Волчье время

Оставшись в одиночестве, Олрис сначала попытался выглянуть в окно, встав на один из табуретов, но не увидел ничего, кроме молочно-белого тумана. Хотелось спуститься вниз, но Меченый велел ему остаться здесь, и Олрис точно знал, что не решится поступить по-своему. На первый взгляд, Меченый был гораздо мягче Дакриса, но было в нем нечто такое, отчего хотелось лишний раз его не раздражать.

Разочарованный дурацким видом из окна, Олрис спустился с табурета — и только сейчас сообразил, что он впервые оказался в этой комнате совсем один. До сих пор он всегда поднимался в башню только в те часы, когда дан-Энрикс находился у себя, и никогда не оставался здесь надолго. Сердце у Олриса забилось чаще. Перевязь с мечом дан-Энрикс прихватил с собой, но в комнате наверняка осталось еще множество предметов, обладающих магическими свойствами.

Забыв об остывавшем завтраке, Олрис подошел к дальнему концу стола, где Меченый работал вечерами. При этом Олрис настороженно прислушивался, чтобы сразу же вернуться в безопасную часть комнаты, если на лестнице послышатся шаги. Правда, Крикс не успел сказать, чтобы он ничего не трогал, но Олрис был уверен, что дан-Энрикс будет не в восторге от того, что кто-то роется в его вещах. Остановившись возле верстака, Олрис почувствовал почти такое же смущение, как если бы забрался в эту комнату без ведома хозяина.

К его большому разочарованию, ни одного предмета, наводящего на мысль о магии, он не увидел. На столе лежала незаконченная карта, небольшие медные весы, вместительная глиняная плошка с серым, комковатым порошком, каминные щипцы, длинный и тонкий нож, которым Меченый чинил перья и снимал свечной нагар, и, наконец, целая кипа желтовато-кремовых листов, исписанных настолько плотно и убористо, что у Олриса начало рябить в глазах. Он храбро отодвинул верхние листы, и неожиданно заметил среди текстов и каких-то непонятных крючковатых знаков нарисованный пером портрет. Олрису далеко не сразу удалось понять, что это женщина — черты ее лица, изображенные размашистыми, резкими штрихами, были хоть и тонкими, но начисто лишенными обычной женской мягкости. Брови неизвестной леди были чуть заметно сдвинуты над переносицей, и темные глаза смотрели требовательно и строго, но в насмешливом изгибе рта застыла горечь.

Лет в шестнадцать эта женщина, наверное, была очень похожа на Таиру. Но, парадоксальным образом, еще сильнее она напоминала Ингритт — не отдельными чертами, а, скорее, выражением лица. С таким лицом Ингритт когда-то заявила Олрису, что никогда и ни за что не выйдет замуж за Рыжебородого.

С минуту Олрис с изумлением разглядывал случайно обнаруженный рисунок. В голову Олриса закралась мысль, что, когда Меченый нарисовал этот портрет, он должен был чувствовать себя очень несчастным. Олрису внезапно показалось, что он совершает что-то непристойное — не лучше, чем подслушивание под дверью, и он торопливо сунул лист с рисунком под кипу остальных бумаг. Увы, при этом он задел стоявшую под рукой миску с серым порошком, и мерзкая посудина, жалобно тренькнув, соскользнула на пол. Олрис чуть не заорал от ужаса, но, опустившись на колени, обнаружил, что ему невероятно повезло — миска упала не на камни, а на покрывавший пол тростник, и не разбилась, а только перевернулась, так что ее содержимое высыпалось на пол.

Впрочем, это обстоятельство не сильно меняло дело. Если этот неприглядный серый порошок и есть люцер, который можно доставить только из другого мира, то теперь дан-Энрикс точно спустит с него шкуру. В животе у Олриса похолодело. Надо было что-то предпринять — причем немедленно. Олрис подхватил миску и начал сгребать туда просыпанный люцер. Проклятый порошок перемешался с пылью, мелкими травинками и прочим мусором, но в конце концов Олрису все же удалось собрать две трети порошка обратно в миску. Теперь осталось только выбросить остатки порошка, настолько перемешавшиеся с мусором, что спасти их не представлялось никакой возможности. Олрис высыпал их в камин, отряхнул посеревшие от пыли руки и наконец-то перевел дыхание. Сейчас, когда самое худшее осталось позади, Олрис внезапно осознал, что даже больше порки за испорченный люцер его пугала мысль, что Меченый выставит его вон и никогда больше не поручит ему никакого дела. С некоторых пор Олрис не представлял собственной жизни в Руденбруке без визитов в Ландес Баэлинд.

По комнате поплыл противный сладковатый запах — вероятно, его издавал сгорающий люцер. Олрис немного постоял возле камина, глядя на огонь и понемногу успокаиваясь. Ничего, сказал он сам себе. Если Атрейн действительно вернулся в крепость, у дан-Энрикса наверняка будет достаточно забот, чтобы присматриваться к миске с порошком. Скорее всего, он и не заметит, что люцера стало меньше.

Настроение у Олриса стремительно улучшалось. Он снова подошел к столу, повертел в пальцах удивительно прозрачный пузырек с густыми алыми чернилами, и, повинуясь безотчетному порыву, снова вытянул из-под других листов спрятанный среди них портрет. Ему больше не казалось, что он совершает что-то недостойное. Наоборот, Олрис почти жалел, что он не может вынести этот листок из Ландес Баэлинда и показать Ингритт. Просто удивительно, что Ингритт так похожа на возлюбленную Меченого… вот интересно, замечал ли это сам дан-Энрикс?

В мыслях Олриса царила изумительная легкость, зато голова кружилась все сильнее. Выпустив из рук рисунок, Олрис упал в кресло, на котором обычно сидел Меченый, и закрыл глаза, перед которыми сейчас кружился яркий разноцветный вихрь. Олрису казалось, будто кресло вот-вот выскочит из-под него или провалится прямо сквозь пол. Ощущение слегка напоминало то, которое испытывает очень сильно опьяневший человек, с той только разницей, что Олриса ни капли не мутило. Даже совсем наоборот: несмотря на шатающийся пол и ускользающее кресло, ему было хорошо и удивительно спокойно. Потом ему показалось, будто дверь открылась, и на пороге комнаты появилась женщина с портрета. Олрис видел ее даже сквозь опущенные веки, и очень обрадовался, что она пришла. Теперь-то, надо полагать, дан-Энрикс будет счастлив. Олрис слабо улыбнулся, и женщина улыбнулась ему в ответ — только не так, как на рисунке Крикса, а совсем иначе, искренне и ласково. Она направилась к нему через всю комнату, и по дороге превратилась в Ингритт, а потом неторопливо наклонилась и поцеловала его в губы. Олрис хотел объяснить, что Меченый все время думает о ней, и рассказать о том, как он беседовал с Таирой на конюшне, но потом сообразил, что в этом нет необходимости — она и так все знает.

Губы незнакомки были мягкими и теплыми. Это было последнее, что запомнил Олрис, перед тем, как провалиться в темноту.

В себя Олрис пришел от ощущения, что по его лицу и шее струйками течет холодная вода. Он недовольно замычал и попытался открыть глаза, но отяжелевшие веки ни в какую не желали подниматься.

— Там еще что-нибудь осталось? — спросил чей-то голос у него над головой. — Давай еще. А то он совершенно одурел.

На голову Олриса снова полилась холодная вода. На этот раз он все же смог открыть глаза и даже попытался закрыть голову руками, но почувствовал, что у него едва хватает сил, чтобы оторвать руку от подлокотника кресла.

— Ну что, гвинн, пришел в себя?.. — спросил стоявший рядом человек. Он смотрел на Олриса сверху вниз, и взгляд у него был крайне неприветливым. Олрису показалось, что он уже видел этого мужчину раньше, но сейчас он не способен был сообразить, где именно. В мыслях царила полная сумятица. Олрис напрягся и сумел припомнить, что последним, что он видел, прежде чем заснуть, была загадочная женщина с рисунка, нарисованного Криксом. Беспокойно оглядевшись, он отметил, что теперь ее в комнате не было.

— А где та женщина? Она ушла?.. — спросил он у троих мужчин, стоявших у стола. Они мрачно переглянулись.

— Вода закончилась, — сказал один, вертя в руках пустую кружку.

— Ничего, сейчас я помогу ему прийти в себя, — зловеще пообещал второй и, сделав шаг вперед, отвесил Олрису пощечину. Парень чуть не оглох от громкого хлопка, однако в голове действительно немного прояснилось. Во всяком случае, он осознал, что все еще находится в комнате Крикса в Ландес Баэлинде, и вспомнил имена троих мужчин, которые стояли у стола. Того, который спрашивал насчет воды, звали Рейнар Лювинь, или же просто Рельни. Стоявшего рядом айзелвита звали Эвро, а того, который только что ударил его по лицу — Олметт. Всех троих Олрис часто видел в обществе дан-Энрикса, и точно знал, что они не в восторге от того, что Меченый приблизил к себе гвинна. Осознав, что, кроме них троих, в комнате на вершине башни никого больше не было, Олрис почувствовал испуг. От этой троицы ему не приходилось ждать ничего хорошего.