Страница 3 из 4
Тепло, подсох, немножко ожил,
Но не ходить не дал зарок.
***
А крайний дом на горке помнишь?
Сгорел дотла, лишь, печь торчит.
Вот так вот, топишь печи, топишь,
А от искры весь дом сгорит.
Жила там, помнишь, тунеядка,
А двор был, словно, проходной.
Ходили к ней мужи украдкой,
Да девы выпить по одной.
Веселье, гам, дым от окурков,
Окурок кто-то заронил.
Проспала дым с похмелья Шурка,
Огонь возник и вдруг ожил.
Она-то вышла бедолага,
Спросонья выпучив глаза,
Стоит, не может сделать шага,
Видать, застыли тормоза.
***
А мужики всё ловят сёмгу,
У ней опять в июне ход,
Намедни видел в баре Сёмку,
Он рассказал мне про народ.
Заплыв теперь, не то, что раньше,
Сеть метров двести вширь реки.
Нет ничего со щельи краше,
Когда рыбачат рыбаки!
И рыбнадзоры здесь не дремлют,
Для мужика всегда запрет,
Никак мужи в верхах не внемлют,
Что не от лова рыбы нет.
Её чем могут, тем и травят,
Вода, как каша, зелена,
Спускают дрянь, заводы ставят,
Не с теми борется страна.
А рыбнадзоры выполняют,
То, что задумают верха,
И ездят ночью, охраняют
Рыб от простого мужика.
А разрешенье есть, однако,
На удочку ловить ерша,
А раки есть, то можно раков,
С ерша ушица хороша!
***
Вчера приехала завклубом,
Краса девица и душа.
Кормил ребят я малых супом,
В окно смотрел – шла не спеша.
Шла по дороге к дому слева
Средь сосен рослых и елей.
Стройна, пушинка, а не дева,
И всё, казалось бы, при ней.
Причёска, гордость и осанка,
Фигура, голос и лицо.
Такая может спозаранку
Пол подмести, помыть крыльцо.
Её работа не остудит,
А только краше будет фон.
Кто работящую осудит?
Хвала всегда, со всех сторон.
Одета скромно и прилично,
Не блещет телом напоказ,
Как топ-модель в углах столичных,
Где бриллиант заменит страз.
Ей не нужна к лицу раскраска,
Духи – затмить вчерашний хмель,
Лицо свежо всегда, не маска,
А на лице весна, апрель.
Сравнил её с цветущим лугом,
Где зелень трав из лучших снов,
Где не шумит метель и вьюга,
Где нет прокуренных мозгов.
***
Вот так: увлёкся описаньем
Воздушной дивной красоты.
Я расскажу (хоть с опозданьем),
Был случай в дебрях суеты:
Могилу рыть пошли сельчане
В ночь, накануне, чтоб начать.
И кто-то был пред этим в бане,
Принёс с собой, чтоб пар унять.
Не рассчитали, вдрызг напились
И стали место покидать.
Как ни старались, ни рядились,
Один улёгся в яме спать.
Прохладно, ночь, темно и тихо,
Емеля начал замерзать,
В чумной башке проснулось лихо,
Почувствовал, что надо встать.
Уткнулся в стены (все четыре),
«Что ж я такое натворил?
Всё было скромно, чинно, в мире;
Кто ж в каталажку посадил?
Что плохо сделал? Режь, не помню».
Гудит и стонет голова,
Душа свербит и хочет волю,
Хоть стопку б с царского стола!
Сел в уголок, замучил холод,
Пришло сознанье, вечер всплыл,
Сидеть и мёрзнуть – был не молод,
Тихонько вспомнил, что здесь рыл.
Но вылезть сам не смог бедняга,
Сел дожидаться до утра.
Была на завтра здесь бодяга,
Пришли, а яма занята.
Смеялись после всей деревней
Над незадачей чудака,
Но соблюли обычай древний:
Согрели стопкой мужика.
***
Ходили летом за малиной,
В малинник, что за десять вёрст;
Разросся в дебрях с паутиной
Средь старых ёлок и берёз.
Малины много, но не густо,
Ходить приходится, искать.
Кой-где красно, а где-то пусто,
А стебли надо раздвигать.
Сынишка двадцати годочков
Увлёкся и ушёл один
В сторонку, поискать грибочков
Средь старых сгнивших деревин.
Кусты раздвинул и опешил:
Средь сочных ягод, словно джин,
Медведь, скорей не джин, а леший,
Сидит, малину ест один.
Нос к носу изучали строго
Друг друга в фас и взгляд в упор,
Но Мишка сыт и ягод много,
Не состоялся «разговор».
Медведь провёл по стеблю лапой,
Поднёс к губам бесплатный дар
Зачавкал молча, тихой сапой,
Зачмокал сладостный нектар.
Сын сдвинул куст, полез обратно,
Назад от встречи роковой,
Смотреть на пир весьма занятно,
Но для медведя он чужой.
Сын испугался, это точно,
А Мишка, видно, не успел:
В кусте сидел, как в кресле, прочно
И, не спеша, малину ел.
***
Евлампий дом срубить затеял,
Лес заготовил, стойки, тёс.
В совхозе он пахал и сеял
И мастер был, на руки спрос.
Срубил венец, другой надстроил.
«Что, забелело?», – сам спросил.
Коньяк в сельпо немного стоил,
Сруб, как положено, обмыл,
А утром обмывать продолжил.
Прошла неделя, месяц, год.
Недолго сруб на свете пожил:
Грибок подъел, не сруб – урод.
Так и стоит подгнивший остов –
Евлампий пьёт, всё недосуг.
Нет на сиё занятье ГОСТов,
Чтоб не марать рабочих рук.
***
А люди в город выезжают –
Работы нет, пропал совхоз –
Дома, хозяйство оставляют,
Кто не уехал – на погост.
Душа не внемлет перестройки:
Разруха, хаос, воровство.
В селе упадок очень стойкий,
На почве пьянки озорство.
Дома естественно пустеют,
Частично кто-то продаёт,
Стоят, ветшают и стареют,
Ждут – покупатель к ним придёт.
Вот и сосед продать задумал,
Свой дом, пустующий давно,
Уехал в град, где много шума,
Где каждый день в окне кино.
Назначил сумму, дал рекламу
И ждёт, когда придёт клиент,
Но нет здесь спроса, ну, ни грамму,
Хоть отдавай весь дом в презент.
И не желает покупатель
Враз раскошеливать казну.
Сосед воскликнул: «Ну, так, нате!» -
И прирастил на треть цену.
Так и стоит дом, догнивает,
Возможно, ждёт гостей в село.
Пророс бурьян, забор ветшает,
Сквозь крышу сверху протекло.
***
На берегу мысок промыло,
Когда прилив, бурлит поток,
Приливом Петьку отделило,
Он к нам попасть никак не мог.
И переплыть поток задумал,
Разул ботинки, положил,
Нырнул, поплыл средь волн и шума,
Да вот, ботинки взять забыл.
С потока вылез, отдышавшись,