда немного по-разному — в полулегендарных сагах, рассказывавшихся в огненных залах. Он знал, что Клык не раз побывал в осаде: его пытались взять и силы великого врага, и армады Экклезиархии во время гражданских войн в прошлом, и даже сама Инквизиция.

Небесные воины гордились этими битвами, вспоминая про них во время боевых обрядов или слушая рассказы в горячем свете факелов. Гуннлаугур любил эти истории. Он дословно выучил Сагу о Бьорне у скальдов. Он знал наизусть и другие легенды и песни. Некоторые из них были старше самого Клыка и уходили корнями в жестокие времена, когда человечество делало первые неловкие шаги среди звезд.

Он улыбнулся и начал вспоминать куплеты. Даже когда ландшафт внизу исчез, скрытый белой дымкой, его губы продолжали шевелиться, беззвучно повторяя бессмертные слова: