Страница 2 из 9
Александр вспомнил свои впечатления от последней картины своего приятеля, Аркадия Фихмана, которой тот хвастался неделю назад. И правильно хвастался. Картина была достойна любого музея мира. И как бы он не завидовал Аркадию, по-хорошему, конечно, Александр не мог не признать этого.
"Ну почему? Почему я так не могу?" - спрашивал он себя, - "Чего мне не хватает? Почему в моих полотнах нет... нет чего-то такого, что проникает в сердце человека, задевая потаенные струны его души? Какого-то внутреннего света, что ли? Может потому, что во мне его нет? Это приговор? Или еще не все потеряно? Да, нет же. Он есть. Свет мой. Точно. Я же его вижу. Просто он глубоко. Очень. Ага!" - художник мысленно ухмыльнулся - "Так глубоко, что никак не вырвется".
Раздался телефонный звонок, оторвав художника от самокопания. Александр обернулся, помедлил в нерешительности: отвечать? Он не любил, когда его беспокоили во время работы.
- Алло, - с раздражением сказал он в трубку телефона.
- Шурик, это ты? - услышал он голос Аркадия. Легок на помине. - Работаешь?
- Я же просил тебя не называть меня так, Аркадий, - ответил художник, - меня зовут Александр. В крайнем случае - Алекс. Что это за Шурик? Откуда он взялся?
- Шурик, между прочим, уменьшительно ласкательное от Александра, - возразил из трубки приятель.
- Уменьшительно может быть, - ответил Александр, - но ласкательное... Это вряд ли! И как, вообще, Александр мог превратиться в Шурика?
- О-о-о! Я тебе расскажу! Это произошло постепенно! - продолжал из трубки голос Аркадия, - Сначала Александр был маленьким и поэтому был Алексашкой. Потом, когда мама звала, заигравшегося во дворе, маленького Алексашку на обед, он стал Сашкой. Так было проще и короче кричать. Потом у маленького Саши появился братик и, чтобы Александр не ощущал себя нелюбимым сыном, его стали называть ласково: Сашулей. Но из-за его младшего братика, которому никак не удавалось правильно произнести имя старшего брата, наш Сашуля стал Шулей. В дальнейшем, из-за неблагозвучности этого имени, он был переименован в Шуру, от которого, в свою очередь, и появилось уменьшительно ласкательное - Шурик.
Александр рассмеялся. Все его раздражение куда-то улетучилось.
- Ладно, теоретик, рассказывай, зачем звонишь?
- Пожаловаться хотел. У меня с выставкой опять не получается, - сказал Аркаша. - Эти старые маразматики из союза художников сказали, что тематика моих картин не соответствует духу эпохи и политике партии.
- Естественно! Ведь у тебя в картинах все больше любовь! - сострил Александр. - Да еще и плотская, а не к партии и правительству!
- А у тебя, как дела, партиец хренов? - почти разозлился Аркадий. - Дай угадаю! Доярку малюешь? Я отказался от этого заказа! Платочек желтенький? Твой любимый цвет! Подожди, не бросай трубку. Ты же знаешь, я тебя люблю, Шурик. В конце концов, у каждого свой путь в искусстве, да и в жизни тоже. Как твои головные боли? Все мучают? Галлюцинации повторялись? Малецкий в командировку едет в следующем месяце, не то в ГДР, не то в Венгрию. Может таблеточки какие?
- Сам разберусь. Говори, зачем отрываешь меня от моего пути и отвали, - все-таки обиделся Александр.
- Завтра похороны "Зайчика". Все наши собираются утром у его матери. Придешь? - уже совсем другим тоном спросил Аркадий.
- Приду, - ответил Александр, - конечно. - И после небольшой паузы продолжил, - зачем же он столько пил?
- Зайцев все музу свою ловил, - ответил Аркадий, - вдохновения искал. Да, что ты не знаешь, как это бывает? Вот и перестарался. "Ловилка" не выдержала! Может в следующей жизни ему повезет больше и с музой и с головой?
- Странный ты, Аркаша! - сказал Александр. - Впрочем, как и картины и речи твои! Сам где вдохновения ищешь?
- Мне тут один рецептик дали, - загадочно ответил приятель, - растут в области, в лесах среди густых елок, маленькие такие...
- Можешь не продолжать, - перебил его Александр, - до завтра.
Он положил трубку и задумался: "Где же ты заблудилась, моя муза? Где? Где? Ушла к Александру! А ты - Шурик!" Он посмотрел на доярку в желтом платке, вздохнул и взял кисти.
***
"Уран"
История -- наука, которая очень неохотно выдает свои секреты. Уран обожал тайны и поэтому изучал историю, а вместе с ней магию, алхимию, оккультизм и философию. Сейчас он, благоговейно переворачивая и, с нежностью поглаживая, страницы старинной книги по оккультизму, силился понять, почему до сих пор никто так и не смог предъявить никаких, сколь-нибудь значимых, доказательств существования и возможностей философского камня. Это сделает он. Таково его предназначение, его место в истории, науке и магии. Он был уверен в этом. Уран решил, что создаст новую, свою магию. Новые ритуалы, обряды и заклинания.
Он возьмет все самое лучшее из разных культов, создаст свою школу, религию, партию, заручится поддержкой своих учеников и последователей, станет великим и могущественным властелином, диктатором и захватит власть во всем мире. Он представлял себе толпы своих подданных, поклонников, почитателей и последователей, единственной целью которых будет желание отдать свою жизнь на благо обожаемого властелина. И он, конечно же, снизойдет до них и примет эту жертву.
Что ж, программа максимум разработана, осталось заняться программой минимум.
Уран построил объемную пентаграмму из вертикальных зеркал. По углам - свечи, а в середине - нарисованный мелом оберегающий круг. Усевшись в него, обложенный книгами по оккультизму и магии, в рубахе, расписанной рунами, со связкой крысиных хвостов в левой руке, с закрытыми глазами, Уран завывал какие-то мантры.
Огромное количество отражений историка смотрели друг на друга из разных граней зеркальной пентаграммы, повторяя все его движения. Но по мере увеличения темпа завываний Урана, изменения их ритма, вибраций, интонаций и тембра его голоса, картинка в зазеркалье менялась. Отражения Урана теряли синхронность в движениях, создавая хаос. Если бы историк не был так занят чтением своих мантр, то непременно заметил бы, что среди его многочисленных отражений появились очень странные, даже страшные существа, которые шагнули из зазеркалья и прильнули к невидимой преграде защитного круга, пытаясь проникнуть за нее. Закончив чтение, Уран открыл глаза и сразу же снова закрыл их, упав в обморок от одного только вида жутких демонов, беснующихся за невидимой преградой. Именно это спасло его от эстетического шока, а также зубов, клыков, когтей и, может даже, ядовитой слюны этих монстров, так опрометчиво им вызванных. Поскольку его "обморочное" тело, падая, разрушило зеркальную конструкцию, все демоны убрались обратно туда, откуда вытащил их наш изобретатель ритуалов.
Однако это происшествие не отбило у историка желания заниматься магическими практиками, и он начал тренировать свое эстетическое восприятие. В ход пошли комиксы, фильмы ужасов и даже старинные магические книги. Там тоже были страшные иллюстрации.
***
"Лысая Гора"
На столе стояли кувшины с холодным квасом и пивом, еда на любой вкус, от сухарей до черной икры, и огромный сверкающий самовар, в котором отражались наши красные распаренные физиономии.
- Мальчишник, Ваше Величество, это последний отрыв, - сказал Вован и мечтательно закрыл глаза, вспоминая последний такой отрыв, после которого утром, очухавшись в местном отделении, тогда еще милиции, делясь яркими впечатлениями с сокамерниками и молодым лейтенантом, дежурившим по ту сторону "обезьянника", увлекшись, они едва не опоздали на саму церемонию предстоявшего бракосочетания.
Обстановка чаепития в баньке Еремы, где Его Величество любил проводить банные дни, располагала к неформальной дружеской беседе. Как говорится: "В бане все равны!"