Волчье время

— Надеюсь, ты-то не считаешь самого себя предателем? — осведомился он — Разве не ты недавно уверял нас с Нойе, что всего лишь не позволил своему сеньору совершить ошибку, о которой он бы непременно пожалел со временем?..

Угол рта южанина дернулся вниз.

— Не думаю, что он бы со мной согласился. Впрочем, это в самом деле глупость. Просто прошлогодний снег… Поехали, а то и правда проторчим тут до утра.

До лагеря они доехали даже быстрее, чем рассчитывали. До полудня оставалось еще часа два, когда впереди показался знакомый трактир. Юлиан никогда не думал, что будет так радоваться при виде этого неказистого, убогого строения. Когда-то, в своей прежней жизни он наверняка побрезговал бы заходить в подобную дыру, а теперь жил здесь уже несколько месяцев и, кажется, даже начал испытывать к заплеванной гостинице те чувства, которые полагается испытывать к своему дому. Впрочем, сейчас Лэр готов был считать дворцом любое место, где его ждали тепло, еда и, что куда важнее — сон.

Впрочем, когда они вошли внутрь трактира, стало ясно, что коротко отчитаться Альбатросу о своей поездке, а потом улечься спать у них не выйдет. Накануне в лагерь прибыли посланцы из Адели, так что в штабе Серой сотни было шумно и на редкость многолюдно — здесь болтали о столичных новостях. Нойе увидел побратимов через головы собравшихся и приветственно махнул рукой. Кричать в подобном гвалте было бесполезно.

— В столице правда «рвота»?.. — надрывался кто-то, перекрикивая остальных. Рассказчик обернулся. Судя по одежде, это был стюард какого-то рыцаря из числа самых бедных и незнатных. В любой другой день разведчики из Серой сотни смотрели бы на него свысока, но сейчас его обступили со всех сторон и жадно ловили каждое его слово.

— Правда, правда. Люди мрут, как мухи. Говорят, что наших даже не пустили в город — задержали у ворот и вели все переговоры в Мирном. Это небольшой поселок в трех стае от города.

— Валларикс жив?..

— Он — да, — многозначительно кивнул рассказчик.

— Что значит «он»? А кто тогда…

— Принцесса. Наши, как доехали до города, увидели на башнях черные полотна вместо флагов. Все сразу подумали про императора — стяги ведь убирают, только если король умер. Про принцессу никто даже и не вспомнил… а потом узнали, что она, бедняжка, умерла чуть ли не накануне. Проболела восемь дней и умерла.

— Не повезло, — посетовал Гилберт Тойн. — Я слышал, что у каждого больного «черной рвотой» день на третий, на четвертый наступает перелом, и те, кто выживает, чаще всего поправляются. А она умерла.

— Выходит, что наследников у Валларикса больше нет. А если он еще и заболеет!…

— Он — не заболеет. Говорят, он даже возле кровати дочери сидел, никого из врачей не слушал — все равно зараза к нему не пристала. Так-то вот.

— Ну и хвала Создателю. Король ведь еще молодой. Женится снова, будут новые наследники.

Юлиан с ужасом смотрел на Рикса. Лицо у того уже стало белее мела, и все равно каким-то непостижимым образом продолжало бледнеть. При этом он вслепую шарил по застежке своего плаща, пытаясь ее расстегнуть, но только бестолково теребя тяжелые, мокрые складки.

— Девчонку жалко, — сказал один из разведчиков. Рассказчик согласно кивнул.

— И не говори! Я слышал, что какой-то парень прямо в день похорон взял да и бросился вниз головой с одной из башен. Говорят, что он был кем-то вроде секретаря при императоре.

— И что, спасли?

— Какое там… Разбился. А потом — знаете что?..

— Ну что?

— Валларикс приказал похоронить их вместе. Этого, разбившегося, и принцессу.

— Хеггов рог! Я думал, что ее хотели выдать за Аттала.

— То-то и оно.

Крикс наконец-то сбросил мокрый плащ на табурет и стал проталкиваться к выходу.

— Что это с ним?.. — спросил кто-то у Юлиана, но Лэру сейчас было не до объяснений. Он довольно грубо оттолкнул доброжелателя с дороги и начал проталкиваться к двери вслед за Риксом. Но опоздал. Когда он вышел, то «дан-Энрикса» уже и след простыл. Наверное, он пошел в лагерь, чтобы выяснить подробности из первых рук. Хотя какой это теперь имеет смысл?..

Марку и Элиссив уже не помочь.

— Нет, — пробормотал Юлиан, заставив оказавшегося на пути конюшенного мальчика испуганно шарахнуться от полоумного разведчика. — Нет, нет, нетнетнетнет…

Не может быть. Когда война закончится, и они с Риксом вновь окажутся в Адели, непременно выяснится, что произошла ошибка. Что Элиссив вовсе не болела «черный рвотой», а Марк не решил, что после ее смерти ему незачем больше жить. Все было по-другому, потому что их история не могла кончиться так трагично и бессмысленно. И не могло случиться так, чтобы они с «дан-Энриксом» узнали о случившемся несчастье из чужого, почти равнодушного рассказа. Первое изумление мало-помалу вытесняла нарастающая боль. Юлиан стремглав бежал по слякоти и по глубоким лужам, обдавая грязью попадающихся на пути прохожих, и не мог отделаться от ощущения, что он пытается сбежать от всего — от правды, от войны, а главное — от самого себя.

«Дан-Энрикса» он так и не нашел. Но какая-то польза от блужданий по предместью все-таки была. Скопившаяся за последние шесть дней усталось перешла в ту стадию, когда уставший человек перестает что-либо чувствовать. Он попросту тупеет, и происходящее вокруг кажется совершенно не реальным. Лэр вернулся в трактир, выпил стакан вина и уснул, не успев даже стащить с себя сапоги или надеть сухую чистую рубашку.

Проснулся он оттого, что в комнату ввалился Рикс. «Вернулся!» — радостно подумал Лэр. Это было почему-то важно, но почему — Юлиан вспомнить так и не сумел. По темноте за маленьким окном Лэр определил, что он проспал около шести часов. Не так уж мало, но для человека, не слезавшего с лошади больше суток, явно недостаточно. В голове не осталось ни единой связной мысли. Лэр с трудом продрал глаза, сел на скрипучем лежаке и стал яростно тереть лицо руками, чтобы побыстрей проснуться. Подбородок покрывала пятидневная щетина, а через лицо, как настоящий шрам, тянулся рубец от шва на грубой наволочке. Отняв ладони от лица, Юлиан снова посмотрел на Рикса — и невольно вздрогнул. Побратим выглядел ужасно. Мертвый взгляд, застывшая ухмылка и насквозь промокшая одежда. В довершение всего, пальцы южанина были разбиты в кровь, а костяшки кулаков чудовищно распухли. Поймав взгляд Юлиана, Рикс поморщился и сел, бережно держа окровавленные руки на весу.

— Сколько их было?.. — хрипло спросил Юлиан.

Меченый коротко и резко рассмеялся.

— Я ни с кем не дрался, Лэр.

Лэр вопросительно смотрел на Рикса, ожидая от него каких-то объяснений, но тот, видимо, считал вопрос исчерпанным.

В дверях остановился Нойе Альбатрос. Несколько секунд он переводил взгляд с «дан-Энрикса» на Лэра, будто бы подыскивал какие-нибудь подходящие слова, и, наконец, сказал:

— Дайни, Лэн… мне очень жаль.

От этих слов Лэр тут же вспомнил про Элиссив с Марком, и сердце сжалось от внезапно-острой боли.

— Теперь они всегда будут вместе, — сказал Юлиан. И сам почувствовал, что говорит с таким нажимом, словно ему нужно было переспорить Нойе.

Альбатрос только вздохнул.

— Надеюсь. Дайни, тебя требует лорд Родерик.

Лэр с раздражением взглянул на командира.

— Что, прямо сейчас? Рик третьи сутки на ногах.

Нойе развел руками, словно извиняясь, хотя было совершенно очевидно, что его вины тут нет. Лэр вопросительно взглянул на Рикса.

— Ты пойдешь?..

— Само собой. Если лорд Родерик желает меня видеть — не следует лишать его такой возможности, — сказал Меченый, вставая на ноги.

Тон энонийца Юлиану совершенно не понравился.

— Держи себя в руках, — предостерег он Рикса. Тот пожал плечами и, подвинув Альбатроса, вышел в коридор. Оставшись вдвоем, Юлиан с Нойе выразительно переглянулись.

— Что у него с руками, ты не знаешь? — без особенной надежды спросил Юлиан.

— Нет. Но думаю, что этот вызов к Родерику — не к добру. Если бы он хотел узнать подробности вашей поездки, вызвали бы вас обоих. Но про тебя стюард мессера Родерика слова не сказал. Я думаю, что здесь одно из двух — либо Рикса снова собираются отправить к Хеггу на рога, либо он что-то натворил, пока бродил по лагерю. Я лично ставлю на второе.