Страница 37 из 38
- Дашка! – докторским тоном рыкнул Герман и ушел собираться.
А Даша стала как шелковая. Мама ей популярно объясняла, что ревность и навязчивость не красят женщину. Хотя это и не значило, что она не воплотит свои угрозы в жизнь. Но об этом Герман узнает только вечером. Или ночью – как повезет.
Через десять минут она увлеченно целовалась с ним в коридоре, прекрасно понимая, что перегибает.
Несмотря на утренний час, весь город буквально плавился от солнца: асфальт и дома расплывались в раскаленном воздухе. Кондиционер был единственным спасением, а пять минут между машиной и клиникой показались пыткой.
- Когда уже закончится эта аномалия, - ворчал он, ныряя в дверь холла.
Но уже в холле его ждала другая аномалия. Великий и ужасный стоял у регистратуры и орал своим прокуренным голосом на весь первый этаж:
- Это когда-нибудь кончится, а? Сколько ж можно! Почему он не шею свернет где-нибудь? Не ноги переломает! Не смертельный штамм гриппа подхватит! Почему у него башка такая больная?
- Что стряслось? – поинтересовался Гера у нарисовавшегося тут же Эгембердиева.
- Григораш поступил, - ухмыльнулся Руслан, внимательно наблюдая за голосившим великим и ужасным. – Субдуральная гематома. Состояние, как видишь, тяжелое. Возьмешь или таки в отпуск?
- Нет! У меня отпуск. Очень длинный. Ооочень, - и Герман попытался незамеченным улизнуть с места событий.
Но усилия его были напрасны. Голос великого и ужасного зазвучал еще громче:
- Липкович! Разговор есть!
- У меня встреча, - предпринял еще одну попытку Гера.
- Да! Со мной, в моем кабинете! – и резвым Бонапартом великий и ужасный проследовал мимо Липковича к своей двери. Потом обернулся на пороге и выдал: - Чаем угощу, не боись!
Герман кивнул и без колебаний вошел в кабинет следом за Иваном Александровичем, плотно прикрыв за собой дверь. Тот уже колдовал над чайником, перемотанным у основания шнура синей изолентой. Электроприбор включаться не желал, и великий и ужасный бормотал под нос что-то непристойное.
- Да оставьте вы его, - нетерпеливо проговорил Герман. – Начинайте уже без чая.
- С Григорашем не уговаривать? – обернулся к нему Иван Александрович и стал хаотично перемещаться по кабинету, пока в его руках не оказался кипятильник.
- Не уговаривать. Иначе я его стрихнином накормлю!
- Ты клятву Гиппократа давал?
Герман от всего сердца красочно выругался.
- Ладно, понял! – Иван Александрович разлил воду по чашкам и подключил, в конце концов, кипятильник, опустив его в одну из них. – Стажировку в Принстоне тоже Эгембердиеву отдавать? – замолчал, выдержал паузу, наблюдая эффект, потом продолжил: - Гера, я хочу, чтобы поехал ты. Это на год. Руслан – орел, конечно, молодой, но пусть еще в гнезде посидит, разгильдяй.
- Подумать надо, - сказал Герман.
- Ну вот и подумай. Пока в отпуске будешь. С женой посоветуйся. Тебе с сахаром?
- Без. Я понял. Я подумаю.
- Ну и прекрасно!
Великий и ужасный поставил перед ним чашку, из которой живописно торчала нитка с липтоновской маркой на конце.
- Вообще-то, я обещал, что в следующий раз уеду, - сказал Герман и, забрав чашку, вышел.
В своем кабинете, наконец-то в тишине и покое, он пил немного остывший чай и умиротворенно раздумывал о том, как многое повторяется. На носу отпуск, что не может не радовать. В дальнейшем возможна стажировка за границей, что устраивало его несколько больше, чем категоричное признание его достижений. А о нем, кажется, в очередной раз думают как о весьма посредственном враче, прогуливавшем во времена студенчества, как минимум, гинекологию. И последнее бы определенно напрягало, если бы у него было плохое настроение.
Но настроение, ко всеобщему удовольствию, у Германа Валентиновича Липковича было превосходное, и потому он достал телефон и набрал Валеру.
- Все в силе? – спросил он.
- Естессна! – отозвался приятель. – Только это… У меня чуток планы поменялись. Я после двух уже освобожусь. Ты как?
- Понял, буду к двум.
- Ага, жду! Но учти, еще за пивом заехать! Я как-то не готовился.
- Да ладно, разберемся, - сказал Гера и отключился.
После двух его устраивало даже больше, чем после пяти. Это означало, что Дашка убрякается приблизительно к часу, а не под утро. Потому что, несомненно, сначала будет дожидаться его, а потом выпытывать, как пошла встреча. Кроме того, Герман иногда подозревал, что и его рубашки подвергаются тщательному одорологическому исследованию. А это тоже требовало времени.
В начале третьего дня он бодро шагал по больничному коридору, пока на лавке под одним из кабинетов не увидел Дашу. И его накрыло.
Это была та же самая лавка, на которой год назад он застал Юльку. Впрочем, законная супруга выглядела сейчас едва ли лучше. Она была смертельно бледна, так, что цвет ее кожи сливался с блеклой стеной. Только темные брови и ресницы выделялись четкими яркими линиями на бескровном лице. Да под глазами пролегли жуткие тени. Веки ее были смежены, и она массировала виски тонкими пальцами.
Какая-то медсестра из числа сердобольных подошла к ней и проговорила:
- Ты б позвонила кому! Куда ж тебе такой-то ехать одной, а?
- Нельзя, - прошелестел слабый Дашин голос в ответ, но глаз она не раскрывала. – Сейчас такси вызову.
- Уже приехало, - услышала она откуда-то сверху.
Даша почти подпрыгнула на месте и «очнулась». Муж возвышался над ней с самым заинтересованным видом. Медсестра ретировалась. И она не нашла ничего умнее, чем выпалить:
- Черт!
- Где? – еще более заинтересованно спросил Герман.
Даша поморгала. И откинула голову на стену, внимательно рассматривая мужа. Вид ее был одновременно сердитый и испуганный.
- Ты к Валере приехал? – спросила она. – Вот и иди к нему!
- А ты к кому приехала? – проигнорировал Гера ее замечание.
- К Новиковой. Ты ее не знаешь.
- Тоже пиво пить? – продолжился допрос.
- Нет, - хмуро ответствовала жена. А потом, совсем разозлившись, выпалила: - Я все рассчитала! Я обо всем договорилась! Ты должен был явиться сюда самое раннее через два часа, когда я была бы дома! Но ты все испортил!
- Придется тебе смириться с этим фактом, - Герман развел руками.