Волчье время

Лорд Ирем стиснул зубы так, что по скулам заходили желваки. Даже Валларикс, кажется, утратил свою обычную невозмутимость. Лицо императора закаменело.

— Ну а если я не соглашусь исполнить вашу… просьбу? — спросил он негромко.

— Тогда мы будем вынуждены отказать подобному суду в доверии, — твердо ответил Хорн.

«Приплыли… лавочники угрожают императору! — злобно подумал Аденор. — Ирем был тысячу раз прав. Как можно было добровольно посадить себе на шею этих римкиных и хорнов?!»

В комнате повисло напряженное, гнетущее молчание. С улицы, словно отдаленный шум прибоя, доносился гулкий рокот, в котором, прислушавшись, можно было разобрать все тот же лозунг «кровь-за-кровь». «Сколько же их там собралось?.. — подумал Аденор. — Судя по звуку — тысяч пять…» Прислушиваясь к этим звукам, королева безотчетно положила узкую ладонь на свой заметно округлившийся живот. Лорд Ирем, стоявший ближе всех к окну, поглядывал на улицу, и озабоченное выражение его лица пугало Аденора даже больше, чем все остальное.

Меченый обернулся к императору.

— Мой лорд, я думаю, нам стоит согласиться с предложением советника, — произнес он.

«Ты что?! — едва не заорал лорд Аденор. — Не смей!..»

— Я возражаю, — выпалил Ральгерд, рванув душивший его воротник колета с такой силой, что скреплявший ворот золотой крючок со звоном отлетел на стол. В аулариуме императора было совсем не жарко, но Аденор чувствовал, как под колетом и рубашкой по спине течет противный, липкий пот. — Прошу вас, государь, позвольте мне поговорить с лордом дан-Энриксом наедине. Не больше двух минут!

— Не понимаю, с какой стати главе городского казначейства вмешиваться в дело, которое его совершенно не касается, — угрюмо сказал Римкин. На сей раз Юлиан Хорн не стал одергивать своего спутника, а предпочел его поддержать.

— Советник Римкин прав, не будем понапрасну тратить время. Лорд дан-Энрикс, вы согласны с тем, что судьи, выбранные вашим дядей, не годятся для такого дела, и что вам приличнее предстать перед независимым судом?

Дан-Энрикс чуть заметно усмехнулся.

— Я согласен с вами, мейстер Хорн.

— А вы уверены, что судьи, выбранные магистратом, не окажутся людьми, имеющими поводы для личной ненависти или мести?.. — спросил лорд Аденор, сверля глазами Римкина. К его большому разочарованию, в лице Эйварда Римкина не дрогнул ни единый мускул — зато Юлиус, к его большому удивлению, нахмурился и прикусил губу. Он повернулся к Меченому и сказал:

— Большинство членом магистрата никогда не встречались с вами за пределами Дворца и Адельстана. Что касается меня, то я, действительно, имею личные причины относиться к вам с предубеждением, и готов отказаться от участия в суде.

«А ты-то почему?» — опешив от такого заявления, подумал Аденор. На лице Меченого тоже промелькнуло замешательство.

— Вы?.. Извините, я как-то не ожидал. Но что я вам… Хотя это не важно. В любом случае, вы кажетесь мне справедливым человеком, и я не имею ничего против вашего участия.

— Это очень любезно с вашей стороны — тем более, что речь идет о вашей жизни, — раздраженно сказал Хорн. — Ну так что, я могу выйти и сказать собравшимся снаружи людям, что вы предстанете перед судом городского магистрата?

Аденор изо всех сил замотал головой и даже, наплевав на этикет, провел ребром руки по горлу. Но дан-Энрикс то ли не заметил этой пантомимы, то ли предпочел проигнорировать ее и коротко ответил — «да».

— Прекрасно. В таком случае, желаю вам скорейшего выздоровления.

Юлиус перекинул через локоть край плаща, учтиво поклонился королю и королеве и сделал знак своей охране. Через полминуты в аулариуме императора не осталось никого из посторонних.

Некоторое время все подавленно молчали и прислушивались к крикам за окном. Потом успевший сделаться привычным шум внезапно стих, и наступила оглушительная тишина, тянувшаяся, как показалось Ральгерду Аденору, целую вечность. А потом с улицы донесся торжествующий, многоголосый рев — похоже, Юлиус и его спутники успели сообщить собравшейся толпе, что Меченый вынужден был принять поставленные ему условия. Сэр Ирем отвернулся от окна.

— На самом деле, все не так уж плохо, — сказал он, как будто переубеждая всех собравшихся, а заодно и самого себя. — Мы смогли выиграть время, а это сейчас главное. Призрака ищут лучшие гвардейцы, маги и доглядчики. Как только мы его найдем, мы сможем снять с дан-Энрикса все обвинения.

— А если не найдем?.. — спросил лорд Аденор так громко, что стоявшая за креслом королевы девушка в синем орденском плаще вздрогнула от неожиданности. Мессер Ирем выразительно нахмурился.

— Слушайте, Аденор, да что с вами такое?.. Вы сегодня непохожи сами на себя. Краснеете, бледнеете, рвете на себе воротник… Если вам нездоровится, идите и лечитесь.

— Я в порядке, — букрнул Аденор, метнув на рыцаря свирепый взгляд. Однако он успел заметить, как стоявший рядом с креслом Крикса Рам Ашад переглянулся с императором, едва заметно качнул головой и взглядом указал на королеву.

— Знаете что, Ральгерд? Я думаю, сэр Ирем прав, — мягко сказал Вальдер. — Выглядите вы и впрямь неважно. Вам необходимо отдохнуть. Молчите, Аденор, это не обсуждается… считайте, что я вам приказываю лечь в постель. Ступайте.

Ральгерд со скрипом отодвинул кресло, поклонился императору и Криксу и на деревянных, плохо гнущихся ногах вышел из аулариума в коридор. Кровь бешено стучала у него в висках. Неудивительно, что Ирем с Рам Ашадом заподозрили, что у него лихорадка. Жаль только, что лежанием в постели делу не поможешь. Разве что… Лорд Аденор остановился. Вообще-то это был не самый худший выход из сложившегося положения. Сослаться на болезнь, попросить императора освободить его от должности, и завтра же — домой, в Лейверк. В конце концов, оставшись здесь, он никому этим не поможет, только навредит себе. Ну и какой, скажите на милость, в этом смысл?..

Гвардейцы, охраняющие аулариум правителя, с недоумением смотрели, как Ральгерд расхаживает по пустой приемной взад-вперед. Походив так пару минут и тихо выругавшись, Аденор направился в гостиную дан-Энрикса. Там он уселся в кресло и стал ждать. Прошло, должно быть, полчаса, прежде чем двери комнаты открылись, и дан-Энрикс, отпустив сопровождавшего его слугу, вошел в гостиную, переставляя ноги медленно и аккуратно, как столетний дед. Успевшего расслабиться за время ожидания вельможу замутило от волнения — но вместе с тем он ощутил большое облегчение, увидев, что дан-Энрикс был один, без Ирема и даже Рам Ашада.

Меченый успел сделать несколько шагов вглубь комнаты, прежде чем понял, что в гостиной кто-то есть.

— Кто здесь? — спросил он резко, глядя на вельможу напряженным взглядом. Сердце у Аденора сжалось. Ирем говорил, что Крикс все еще плохо видит после нападения, но не узнать его за несколько шагов, при ярком дневном свете?..

— Это я, мой принц, — кашлянув, сказал он.

— Вы, Аденор?.. — лицо дан-Энрикса расслабилось, он даже улыбнулся. — Мне казалось, вы сейчас должны быть у себя. А как же императорский приказ?

— Простите, монсеньор, мне сейчас не до шуток. Положение очень серьезное. Нужно добиться, чтобы Римкина отстранили от участия в суде.

— Да, было бы неплохо, — продолжая улыбаться, согласился Меченый. — Да сядьте вы… что бы там ни говорил Ашад, но я пока что могу дойти до кресла без посторонней помощи. Что же до Римкина, то здесь ничего не поделаешь. Конечно, не особенно приятно, когда тебя судит человек, который явно хочет придушить тебя собственноручно. Но у нас нет оснований требовать, чтобы он не участвовал в процессе. Мы впервые встретились в тот день, когда убили Отта. У него нет никаких причин мне мстить.

— Вы ошибаетесь, мессер. Помните, вы просили разузнать, почему он относится к вам так… враждебно? Я навел кое-какие справки, и, мне кажется, что я нашел ответ на ваш вопрос. Племянник Римкина погиб примерно девять лет назад, во время беспорядков в Шатровом городе. Среди людей, повешенных мессером Иремом за грабежи и мародерство, его не было — значит, он был убит во время уличных боев. Подробности мне неизвестны, но… возможно… кто-то из его товарищей, участвовавших вместе с ним в погроме, указал на вас как на его убийцу. Это исключительно мое предположение, но это объяснило бы, почему Римкин вас так сильно ненавидит, — Аденор старался не смотреть на собеседника, но взгляд, как будто намагниченный, упорно возвращался к неподвижной, сгорбленной фигуре на соседнем кресле.