Человек без дождя

Летом девчонки уезжали кто куда – Динку увозили к бабушке, к морю, Алену тоже к бабушке, но в деревню. Когда перед началом учебного года наставало время съезжаться домой, они с нетерпением ждали, кто первой появится. Если Алена возвращалась раньше Дины, она знала, что, когда будет подниматься по лестнице, дверь в Динкину квартиру будет открыта, из нее будет высовываться улыбающаяся, светящаяся нетерпением мордочка подружки. Если Динка приезжала позже, Алена караулила ее на балконе, проглядывая все глаза.

Алена первый раз вышла замуж в 19 лет. С того момента ее жизнь, такая спокойная и ровная до того, полетела вверх тормашками. Тогда же и их пути с подружкой Динкой разошлись на много лет.

Погрузившись в воспоминания, Алена не заметила, как Дина вернулась.

– Так что у тебя стряслось, ты скажешь или нет? – настаивала она.

– Да ничего такого особенного… – промямлила Алена.

– Оттого ты сидишь лахудра лахудрой в чужом дворе и вытираешь сопли? – уточнила Дина. – Ты ведь не здесь живешь?

– Нет, не здесь, я тут в гостях была, – ответила Алена.

– Все ясно, поехали, – заключила девушка, беря подругу под руку и подталкивая к машине.

– Куда? – уточнила Алена, хотя ей было совершенно все равно, куда ехать.

– Ко мне, куда же еще…

Алена уселась на мягкое кожаное сиденье, и напряжение мгновенно отпустило ее. Динка протянула ей бутылку биокефира:

– На, хлебни, тебе, кажется, надо, – сказала она, – я брала себе, кровь же натощак сдают, думала, вдруг захочется.

– Не захотелось?

– Пей, тебе нужнее, – ухмыльнулась подруга.

Они успели проскочить к Динкиному дому до того, как город парализовала повсеместная будничная пробка. Динка жила в новом доме с видом на Вознесенский храм и водохранилище. Алене этот район казался очень странным. Каким-то удивительным образом здесь соседствовали совершенно не сочетающиеся между собой кварталы. Даже не кварталы, а скорее островки. На одной стороне улицы, например, располагался ультрасовременный, даже помпезный деловой центр, напротив коммерческий банк отделал свой офис так, что, если не видеть всего остального, казалось, будто находишься где-нибудь на Манхэттене. Рядом с ним выстроили большой элитный жилой дом, в первых этажах которого находились продуктовый магазин, шикарный мебельный салон, великолепно оформленный ресторан итальянской кухни, кофейня «а-ля франс», салон красоты и фитнес-клуб. А рядом со всем этим архитектурным пиршеством каким-то чудом уцелел исторический памятник – дом какого-то купца, построенный в незапамятные времена и не знавший ремонта, несколько частных владений – крошечных домиков с микроскопическими двориками, двухэтажный жилой дом грязно-желтого цвета, внешне очень похожий на барак, и другой памятник, уже советской эпохе, – бывший магазин типа сельпо, который давно стоял с заколоченными окнами. Как могли уцелеть здесь, в районе активной застройки, эти мамонтовые скелеты? Вообще город развивался как-то странно. Левый берег представлял собой типичное провинциальное захолустье, с периодически разливающейся речкой-вонючкой, молодые районы северной части правобережья были аккуратно застроены новыми огромными жилыми массивами: единообразными, геометрически выверенно расположенными по отношению друг к другу. Другие районы являлись форпостами советской архитектуры и уныло смотрели на мир глазами хрущевских пятиэтажек. А центр являл собой странное зрелище. В одних местах он сверкал великолепием новомодных бизнес-центров и отелей, офисных зданий крупных строительных компаний, облагороженных краской и подсветкой административных учреждений. А кое-где оставались еще островки «прошлой жизни». Причем если островки мешали строителям осуществлять их проекты, их сносили, а если нет – так и оставляли стоять, смотреть подслеповатыми глазками крошечных окошек на соседствующее с ними великолепие новостроек.

Динка жила в новом красивом доме, даже с ее невысокого второго этажа открывался приятный глазу вид на водохранилище, на пустынные набережные, золотой купол храма. От того, что за окном расстилалось неоглядное пространство, само помещение казалось свободнее и просторней. Хотя оно и так являлось немаленьким. У Динки была квартира-студия. Никакого коридора, по холодному времени одежду, наверное, снимали и вешали в шкаф-купе с зеркальными дверями. По левую сторону от входа располагалась обеденная зона: кухня в хай-тековском стиле, барная стойка, широкий угловой диван и небольшой оригинальный столик. Пол был выложен плитками цветов кухонных панелей: темно-синими и бледными грязно-розовыми. Такими же грязно-розовыми были занавески, в них мерцала золотая ниточка, они были как-то причудливо собраны, сразу Алена даже не разобрала, как именно. Правая часть помещения была отделена от обеденной зоны, но не стеной с дверью – этого здесь вообще не было. Дизайнер, работавший над интерьером, разместил здесь две строгие колонны, без всяких выпуклостей и украшений, а между ними Дина повесила картину. Картина была больших размеров и освещалась подсветкой снизу и сверху. За ней угадывалось личное пространство хозяйки.

От картины невозможно было оторвать глаз. Алена, ровным счетом ничего не понимавшая в живописи, в том числе и примитивистской, застыла как вкопанная.

– Это Егоров, настоящий, подлинник, он сам мне ее подарил, не веришь? – с гордостью заявила Динка.

Алена поверила. Она не знала, кто такой Егоров и может ли быть у Динки его подлинник, она просто как зачарованная смотрела на полотно.

– Потом насладишься, – развернула ее Динка, – а пока приводи себя в порядок. Сначала позавтракаем или в душ?

– В душ, – без сомнений ответила Алена.

Дина провела ее в просторную ванную, где Алена с наслаждением стояла под теплыми, тугими струями воды в душевой кабине, смывала с себя позор вчерашнего вечера и случайной, ненужной связи. Потом она распаковала новую щетку, тщательно почистила зубы, намазала лицо увлажняющим кремом, освежилась дезодорантом и надела оставленный Динкой в ванной легкий халатик-кимоно. Пока она все это проделывала, ее подруга соорудила завтрак. На столике стояла большая квадратная тарелка с нарезанным сыром и нежной варено-копченой индейкой. Рядом стояли открытые упаковки с паштетом, а на дощечке Дина намазывала маслом нарезанный темный хлеб.

– Потом надо будет хвостики у клубники вырвать, – сказала Дина, подвигая к Алене миску с ягодой, – смешаем со сметаной на десерт.

Понятно, Динка и в детстве любила самое вкусное.

Подруга стала насыпать в турку кофе, но вдруг остановилась.

– Слушай, матушка, а тебя, наверное, сейчас кофейком не удивишь, – сказала она, – тебе вот что нужно. Сейчас, у меня есть, все будет как в лучших домах.

На Алену накатила новая волна морального похмелья: вот уже люди по внешнему виду определяют, что она вчера перебрала.

– А что, так сильно видно? – проныла она.

– Не столько видно, сколько понятно, – объяснила Динка, – помятость, конечно, определенная есть, да фонило от тебя, когда мы обнимались. Но главное: что бы еще ты делала в слезах в чужом дворе, если бы не это?

Тем временем она достала из холодильника бутылку французского шампанского и довольно ловко ее открыла.

– А ты? – протянула Алена.

– Ну мне-то оно без надобности, но по такому случаю… ладно, обойдусь сегодня без машины, – подытожила Динка и достала два высоких узких бокала.

Они позавтракали, выпили шампанское, с удовольствием съели клубнику со сметаной, сварили кофе, и только после этого Дина попросила серьезным тоном:

– А теперь расскажи, как ты живешь.

«Бесхитростно, безденежно, – хотелось сказать Алене, – обхожусь без джипа, без студии в новом доме, без подлинников модных примитивистов и даже без креативных джинсов. И не пью французское шампанское».

– Да так себе, если честно, – сказала она вслух.

Динка понимающе кивнула, отчего Алена вспыхнула: значит, ее бедственное положение заметно с первого взгляда.