Страница 1 из 22

Три дня до небытия

Пауэрс Тим

Тим Пауэрс

Три дня до небытия

Tim Powers

THREE DAYS TO NEVER

Серия «Роман-головоломка»

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA

Посвящается Крису и Терезе, с благодарностями Ассафу Ашери, Майку Баксу, Джону Бьереру, Джиму Блэйлоку, Диди Канок, Расселу Галену, Патриции Джиари, Тому Гилкристу, Рани Графф, Джулии Гальперин, Джону Герцу, Джону Ходжу, Варнуму Хани, Пэту Хью, Барри Левину, Брайану и Кэти Маккалеб, Карен Мейснер, Денни Мейеру, Эрику Нилунду, Айе Шачам, Дэйву Сандовалу, Биллу Шейфа, Суниле Сен Гупта, Дэвиду Зильберштейну, Кристине Собреро, Эду Томасу, Вереду Тохтерману, Гаю Винеру, Хэгит Винер, Наоми Винер, Пар Винцелль и Майку Яновичу

Пролог

Я, смерть отца оплакивая горько,

сидел на берегу. Вдруг по волнам

ко мне подкрались сладостные звуки.

Скорая помощь, подпрыгнув, вылетела со стоянки у медцентра «Милосердие» и свернула на юг по Пэйн-стрит, мигая красно-голубыми огнями, еле видными в полуденном солнце, и оглашая сиреной безоблачный небосвод. На Ист-Лэйк-стрит скорая свернула налево, уходя от пробок в южной части города, куда сообщения о чудесном явлении ангела в чьем-то телевизоре привлекло в эти выходные сотни паломников.

На мемориальном шоссе Эверетта машина повернула на север и прибавила скорость. Через пять минут город остался позади, и она стала подниматься по узкой асфальтовой ленте через прохладный сосновый лес, а потом шоссе изогнулось к востоку, и над лесными вершинами выросли белые пики Шаста и Шастина.

Когда дорога запетляла по горному склону, движение стало плотнее: фургоны-фольксвагены, походные трейлеры, автобусы, а склоны были усеяны автостопщиками в джинсах и штормовках, с рюкзаками на плечах.

Красно-белая скорая виляла по дороге между другими автомобилями и снова набрала скорость, только когда шоссе выровнялось, проходя мимо кемпинга Банни Флэтс. Парковка Пантер-мидоус в трех милях оттуда была забита легковушками и фургонами, но больница послала радиограмму с предупреждением, и сотрудники Лесной службы расчистили проезд на северный край стоянки, откуда между деревьями уходила в лес колея.

На прогалинах вокруг колеи праздно гуляли, глазели в небо или медитировали, собравшись в круг, люди, из леса долетали крики детей и звон колокольчиков. Двое парамедиков в белом вышли из машины и двинулись с носилками сквозь море бород, седых конских хвостов и пастельных халатов, от которых резко пахло пачулевым маслом, смешанным с ароматом пихты Дугласа, которым пропитался прохладный ветерок. Далеко им идти не пришлось, потому что шестеро мужчин успели соорудить носилки из фланелевых рубашек и веток вишни и сами принесли обмякшее тело с альпийских лугов Скво-мидоу; тело было завернуто в старое бурое армейское одеяло и украшено шастинскими маргаритками и белыми цветами земляники.

Парамедики переложили тело старухи на свои носилки из алюминия и нейлона, и через несколько минут скорая унеслась вниз, уже без сирены. На поляне Скво-мидоу те из гулявших, кто не был занят носилками, гнули в разные стороны свастику из золотой проволоки, разрывали ее руками, так как складного ножика ни у кого не нашлось.

Действие первое

Книги я утоплю

Я все устроил,

заботясь о тебе, мое дитя, —

О дочери единственной, любимой!

Ведь ты не знаешь, кто мы и откуда.

Что ведомо тебе?

– Не похоже, чтобы он горел.

– Да, – ответил отец, щурясь и заслоняя ладонью глаза. Они остановились посреди заросшего сорняками двора.

– Она точно сказала «сарай»?

– Да. Она мне сказала: «Я сожгла сарай Калейдоскоп».

Дафна Маррити села на траву и, оправляя юбку, рассматривала обветшалую серую халупу в тени раскидистого авокадо. Вздумай хибару кто-то поджечь, она, пожалуй, сгорела бы в одну минуту.

Латаная шиферная крыша просела посередине, а два пыльных окошка в деревянных рамах по сторонам закрытой двери чуть не вываливались из обшитой досками стены – в дождь все это, наверно, протекало насквозь.

Дафна знала по рассказам, что отец с тетей в детстве убегали играть в этот сарай, хоть им и не разрешали. Дверь была такой низенькой, что даже Дафне пришлось бы пригнуться под притолокой, а девочка была не такой уж высокой для своих двенадцати лет.

Наверно, тогда они еще и в школу не ходили, подумала она. А может, дело в том, что я родилась в 1975-м, а нынешние дети растут быстрее, чем в те времена.

– Дерево бы тоже сгорело, – заметила она вслух.

– Тебя сейчас всю муравьи облепят. Может, ей это приснилось. Вряд ли она так… э… пошутила.

Отец хмуро огляделся, его все это явно раздражало. Он вспотел, хотя и нес куртку, перекинув через руку.

– Под кирпичами золото, – напомнила ему Дафна.

– Это ей тоже приснилось. Знать бы, где она.

На стук в парадную дверь никто не отозвался, но, обогнув дом и толкнув калитку на задний двор, они увидели под навесом для машины, в желтой тени гофрированной стеклопластиковой крыши, старый зеленый «Рамблер-универсал». Дафна села, положив ногу на ногу, и посмотрела на отца, щурясь от солнца.

– Почему она назвала сарай Калейдоскопом?

– Потому что… – отец засмеялся. – Все его так называли. Не знаю почему.

Он собирался сказать что-то еще, но прикусил язык. Дафна вздохнула и снова посмотрела на сарай.

– Пойдем кирпичи оттуда поубираем. Я берусь отгонять пауков, – предложила она.

Отец покачал головой.

– Я вижу отсюда, что дверь на засове. Нам бы и здесь околачиваться не следовало, когда Грамотейки нет дома.

Грамотейкой старушку называли в семье, и от этого Дафне она нравилась еще меньше.

– Мы должны, должны разобраться, а вдруг она в самом деле подожгла его, как рассказывала. Вдруг она… – девочка быстро соображала, – вдруг она потеряла там внутри сознание от паров бензина. А может, она имела в виду, что только собирается его поджечь. – И как бы она тогда заперла дверь снаружи?

– А если она упала в обморок за сараем? Она ведь звонила тебе насчет сарая, и на стук в дверь не ответила, и машина на месте.

– Ну… – отец прищурился и покачал головой, а Дафна поспешила продолжить.

– Решись – и нам удастся все! – продекламировала она. – Может, там и вправду золото под кирпичами. У нее ведь была куча денег!

Отец с рассеянной улыбкой подхватил цитату:

– Так решено![2] Какие-то деньги она, как я слышал, получила в пятьдесят пятом.

– Сколько же ей тогда было лет?

Дафна, вскочив, принялась отряхивать юбку сзади.

– Думаю, около пятидесяти пяти. Теперь ей, наверное, уже восемьдесят семь. А деньги она держит в банке.

– Только не в банке – она же хиппи!

Дафна и в двенадцать лет побаивалась своей прабабки, с вечной сигаретой в зубах, с гривой седых волос, со скрежещущим немецким акцентом и морщинистыми щеками, вечно мокрыми от искусственных слез, которые она покупала в «Трифти» в маленьких флакончиках. Дафне никогда не позволяли даже заглядывать к старушке на задний двор, так что сегодня она впервые перешагнула через заднее крыльцо дома.

Здесь и далее цитаты из «Бури» в переводе М. Донского.

Дочь и отец цитируют «Макбета».