Волчье время

Олрис ошеломленно смотрел на нее. Он всегда считал Ингритт очень храброй девушкой. Но все же — девушкой, а значит, существом по определению более слабым, чем мужчины. Но в последние два дня он начал понимать, что он недооценивал ее. Мало кто из мужчин, живущих в Марахэне, был способен на поступки, которые так решительно и просто совершала Ингритт.

Только через несколько секунд Олрис сообразил, что Ингритт ожидает от него какого-то ответа на свое признание.

— Ролан отлично знал, что, отказываясь работать для короля, он выбирает смерть, — твердо ответил он. — Так что не так уж важно, догадался он о той отраве или нет… Уверен, если бы он знал о ней, он бы сказал тебе «спасибо». Да и вообще, любой из тех, кто беспокоился о нем, сделал бы тоже, что и ты, — если бы хоть кому-нибудь хватило храбрости. Но ты права, теперь я куда лучше понимаю то, что ты пыталась мне сказать… Похоже, мне действительно не стоит возвращаться в Марахэн.

Над Аделью разливался золотистый утренний свет. Сэр Ирем соскочил с коня и ласково потрепал его по шее, как бы извиняясь перед ним за собственную спешку.

Обратная дорога показалось Ирему значительно короче путешествия в Торнхэлл — должно быть, потому, что он избавился от общества Бейнора Дарнторна, которого сопровождал в фамильное поместье. Отослать опального главу совета под надзор его племянника и орденского претора в Лейверке было идеей императора, которую лорд Ирем считал возмутительной. Он до последнего настаивал на том, что, раз уж Бейнора Дарнторна не казнили за измену, его следует, по крайней мере, держать в Адельстане. Но Вальдер был непоколебим. Он задал коадъютору прямой вопрос: считает ли лорд Ирем, что в Торнхэлле, под присмотром доминантов, Бейнор будет представлять какую-то угрозу для дан-Энриксов? Подумав, Ирем вынужден был скрепя сердце дать Вальдеру отрицательный ответ. «Тогда не вижу смысла тратиться на его содержание в тюрьме» — отреагировал на это император. Ирем был ужасно зол и выразил протест единственным возможным способом — заявил, что он не может поручить конвоирование государственного преступника такого ранга никому другому, поэтому намерен лично отвезти Дарнторна в Торнхэлл. Вальдер был явно огорчен, что его лучший друг уедет из столицы как раз в тот момент, когда весь двор готовится к первому дню рождения наследника, но мстительное удовлетворение, которое лорд Ирем получил от своего демарша, в конечном счете не способно было перевесить двухнедельное общение с Бейнором Дарнторном. Всю дорогу пленник засыпал мессера Ирема претензиями, просьбами и жалобами, вызывавшими у него сперва раздражение, потом усталость, а в конце концов — брезгливое недоумение. Другой бы радовался, что не угодил на эшафот, а этот еще ноет!..

После этого обратная дорога в обществе Линара и нескольких орденских гвардейцев показалась Ирему увеселительной прогулкой.

Скучавший у ворот Адельстана офицер мгновенно подтянулся, узнав коадъютора. Сэр Ирем обратился к молодому человеку тем приветливым, чуть фамильярным тоном, которым обычно разговаривал только с близкими ему людьми.

— Лэр. Вас-то мне и нужно… Что нового в городе?

— Ничего необычного, мессер, — почтительно ответил Юлиан. — Община унитариев по-прежнему настаивает, что Орден должен изъять книгу Кэлринна Отта. В Нижнем городе произошло несколько потасовок из-за бесплатного вина, которое раздавали в день рождения наследника. Но это все мелочи.

— С общиной Милосердия, боюсь, не мелочи, — кисло сказал сэр Ирем. — Хегг бы побрал этого Отта! Он ведь, кажется, историк — вот и писал бы свои хроники… а не совал свой нос, куда его не просят.

Лэр наверняка придерживался на этот счет совсем другого мнения, однако он дипломатично промолчал и спросил совсем о другом:

— А как дела в Торнхэлле, монсеньор?

Лорд Ирема мрачно усмехнулся, вспомнив, что первым, что поразило его в день приезда в Торнхэлл, была протекающая крыша. Над Лейверком бушевала летняя гроза, и Льюберт героически сражался с протекающими потолками — собственными силами, поскольку большая часть слуг, оставшихся в фамильном замке Дарнторнов, были слишком старыми и слабыми, чтобы забраться на стремянку. Все, кто мог самостоятельно устроить свою жизнь, давным-давно покинули Торнхэлл и разбрелись по окрестным деревням, а оставшиеся были скорее обузой, чем подспорьем для нового владельца замка.

— Съездите и посмотрите сами, — посоветовал сэр Ирем Юлиану. — На словах это не передать.

— Там все настолько плохо?..

Коадъютор на мгновение задумался.

— Смотря что вы имеете в виду, — пожав плечами, сказал он. — Для Торнхэлла все, безусловно, плохо. Но для Льюберта Дарнторна, может быть, и нет.

Сейчас Ирем с трудом мог поверить в то, что он действительно сидел напротив Льюса за обшарпанным столом и терпеливо слушал, как осунувшийся и обросший бородой Дарнторн с несвойственной ему иронией рассказывал о неурядицах в своем поместье. И, однако, так оно и было. И сидел, и слушал, и даже сочувственно поддакивал. А потом, уже поднявшись в гостевую спальню и задув тусклую сальную свечу, долго ворочался на отсыревших простынях и обещал себе, что обяжет местного претора прислать в Торнхэлл бригаду плотников и каменщиков. Что бы Льюберт не успел натворить в свое время, все-таки не дело, что последний представитель рода Дарнторнов собственноручно затыкает щели в потолке.

Но, с другой стороны, Ирему показалось, что заботы о восстановлении Торнхэлла вывели Дарнторна из той апатии, в которой он пребывал в Кир-Кайдэ. Во всяком случае, Дарнторн, с которым он расстался несколько недель назад, уже не выглядел как человек, который до смерти устал и которому все на свете надоело. Ирем очень надеялся на то, через год-другой Дарнторн все же созреет до того, чтобы написать императору прошение о помиловании. Ну а пока — Хегг с ним, пусть возится в своем поместье, раз ему так нравится.

— За Льюберта не беспокойтесь, — сказал Ирем вслух. — Если он не спятит от тоски, общаясь с Бейнором Дарнторном, с ним все будет хорошо.

Юлиан Лэр задумчиво кивнул. Примерно с полминуты они простояли молча, а потом младший рыцарь, словно спохватившись, предложил мессеру Ирему:

— Может быть, вы хотите посмотреть на новых кандидатов, монсеньор? Они сейчас фехтуют на внутреннем дворе.

— А что, там есть хоть что-то, на что стоит посмотреть?.. — лениво поинтересовался коадъютор. Большая часть провинциалов, прибывающих Адель, чтобы получить место в Ордене, особыми талантами по части фехтования не отличались.

Но Юлиан и бровью не повел.

— Мне кажется, вам будет интересно.

Ирем насмешливо взглянул на молодого человека и протянул:

— Вы меня интригуете. Ну что ж, пошли.

На просторном дворе Адельстана фехтовали восемь незнакомых каларийцу кандидатов, поступивших в Орден уже после его отъезда коадъютора. До сих пор они атаковали друг друга без особого азарта, но, увидев во дворе двух офицеров в синих орденских плащах, заметно оживились и удвоили усилия. Взгляд сэра Ирема невольно задержался на одном из новичков — светловолосом и довольно хрупком юноше среднего роста, с волосами, постриженными «в кружок». С мечом он обращался очень хорошо, хотя и действовал слишком уж напролом — невыгодная тактика при его росте и сложении. Ирем прищурился, следя за парнем, оттеснявшим своего противника в угол двора. Юлиан Лэр был прав — зрелище в самом деле оказалось любопытным.

— Кто это?.. — спросил он у Юлиана, не потрудившись даже указать на юношу — он знал, что Лэр и так поймет, кем заинтересовался коадъютор.

— Эйт Ландор по кличке Белоручка.

Коадъютор усмехнулся.

— Почему же «Белоручка»?..

— Думаю, из-за перчаток. Он их почти никогда не снимает. Остальные шутят, что Ландор боится запачкать руки.

— Странная привычка. Сколько ему лет?

— Когда он поступал, сказал, что девятнадцать. Думаю, прибавил пару-тройку лет.

— Скорее, тройку, — хмыкнул Ирем, продолжая наблюдать за кандидатом. — Почему его не выставили?