Страница 4 из 26
Наконец мы достигли последних ворот. Сквозь белый шум, заполняя салон, прорвался голос явного уроженца Глазго, он смущенно пытался произвести серьезные интонации диктора. Существует географический прорыв, позволяющий нам, время от времени ловить и шотландские новости. И нам сообщили кое-что по поводу приближающихся местных выборов, превышении скорости каким-то политиком и нехватке учебников в школах. Я прокрутил волны пустых диапазонов в поисках речи членораздельного человеческого голоса.
Жена вылезла из машины, удалилась к воротам. Я наблюдал, как ветерок играючи спутывал ее волосы, отмечал изящную балетную поступь, ее руку в митенке, опускающуюся на засов.
Радиоантенна напряглась и выловила из эфира женский голос: спокойный, но неуверенный. Речь шла о гендерных различиях и рабочих местах, одна из тех спорных журналистских программ, что запускали по Би-би-си в первой половине дня. Восьмидесятилетняя старушка с юго-запада Англии сообщила, что стала первой женщиной, нанятой на инженерную работу, и я уже собрался переключиться на другой диапазон, поскольку такого рода сведения захотела бы послушать моя жена, а мне сейчас пришлась бы по душе хорошая музыка. Однако внезапно из маленького перфорированного динамика на уровне моих колен раздался другой голос: растянутые гласные и выразительность речи образованной англичанки.
– И тогда я подумала: «Боже мой, – сообщила женщина из радиоприемника моей машины, наполняя своим голосом уши моих детей, – должно быть, это тот самый «стеклянный потолок», о котором я так много слышала. Неужели его действительно так трудно пробить моим черепом?»
Эти слова пробудили во мне глубинный звон узнавания. Совершенно неожиданно из памяти всплыли картины давней молодости: мощеный тротуар в туманной дымке, прицепленный к ограде велосипед, деревья, источавшие густой сосновый аромат, податливая хвойная подстилка под ногами, телефонная трубка, прижатая к мягкой раковине уха.
«Я знаю эту женщину, – захотелось мне воскликнуть, – я знал ее». Я едва удержался от того, чтобы повернуться к детям и сообщить им: «Я знал когда-то эту особу».
Мне вспомнилась черная накидка, которую она обычно носила, и ее страсть к невообразимым для пешехода туфлям, странным, шарнирным драгоценностям, сексуальным играм на природе, но вот этот голос затих, и эфир прорезал голос радиоведущей, которая сообщила нам о том, что мы прослушали интервью с Николь Джэнкс, записанное в середине восьмидесятых годов прошлого века.
Я прихлопнул ладонью руль. Почему именно Николь Джэнкс? Никогда с тех пор мне не приходилось встречать эту фамилию. Она оставалась единственной известной мне Джэнкс. У нее было, кажется, припоминаю, какое-то экзотическое второе имя, вроде греческого или римского, обусловленное родительской склонностью к мифологии. Как же оно звучало? Я напомнил себе с сожалением, что в тумане, окутавшем мои воспоминания, нет ничего удивительного, учитывая число пролетевших с той поры лет и…
Но внезапно все мои мысли улетучились.
Напряженный и сдержанно печальный голос радиоведущей мог означать только то, что Николь Джэнкс умерла вскоре после записи этого интервью.
Мое сознание выдало серию сбоев, подобно готовому заглохнуть механизму. Невольно я поискал взглядом жену. Она уже распахнула ворота и ждала, когда я проеду.
Такое ощущение, что где-то резко распахнули окно или одна костяшка домино уронила другую, породив целую череду падений. Приливная волна накатила и отступила, но все, что побывало под ней, невозвратимо изменилось.
Я сосредоточил взгляд на жене. Она продолжала держать ворота открытыми. Привалилась спиной, удерживая створ, чтобы тот не поддал по багажнику машины. Она держала ворота, веря, что я смогу проехать через них в машине, где сидят ее дети, ее отпрыски, ее любимые. Ее шевелюра вздымалась, как парус, под ирландским ветром. Ее пристальный взгляд устремился на мое лицо за ветровым стеклом, она явно недоумевала, почему я медлю, но с того места, где она стояла, в стекле было видно лишь отражение облаков. С места, где она стояла, скорее всего, просто невозможно увидеть меня.
Двигаясь в восточном направлении, поезд подъезжал к границе, ныряя в ливневые зоны и выныривая из них. Жена купила мне газету, и я свернул ее в рулон, наподобие дирижерской палочки, словно мне вот-вот предстояло сыграть симфонию с незримым оркестром.
Минуло десять лет с тех пор, как я прилетел сюда, совершив своего рода паломничество. Тогда я впервые оказался в Ирландии: просто раньше никогда не выпадало случая такой поездки. Я не из тех ирландских американцев, оглушенных чувством обременительной ностальгии по славной республике, переполняемых причудливыми воспоминаниями о стране, которую наши давние предки были вынуждены покинуть, чтобы выжить. В моей семье я в этом плане белая ворона: все мои сестры носили Кладдахские кольца[5], участвовали в шествиях в День святого Патрика и давали своим детям имена с мудреными сочетаниями букв «д», «б» и «х», вроде Идбхард или Сэйбх.
Я работал в Беркли на отделении когнитивистики в несколько стесненной обстановке. Мой брак тогда как раз забуксовал: обнаружилось, что жена давно крутила роман с сослуживцем. Это открытие побудило меня тоже завести легкую интрижку, что, в свой черед, подстегнуло мою жену возбудить дело о разводе. Я жил в квартире одного приятеля, улетевшего в длительный творческий отпуск в Японию; а наставивший мне рога сослуживец поселился в доме, из которого меня выставили. Моя в скором времени бывшая жена превратилась в мстительную гарпию, запросив астрономическую сумму алиментов за возможность моих редких контактов с детьми. Неделю за неделей она отказывалась принимать опекунское соглашение, которое выработали наши адвокаты. Я вложил в эту тяжбу целое месячное жалованье; у меня были две неблагоразумные связи с двумя разными особами, и препятствия их обнаружению породили чрезмерные осложнения и ухищрения.
Пока тянулась эта разводная заваруха, умерла моя бабушка и, согласно неожиданным распоряжениям ее завещания, была кремирована. Засим последовали обычные семейные разногласия по поводу того, что нам следует сделать с ее пеплом. Моей тетушке нравилась идея помещения его в урну, а именно в антикварную китайскую керамическую вазу, увиденную ею на распродаже; мой отец упорно настаивал на традиционном похоронном обряде. Один из дядюшек внес предложение о создании фамильного участка; другой – добавил, что горит желанием упокоиться в какой-нибудь лесистой местности или лесной полосе. А моя кузина сказала: «Не лучше ли нам подзахоронить ее к дедушке?»
Все мы начали переглядываться. Дело шло к концу поминок: священник уже ушел, гостей заметно поубавилось, комнату заполняли кольца сигаретного дыма, мятые салфетки и раскрошенные кексы. Отец с братьями и сестрами сидели, опустив глаза.
Когда речь зашла о похоронах, на свет выплыла неприглядная правда: решительно никто не знал, где покоились останки дедушки. История гласила, что много лет назад они с бабушкой отправились в свой первый, по общему признанию, отпуск в Ирландию. Дедушка уже отошел от дел, а они никогда еще не видели родину своих предков, где побывали все их друзья, к тому времени им удалось сделать небольшие накопления, и так далее в том же духе. Прикиньте сами, по каким обычным причинам людям хочется отправиться в отпуск.
Они прилетели в Дублин. Проехали по кольцу Керри[6], осмотрели достопримечательности графства Корк и полюбовались природными красотами полуострова Дингл. Лицезрели и знаменитого дельфина в заливе городка Дингл. По какой-то причине – никому не ведомой – они оказались в Донеголе, заехали на самый лоб этого ирландского спаниеля[7] с загривком, оттяпанным пограничными британскими графствами. Неужели кто-то из наших предков жил в Донеголе – хотел бы я знать – или, может, приобщился к северным протестантам. Последнее предположение заглушил возмущенный вопль. Мой дядя настаивал, что испокон веков весь наш род, как и все мы, исповедовал католичество. Иное предположение сочли бы страшным оскорблением.
5
Кладдахское кольцо – символическое кольцо, изображающее две руки, которые держат коронованное сердце. Каждый элемент этого кельтского символа объединен с категориями любви (сердце), дружбы (руки), верности (корона). Такие украшения обычно дарят и в знак дружбы, и в качестве обручальных колец.
6
Один из самых популярных туристических маршрутов Ирландии протяженностью 166 километров.
7
Имеется в виду сходство очертаний карты острова Ирландия (при взгляде с востока) с ирландским спаниелем, в силу чего границы самого северного графства Донегол приходятся на лоб этой «собаки».