Ангел

***

Легенда

- Что не поделили в камере? - Спрашивает Семёнов, а сам лыбится, ведь и так всё знает, съемку ведь круглосуточную наладили.

- Мою задницу, она мне самому нужна.

- Хотите взглянуть запись?

Вообще-то, да, было бы очень интересно посмотреть на себя со стороны, хоть и не люблю, но сейчас меня занимал вопрос архиважный; Как я делаю, это? Кивнул головой, и лейтенант включил запись приговаривая:

- Я был поражен и не только я. Владеете боевыми искусствами?

- Нет. Но я художник.

- А причем здесь художник и искусство боя?

- Это трудно объяснить, - пожимаю плечами, впиваюсь в экран всем своим вниманием.

Кубрик снимают общим планом, так, что видно почти все койки, кроме Кота, его трон в мертвой недосягаемой зоне наблюдения. Я быстро отыскал глазами свою шконку видно только колени, где притулил блокнот и рисую. Кот мечется между рядами, нервничает, а также нервничает и шевелится волнами камерный планктон, где он проходит. Получается очень забавно, будто магнитом водят по обратной стороне бумаги, а сверху насыпана железная стружка, разного калибра, и эти пружинки поднимаются и тут же падают у магнита за спиной. Потом, Кот исчез в невидимой зоне. Сейчас говорит Вялому, то, чего стою я в его мире. И через минуту, несется ко мне, прямиком, видеокамера плохонькая, если не сказать точнее - дрянь, даже не успевает обрабатывать пиксели, поэтому за Котом тянется размазанный фантомный след. Атака! Падение. И вот я уже материализовался над ним?вытянув карандаш как нож, камера даже не успела зафиксировать передвижение. Легкое разочарование. Самого главного не записано, я видел это гораздо отчетливей и даже сейчас смогу нарисовать в подробностях каждый кадр коротко секундной битвы.

- Карандаши у меня отняли и альбом.

- И правильно. Карандаши - оружие и в общей камере не положено иметь, я вовремя не сообразил и позволил Вам их взять, теперь от начальства мне влетит. Но, я рад, что они Вам пригодились, иначе, даже не представляю, что было бы.

- С Котом всё в порядке?

- Да, сегодня к обеду вернется в камеру, но Вам, там уже находиться небезопасно. Поэтому переведем Вас сейчас же в одиночку.

- Можно вернуться, хотя бы на двадцать минут?

- Зачем? - удивился лейтенант.

- Остался один должок, вопрос чести.

- Хорошо. Устрою, если не опасно. А сейчас придет Колесникова к Вам на дознание, - лейтенант болезненно поморщился, - встречаетесь в четырнадцатом, хватит мне разорений в моем кабинете и долгих перекуров. Сержант! - позвал он сопровождающего и обратился ко мне, как будто вспомнил, зачем собственно вызывал меня на допрос. - Да! Встречался со Светой, и она разрешила скопировать всё содержимое памяти телефона. Признаюсь, некоторые вещи там, меня шокировали.

- Например?

- Да там полно порнухи! Не слишком ли Вы много позволяете ребенку?

- Ну, - смутился я, - Не приучен следить и шарить по карманам. Абсолютное доверие.

- А надо бы. За такое, драть ремнем, по жопе!

- Ладно, займусь как-нибудь, по свободе.

- Да, кстати, встретился с вашим адвокатом, он рассказал, что Светлана собрала подписи жильцов дома на заявлении бабушки о лишении родительских прав ее матери.

- Так, что вам нужно выбросить все грустные мысли из головы, адвокат у вас опытный.

Сержант ведет меня по уже знакомым коридорам и я, наконец, начинаю понимать их логику. Вся правда в том, что никакой логики нет, здание строили, потом пристраивали новые помещения, потом ломали стены расширить, потом закладывали в другом месте кирпичами, и это на протяжении долгих лет, сменилось несколько поколений архитекторов, а то и вовсе шабашников. В общем, напрашивается аналогия, наверное, никаких лабиринтов Минос тоже не придумывал, а просто, так получилось. Сержант идет за мной, а я прямо затылком чую, что у него есть вопросы, но видимо протоколы, ну и воспитание в придачу, не позволяют разговаривать с заключенными. Но я ему помогу:

- Задавайте, Ваш вопрос, сержант.

Как он обрадовался! Что избавил его от необходимости самому навязываться. Гордый.

- Сергей Дмитриевич, а какой тотем у меня?

- Гриф. Гордая и одинокая, американская птица. А что?

- Ну. У нас, в карауле, все на это подсели, хотелось бы знать свой точный символ. Значит гриф?

- Да.

- А я думал - ёжик.

- Ёжик тоже подходит, но Вы будете тем, кем сами захотите стать.

- Даже драконом?

- Даже драконом.

Марина уже ждала в кабинете, сидела за столом, скучала. Вот что интересно, чтобы защищать меня, ей нужно потратить массу времени. Как она умудряется совмещать с основной работой? Босс ведь не настолько простак, чтобы отпускать лучшего менеджера-толкателя проектов себе в ущерб. Вывод однозначный - Марина сейчас спасатель по согласию Александра Николаевича. То есть, напрашивается законный вопрос, зачем они меня посадили? Чтобы потом героически спасать? Абсолютно нелогично. Но теперь я понимаю это не месть, Семенов был прав, это деньги. Только как они собираются их сделать? Не понимаю. И это надо выяснить. Может быть так? Сажают, я боюсь и отчаялся, готов подписать любую бумажку, чтоб вытащили, спасают, подписываю и вот тебе - раб. Она же сама предлагала помощь от Александра Николаевича. Ага, теперь всё по полочкам и понятно.

Захожу в кабинет, присаживаюсь напротив Марины. Она опустила голову, в глаза не смотрит. Молчит, ни здравствуй тебе, ни привет. А сержант опять слинял. Одно из двух, либо помчался в караулку хвастать своим новым тотемом от Мастера, либо тоже в караулку посмотреть через камеру в верхнем углу кабинета, как мы будем опять ссориться с Мариной, наверное, Семенов не сдержался и проболтался. Но пусть обломаются, сегодня я буду "мистер сдержанность" и она ни за что не сможет сдернуть мои предохранители.

После долгого молчания, Марина наконец подняла глаза, посмотрела на меня:

- Он меня изнасиловал.

- Кто?

- Отчим. Когда мне было двенадцать лет.

Я молчу, смотрю внимательно на неё, не мигая. Никаких вопросов! Если захочет сама расскажет. Ей сейчас нужно выговориться, и она пришла с этим именно ко мне. Она ждет от меня слов поддержки, глаза блеснули влагой. Не дождавшись слов утешения, продолжила:

- Мама уехала в санаторий, он сам ей купил путевку, и мы остались с ним вдвоем, на целый месяц. Водил меня в театр, на карусели, за город на речку, этого чертика подарил. Я думала, так хорошо с папой! Он меня очень любит! Было всё, так замечательно и весело. А однажды я разбила чайный сервис, который он купил, чтобы порадовать маму к приезду. Неосторожно раскрыла коробку и все чашки вывалились на пол - вдребезги, на мелкие кусочки. Он рассвирепел, орал и матерился, как грузчик в магазине. И ударил меня, по лицу, так больно, что я заплакала громко, а он накинулся на меня и бил, бил, бил, кричал чтобы я заткнулась, а потом схватил за шиворот и бросил на кресло, точно так же, как ты, лицом вниз, содрал с меня трико и все кричал: "Замолчи, замолчи!".? Я думала, что он меня бьет, было страшно и больно, очень больно, я боялась, что будет еще больнее, если буду громко плакать. И?давилась слезами, тихо, даже не сопротивлялась, а он толкал и толкал меня,?вдавливал?в кресло, мои ноги раздвинул так, что чуть не порвал. Извращенец.

Зачем она мне это рассказывает? ?Я уже пребываю в панике и пронзительной жалости к ней, провожу параллели cо Светой. Ведь, почти тоже ждало Свету, если бы я не сдерживал себя из всех своих сил.

- А потом. Он это делал всё?время, до самого приезда мамы. Где поймает в доме, там и изнасилует. Сильно уже не бил, но заставлял ложиться к себе в постель и засовывал свой член в меня, во все возможные щели. Приказывал одевать красный мамин беретик и на голое тело подвязывать шелковую косынку словно набедренную повязку. Требовал, чтобы стояла перед ним на табуретке и рассказывала с выражением сказку "Красная шапочка". А я его тихо ненавидела, но смирилась, стала принимать всё, как неизбежное. Он меня сломал, превратил в подстилку и мучил, мучил каждый день.