Волчье время

Глаза Ингритт на мгновение расширились. Олрис был готов к тому, что она ему не поверит, но, похоже, эта новость не была для девушки совсем уж неожиданной.

— А я-то все думала, в чем дело… Во дворе полно солдат, все бегают туда-сюда и ведут себя так, как будто начался поход на Марахэн, — отозвалась она. — Но это же безумие! Кто мог арестовать Атрейна с Криксом?

— Говорят, что приказ отдал сам король. Якобы их подозревают в государственной измене. Но я этому не верю… Уриенс привел своих гвардейцев в Ландес Баэлинд, и сказал Меченому, что он должен пойти с ними. Кстати, к этому моменту Атрейна уже успели взять под стражу. Он убил троих гвардейцев Уриенса, прежде чем его смогли арестовать, хотя в итоге его тоже ранили. А с Криксом были Рельни, Эвро и Олметт, но он все равно отдал свой меч, даже не попытавшись защищаться. До сих пор не понимаю, почему он это сделал!

— А по-моему, это как раз понятно, — возразила Ингритт. — Как ты думаешь, что было бы, если бы он не захотел отдать оружие?

— Ну, их ведь было четверо. Они могли бы забаррикадироваться в башне…

— Ну да, а люди Уриенса стали бы ломиться внутрь. Через пять минут туда сбежались бы сторонники дан-Энрикса и те, кто воевал с Атрейном в Лисьем логе. Ты ведь знаешь, всадники Атрейна ненавидят Уриенса и его гвардейцев… Если бы они узнали, что наместник взял под стражу сенешаля, а теперь намеревается арестовать еще и Меченого, то они бы просто завалили эту башню трупами. Неудивительно, что дан-Энрикс этого не захотел.

— А если Уриенс — изменник, который задумал выдать его Олваргу?!

Ингритт нахмурилась, как будто что-то взвешивая про себя.

— Да нет, не думаю… — ответила она в конце концов. — Уриенс очень хитрый человек — иначе он не смог бы править здесь при гвиннах. Мне кажется, если бы он действовал по собственному побуждению, он бы нашел десяток способов проделать это тоньше и не подвергать опасности своих людей.

— Каких же, например?..

— Не знаю. Отравил бы их обоих за обеденным столом и отослал бы Олваргу их головы… Да мало ли! Но точно не пришел бы в Ландес Баэлинд средь бела дня и не сказал бы Криксу, что он арестован. А вот если Истинный король и правда приказал ему арестовать Атрейна и дан-Энрикса, то ему просто ничего не оставалось, кроме как пойти и выполнить этот приказ.

Олрис был вынужден признать, что все это звучит вполне разумно.

— Ладно. Ты, наверное, права. И что нам теперь делать?

Ингритт дернула плечом.

— Полагаю, ждать. Когда я шла сюда из лазарета, внизу уже было очень неспокойно. Думаю, что очень скоро новость разойдется по всей крепости, и люди примутся шуметь и требовать, чтобы им объяснили, почему Атрейн с дан-Энриксом находятся под стражей. Тогда мы, во всяком случае, узнаем, в чем их обвиняют.

Олрису эта идея не понравилась.

— Может, лучше ты попросишь помощи у Алинарда? — спросил он. — Я думаю, он мог бы пойти к Истинному королю…

— И что бы он сказал? «Я не имею ни малейшего понятия о том, за что был арестован Меченый, но я уверен, что это какая-то ошибка»?.. Если уж король решился на арест Атрейна и дан-Энрикса, подобные слова его не убедят. Надо хотя бы попытаться выяснить, что там произошло на самом деле… — несколько секунд Ингритт молчала, задумчиво потирая подбородок. — Ты сказал, что сенешаля ранили?

Олрис кивнул.

— Тогда спускайся вниз и постарайся разузнать, где его держат. Я пойду к себе, переоденусь и возьму все необходимое. Если рана достаточно серьезная, то к нему, возможно, пустят лекаря… Король не может не понять, что сохранить Атрейну жизнь — по крайней мере, до суда — в его же интересах. Если сенешаль умрет, его сторонники никогда не поверят ни в какие обвинения и будут называть этот арест убийством. А тут еще и дан-Энрикс… Нужно окончательно сойти с ума, чтобы восстановить против себя большую часть собственной армии.

Олрис поднялся на ноги, чувствуя, как в затекшие от долгого сидения ступни разом вонзаются тысячи крошечных иголок. За время жизни в Руденбруке он успел отвыкнуть от того, как стремительно Ингритт принимает решения и с какой энергией берется за их воплощение в действительность. Теперь он чувствовал себя довольно глупо — получалось, что он не сумел предложить ничего дельного, да и весь риск задуманного Ингритт предприятия касался исключительно ее самой, в то время как ему, похоже, предстояло дожидаться ее в безопасном месте и надеяться, что все закончится благополучно.

— Я даже не знаю, как тебя благодарить, — неловко сказал он. Девушка повела плечом.

— Пока что меня не за что благодарить. Посмотрим, что из этого получится.

Вернувшись со своей разведки, Олрис сообщил, что сенешаль содержится в Кошачьей башне, тогда как Меченого отвели в башню Лотаря, которую при гвиннах называли Королевской. Ингритт поняла, что это сделано намеренно — теперь Атрейн с дан-Энриксом оказались максимально далеко от городских казарм, не говоря уже о том, что башня Лотаря и Кошачья находились в противоположных концах крепости. Надумай кто-нибудь из айзелвитов напасть на охрану и освободить обоих арестантов, им пришлось бы разделиться на две группы.

Ингритт задала себе вопрос, на что надеется она сама, но колебаться было поздно. Если сенешаль и вправду ранен, то помочь ему — ее обязанность. Гвардейцы Уриенса, вероятно, перепуганы беспокойной обстановкой в Руденбруке, и не станут ее даже слушать, но она должна, по крайней мере, попытаться осмотреть Атрейна.

Ингритт вспомнила, как во время работы в лазарете Меченый рассказывал о человеке, обучавшем его лекарскому делу. Обычно он вспоминал эти истории нарочно для того, чтобы поднять ей настроение или помочь отвлечься, поэтому старался выбирать какие-то забавные моменты — например, рассказывал о том, как он вернулся их военного похода и пытался убедить столичного врача, что он всерьез намерен заниматься медициной, или о том, как Рам Ашад учил его вправлять переломы на сломанной деревяшке, обернутой толстым одеялом, и как Крикс при первой же попытке сломал эту деревяшку еще в двух местах. Но среди воспоминаний Крикса об Ашаде иногда встречались и совсем другие — то серьезные, то грустные, то страшные. Дан-Энрикс явно относился к своему наставнику с огромным уважением, и Ингритт постепенно начала довольно ясно представлять себе его характер. Девушка ничуть не сомневалась в том, что, если бы Рам Ашад узнал о том, что нуждающийся в его помощи человек находится в тюрьме, он бы не колебался ни минуты.

Ингритт взяла туго набитую кожаную сумку, с которой обычно ходила к роженицам или к пациентам, которые не в состоянии были дойти до лазарета, и отправилась к Кошачьей башне, размышляя, что сказать гвардейцам, охранявшим арестанта. Сердце учащенно билось в ребра. Ей казалось, что она не волновалась так даже в те дни, когда она взялась лечить Рыжебородого вместо отца.

Вход в Кошачью башню охраняли несколько гвардейцев во главе с сержантом. Его бородатое, квадратное лицо показалось Ингритт знакомым, а мгновение спустя она и правда вспомнила о том, как пару месяцев назад он оказался в лазарете с рыбьей костью, застрявшей в горле. Гвардеец угрюмо наблюдал за приближающейся девушкой, а Ингритт смотрела на него и вспоминала, как он выглядел тогда — багрово-красный, обливающийся потом, с выкаченными от ужаса глазами… Успокоить его было очень сложно — он хрипел, давился кашлем и слюной, но под конец дан-Энрикс все-таки сумел подцепить кость тонким металлическим крючком и вытащить ее наружу.

Наверное, если бы к башне подошел мужчина, то гвардейцы уже приказали бы ему остановиться, но вид Ингритт не казался им достаточно опасным. Сержант просто сделал несколько шагов ей навстречу, загораживая Ингритт путь.

— Сюда нельзя, — сказал он грубовато. — Возвращайся к себе в лазарет.

— Я слышала, что лорд Атрейн был ранен при аресте. Если это так, то кто-то должен осмотреть и перевязать его. Поэтому я и пришла, — ответила она.

Стражник смотрел на нее сверху вниз. Его лицо казалось девушке холодным и бесстрастным, как у статуи. Зато другой гвардеец, подбоченясь, заявил: