Огарок

Выронив планшетку, Луиза закрыла ладонями лицо. Безобразные рубцы горели, будто вокруг все еще бушевал огонь, и кожа, поджариваясь, лопалась. Луиза дезактивировала голос, чтобы не слышно было ее плача.

- Блин. Луиза. Простите.

Луиза раздвинула пальцы и сквозь щелочку посмотрела во внешний мир. Яков склонился к ней, заглядывая в лицо.

- Я же не знал, - говорил он. - Ну простите. Не плачьте. Ну я заигрался, зашутился - хотел, чтобы вы от меня отстали. Неудачно как получилось. Я же не настолько мудак. Правда. Я просто дурак. А у вас глаза очень красивые, вам говорили?

Никто и никогда не говорил Луизе про красивые глаза. Она поправила маску, активировала голос и строго сказала:

- Надеюсь, это последняя наша встреча. Рапорт заверьте, пожалуйста.

Когда Луиза шла обратно к лифту, темнота не пугала ее. Темнота обнимала прохладными руками и шептала на ухо: у вас глаза очень красивые. Луиза. У вас очень красивые глаза.

2.

- Луиза, задержись, пожалуйста.

Утренняя летучка закончилась, и все спешили по новым заданиям, Луиза же намеревалась провести день в кабинете, разгребая бумажные дела - ее подопечным помощь пока не требовалась, а нового ничего озвучено не было.

Клара Игнатьевна смотрела поверх стильных, с тонкой оправой, гуглов строго, но с теплотой. Всегда элегантная, одетая сообразно возрасту и общественному положению, короткая седая прическа - волосок к волоску, она была подчиненным не только руководителем, но и наставником. Луиза ее боготворила и осознавала это чувство.

Когда дверь за последним сотрудником закрылась, Клара Игнатьевна продолжила:

- Помнишь твой визит на нулевой на прошлой неделе? Я тут пересмотрела рапорт и отметила некоторые странности, запись их не поясняет. Из записи видно, что Яков Данилович Котко ведет себя неадекватно, агрессивно, он пьян. Отмечено, что в помощи он не нуждается - тут я согласна. Но откуда вывод "в целом характеризуется положительно"? Что-то произошло после окончания записи, Луиза?

- Он извинился.

- Вот как... Странно. Ну да ладно. Я рада, что ты приняла его извинения, приняла ведь? Потому что гражданин Котко прислал запрос на повторный визит инспектора СУ. Ты пойдешь, Луиза? Или мне оправить другого инспектора? Веру из пятого отдела он довел до слез, Вера от него отказалась. И судя по записи - я пойму, если ты поступишь так же.

- Все в порядке, - быстро возразила Луиза. - Я пойду. Если человеку требуется помощь - мы обязаны ее оказать, разве нет? Каждый может ошибиться. Нагрубить. Нахамить. От этого он не перестает быть человеком.

- Да. Ты права. Безусловно. Такой... урок моральных принципов. Что ж, тогда я оформляю заявку на тебя на сегодня.

***

Гуглы проецировали изображение на кремовую стену кабинета. Луиза коснулась маски - она предпочитала повязки вроде медицинских, с резинками сверху и снизу, закрывающие лицо ниже глаз. Сегодня надела зеленую - под цвет рубашки. Мокасины, брюки, просторная блузка в "ковбойском" стиле. Шейный платок. И - маска. В коридорах и на галереях на Луизу не обращают внимания - мало ли, почему человек закрывает нос и рот, может быть, боится инфекции или принадлежит к какой-то странной секте. Мусульманки вон ходят, закутавшись в покрывала, и Луиза подростком думала принять ислам. Черные волосы, карие глаза под изогнутыми бровями. Красивые? Ну, может быть. Круглые. Глаза, как глаза.

Она стянула маску.

Еще лет пять работы, и можно будет поправить, например, нос.

Еще десять - и возможной станет пластика щек.

Сколько нужно, чтобы сделать себе губы, чтобы вернуть на место "стекший" на шею уродливыми буграми плоти подбородок, Луиза не знала. Огонь оплавил ее лицо, как оплавляет свечу, инфекция, попавшая в раны, завершила его работу. Общество не осталось равнодушным к беде ребенка - Луиза могла говорить голосом, но имплантат - одно, а внешнее уродство - другое.

Она почти привыкла, на самом деле. Почти-почти. Она и не помнила себя другой, как не помнила родителей, кроме воспитательниц и Александры Сергеевны, своего психолога.

Красивые глаза или все-таки нет?

Гуглы послушно реконструировали ее вероятное лицо - острый нос, подбородок с ямочкой, впалые щеки. Да, пожалуй, если так - красивые. А если вернуть обратно...

Тренькнул таймер: пора на выход. Переодеться она не успела, только плащ прихватила - внизу все-таки холодно.

***

- А вот и наша Луиза-Лиза! Добро пожаловать на нулевой. Решил встретить, чтобы вы не заблудились.

Яков был трезв, и если бы не заговорил, Луиза не узнала бы его. Он побрился, и в рабочем белом комбинезоне казался совсем молодым, не старше Луизы, хотя в личном деле значилось: ему тридцать восемь.

- Здравствуйте, Яков Данилович. Вы отправили запрос, у вас какие-то проблемы возникли?

- Пожалуй, что так, пожалуй, что так. Например, Лиза, твоя одежда. В прошлый раз ты была в комбинезоне, а в этот - как у вас там наверху пижоны ходят. Это проблема. Не понимаешь? - он засмеялся. - Ты на ноги свои посмотри, ты как вот в этом вот гулять пойдешь?

- Не совсем понимаю вас.

- Чего? Я ночей не сплю, совестью мучаюсь - обидел миленькую инспекторку. Раскаялся в своих заблуждениях, решил загладить вину, а кода не знаю, профиль не нашел - вот, пришлось через ваших. Ну что, Лизок, пойдем?

- Куда пойдем? Яков Данилович, - она решилась посмотреть в его лицо, Яков широко улыбался. - О чем вы вообще? Зачем вы меня вызвали?

- Чтобы показать тебе поверхность, Лизок, - сказал он ласково. - Тебя ж обидеть - как ребенка. Нехорошо это. Я ж не мудак. Вот и хочу сделать приятное - показать тебе волю. Там сейчас как раз весна.

***

Луиза не понимала, как Яков уговорил ее на эту авантюру. Она бывала на поверхности, конечно - и ребенком, в ходе реабилитации, и взрослой, в санатории СУ на берегу моря. Слишком много места, воды, непредсказуемого воздуха, перепадов температур и влажности - ей не понравилось. Море Луиза любила разглядывать в гуглах, занимаясь медитацией.

Но почему-то пошла за Яковом - сперва в комнату "брата Коли", где поверх своих вещей натянула белый комбинезон, а мокасины сменила на туристические ботинки - у Якова оказалась пара всеразмерок, ужавшихся по ее ноге. Для экскурсий, объяснил Яков, не Луизу первую он на поверхность ведет.

В самом выходе не было ничего противозаконного. Вот он - лифт, хочешь - поднимайся, гуляй, да хоть дом строй и живи.

Не хочет никто.

Но Яков повел ее не к обычному лифту, а к техническому - полутемными коридорами, узкими и сырыми, где даже Луизе приходилось сутулиться, чтобы не биться макушкой о потолок. Проводник нес обычную свою чушь, упорно называя ее Лизой, предупреждал, мол, осторожно, скользко, смеялся своим шуткам. Тесный технический лифт дребезжал и трясся, они сели прямо на пол, и Яков достал из рюкзака термос:

- Хлебни-ка чаю. Не бойся, просто чай.

Чай был горячий и очень сладкий. Щекотное предчувствие нового пузырилось в крови, Луиза едва сдерживалась, чтобы не начать болтать или хихикать, и совсем не страшно оказалось ползти в толще камня на поверхность с незнакомым человеком.

- Тебя как угораздило-то? Ну, с лицом?

- Пожар, - она чуть помедлила, думая, как объяснить, но Яков все понял, кивнул сочувственно и накрыл ее руку своей ладонью.

- Я один раз видел. Страшное дело. У нас-то внизу гореть нечему, сплошной камень, а у вас на этажах... ты с какого, кстати?

- Сто двенадцатый.

- Ого! Высоко забралась, Лизок.

- Мы на сотом жили с родителями. Потом... Потом, когда выпустилась из интерната, город помог - выделил квартиру на сто четвертом. А эту уже по работе дали.

- Нужная у тебя работа. Если не к типам вроде меня ходить, а по-нормальному, к тем, кому требуется помощь. Ты же помогать, небось, любишь? Старикам, деткам и одиноким мамам? Нужное дело. Это я - общественно бесполезный, потому на нулевом и сижу и всю жизнь просижу... Да и пофиг. У нас же свобода. Куда хочешь - туда и иди. Хочешь - по верхним галереям погуляй, хочешь - по поверхности, а потом - пожалуйте обратно-с, домой-с, в свою нору. Так, Лизок, почти приехали, провожу инструктаж: гуглы затемни, прям максимально, потом подкрутишь, под ноги смотри, ничего живое не трогай, хочешь потрогать - спроси меня, на солнце не пялься, дальше, чем на метр, от меня не отходи, слушайся беспрекословно. Поняла? Ну и хорошо. Я в тебе и не сомневался.