Ангел

***

С того дня она стала заполнять все мои вечера подряд, и признаться, совсем не была мне в тягость, учитывая то, что я никого еще в жизни не выдерживал более двух дней, кроме мамы, разумеется, но мать это святое. Сейчас же всё было по- другому. Она тихо приходила, украдкой садилась в кресло, напротив дивана, где возлежал я, будто древнегреческий философ, брала блокнот, который ей был выделен из нескончаемых запасов, да и карандаши валялись, вообще где попало, начинала старательно срисовывать с фотографий лица, так как я её учил, соблюдая пропорции. Хотя, замечу, Света не была талантливой, но брала удивительным упорством. Вру, был у неё один талант - сосредоточенность, я бы даже сказал, самоотверженная целеустремленность, граничащая с маниакальной. Эх, если бы мне хоть пол процента такой воли и усидчивости, так где б я был тогда, в своей карьере?

Я же в это время рисовал её в блокнотах, альбомах, планшете, даже сразу на холсте маслом, упиваясь нахлынувшим творческим экстазом, удивляясь новым и новым находкам, что открывал в её глазах, но к тайне, что прикоснулся в первый вечер так и не приблизился ни на сантиметр. Самый первый эскиз не решился наполнять деталями и красками, побоялся, что за новыми штрихами из фантазии потеряю тот главный код, ключ, саму суть этой непростой девочки. Часами изучал рисунок с лупой и на компьютере сканированную копию.

Потом, я приглашал её пить чай и перекусить что-нибудь. Она отнекивалась из скромности, пока я твердо, не брал за руку и вел на кухню. Это стало одним из наших ритуалов, и вообще всё наше общение состояло сплошь из традиций, маленьких, абсолютно повторяющихся моментов, четких и понятных, отработанных и отрабатываемых днем за днем. В этом была особая прелесть и ясность, так, наверное, складываются привычки, да и в принципе, вся жизнь это и есть сплошная цепочка условных рефлексов. Света никогда не садилась на мое место у окна, а только напротив, так как это делала мама в своё время, чтобы было удобнее подавать на стол. Мне нравилось, как она смеётся, тогда, вдруг неожиданно меняется цвет её глаз на темно-синие или зеленоватые в зависимости от света, мне нравилось, как она жмурится от удовольствия, когда уплетает сгущенку со сдобной булкой, запивая чаем, нравилось, когда хмурилась, сосредотачиваясь над какой-нибудь мелкой операцией, к примеру, нарезать тонкими ломтиками хлеб, она старается из всех сил, морщит по смешному носик, а я наслаждаюсь этим зрелищем и делаю наброски. Десятки, сотни рисунков её лица, в разном настроении и разных ракурсах.

Вот что, самое интересное, она никогда не приходила без куклы, всегда клала на колени или в исключительных случаях рядом с собой. Очень любопытно узнать, чем так дорог Свете этот артефакт, явно один из главных в ее ритуалах, но я не мог себе позволить лишних вопросов, на которые у нее еще нет готовых ответов, что возможно оттолкнет ее от меня. Лучший способ предоставить ей самой решать, что сказать, а что нет. Надеюсь она по достоинству оценит такой стиль общения и в конце концов раскроется, пустит меня в свое сердце. И она день за днем раскрывалась как ракушка, постепенно, миллиметр за миллиметром обнажала свою жемчужину, спрятанную так глубоко, что я сгорал от нетерпения. Когда же, наконец, когда. И да, я еще не осознавал, зачем мне это и стоит ли так приближать к себе ребенка, но мне безумно этого хотелось. В глубине подсознания шевелились угрызения совести и мысль, что затеял очень опасную игру. К чему? Что мне потом с этим делать? Как потом жить? А ей? Что-то по этому поводу говорил один французский летчик: "Вы в ответе за тех, кого приручили" Но признаюсь, впервые в своей жизни я был счастлив, безумно, до глупого ребячества и, я ведь тоже имею право на ошибки, просто как человек, поди не супергерой, умеющий запросто обезвреживать мины.

Потом она уходила домой, всегда не позже девяти, а я окунался с головой в новый запас шедевров, что нарисовал в этот вечер - много, много рисунков, на которых была она, только она.

Но сегодня случился особенный день, я это почувствовал, как только Света вошла. Она кардинально изменилась. Вдруг, вместо неизменных тугих косичек - распущенные волосы, подвязанные синей ленточкой и, она надела новое платье. Настолько неожиданно и непривычно, то всегда в стареньком, выцветшем халатике, коротком, что обнажал угловатые, вечно исцарапанные, детские коленки, а сейчас длинное ситцевое платье, понятно - недорогое, но явно предназначенное на особый случай. А еще она просто светилась счастьем, гордая, что так красива.

- У тебя сегодня день рождения? - спросил я и понял, что ляпнул непростительную глупость, судя по тому, как ее улыбка растаяла, сменилась огорчением.

- Что такое? Что случилось, солнышко?

- Ничего, ничего особенного.

Разве можно так тупить? А если она оделась специально для меня? Да ну нет, не может быть, самомнение все это и игра гипертрофированного воображения эгоиста. Однако, нужно срочно исправлять ситуацию! И думать, думать, прежде чем говорить.

- Сегодня, ты особенно красива, всегда хочу видеть тебя такой.

- Правда? - смягчилась она и улыбнулась.

- Истинная правда! - я действительно говорил искренне, был поражен новым открытием, простым, как все гениальное, - Сегодня я буду рисовать тебя в полный рост, в этом удивительно красивом платье.

А почему я собственно, зациклился на ее глазах и ракурсах лица? Хотел разгадать ее душу и бился неделями о непробиваемую стену. Ведь так все просто! Чтобы понять Вселенную на нее нужно смотреть из далека, в целом, а не копаться миллион лет в мелких деталях.

- А я, - сказала она, - хочу рисовать Вас.

-Да! Отличная идея, - с энтузиазмом воскликнул я, - тебе давно уже пора переходить на новый уровень. Хватит фотографиями заниматься.

Вдруг взыгралось ребячество, захотелось выпендриваться и экспериментировать, нарисовать её эдак, с изюминкой.

- Так, - хлопотал я, - садись вот здесь, на подлокотник кресла, обними спинку кресла и приляг на неё.

-Мне неудобно.

-Совсем немного, пару минут, потерпи, - уговариваю ее и мягко ладонями беру за плечи, чтобы уложить как хотел.

И она вздрогнула! Затрепетала как воробушек, отряхивающий мокрые перья, посмотрела на меня так, что все перевернулось внутри. Взгляд, такой особенный, трудно передать словами, понятный лишь только на грани эмоций. Полный безграничного доверия и абсолютной незащищенности, будто древний инстинкт еще с пещерных времен дающий права более сильному на всё, что у тебя есть, даже на жизнь. Что-то новое в наших отношениях. Ракушка раскрылась и обнажила свою драгоценную жемчужину. Боже, как она прекрасна!

Лицо близко, близко к моему. Ее взволнованное дыхание трепетной искрой подожгло меня. Захотелось, вдруг, нежно взять лицо ладонями и смотреть в эти глаза вечно, и целовать, целовать веки, лоб, губы. Ёкнуло сердце сладким томлением, да так, что я испугался. "Ты с ума сошел, Серёга! Она же, ребенок ещё." Невольно отпрянул от нее словно коснулся оголенного провода под током. Света смутилась и покраснела.

- Так тоже хорошо будет, - сглотнул я сухую слюну, усилием воли пытаясь унять разбушевавшееся сердце, - я очень быстро сделаю набросок, а потом ты нарисуешь меня.

Я писал ее сидящую в неестественной позе и лихорадочно думал над тем, что сейчас только произошло. Так чего же я от неё хочу? А что хотел с самого начала знакомства? И что хотела и хочет она? Если мы продолжим в том же духе, тогда до греха недалеко. Уж это, точно. Что делать? Может порвать все отношения? Но как потом жить без наших встреч? А как же она? Я внимательно посмотрел ей в лицо. Света выглядела растерянной, щеки до сих пор пылали румянцем. Нет! Оборвать отношения, значит убить в ребенке последнюю веру и надежду в человеческое, навсегда. Это исключено - категорически. Ведь ты же в ответе за тех, кого приручил? Теперь поздно переводить поезд на запасные пути, он на марше и уже мчится на бешенной скорости в неизвестность. Но где же взять мудрости, чтобы не навредить никому?