Две Войны

Эмри настаивать перестал, а у меня отпало всякое желание шевелиться вообще. Кажется я так и пролежал неподвижно все время до визита очередного каберниканца. Он стал для меня подлинной пыткой. Молчаливый клирик с такими же запавшими глазами как и у остальных принялся снимать с моего тела повязки, заскорузлые от моей крови и той мази, которой покрывали повязки, дабы, как объяснил по ходу "операции" оказавшийся удивительно словоохотливым каберниканец, нейтрализовать действие яда Кошмара[9], так звались твари, с которыми мы схватились в коридоре замка.

- Они каждую ночь носятся по замку, - говорил клирик, отмачивая повязки и аккуратно снимая их с моего тела, стараясь причинить мне как можно меньше боли, - ловят зазевавшихся людей и травят своими ядами. Поэтому с заходом солнца все прячутся по своим комнатам и отец Вольфганг проходит по всему замку и запечатывает все двери святой водой и святым словом.

- Почему же нам никто не сказал об этом? - спросил я, пользуясь возможностью произнести хоть слово пока мне снова не перевязали лицо.

- Все уже настолько привыкли к этому, что считают Кошмаров чем-то вроде детали обстановки, исключительно ночной, - улыбнулся каберниканец. - Мы даже криков их диких не слышим - и привыкли, и если все удается поспать, то спим как убитые. Знаешь, я вот больше всего в жизни мечтаю о пяти часах сна.

- Знакомо, - усмехнулся я, - но мы хотя бы дома и есть крыша над головой. - В это время как раз клирик бинтовал мне голову. - В марке или том же эмирате у нас этого не было, а мечтал я, помнится, хотя бы о паре часов сна. Но все мы слишком боялись гашишиинов, которых еще и сталь не брала.

Когда клирик закончил бинтовать мою голову, я вдруг понял, что лишился абсолютно всех волос. Пока он взялся за остальное лицо я поспешил спросил:

- А мои волосы? Их уже не будет?

- Будут-будут, - отмахнулся каберниканец, промокая бинты в плошке со снадобьем. - Ты бы сейчас на себя поглядел - помер бы от страха. Были случаи. Поэтому мы и прячем от пациентов все, что может отразить их в нынешнем виде. Но главное, что после яда Кошмара кожа на пораженных участках сходит полностью и следов не остается. Никаких. Со временем и волосы отрастут. Думаю, в эмирате ты брил голову, чтобы спастись от жары.

Я кивнул и был вынужден замолчать. До следующей перевязки. Однако на несколько дней спустя ко мне явился сам глава каберниканцев Бриоля. Это был благообразного вида старичок, лицо которого было серым как его ряса. Интересно, он вообще ложился спать с начала осады или так и живет на снадобьях, которые готовят умельцы из его ордена. Пробовал я такие во время прошлой войны в Иберийской марке, во время осады Кастилии. Тогда все мы были на грани истощения и каберниканцы согласились дать их нам. После маленькой склянки три дня воюешь без роздыха, а после спишь как убитый два дня и жрешь в три горла еще неделю.

- Сын мой, - произнес клирик, - пришла пора тебе стерпеть последние мучения. Дело в том, что та корка, что образовалась на пораженных участках твоей кожи не отделяется сама по себе. Ее придется удалять. Я всегда делаю эту процедуру сам. Она чрезвычайно болезненна и нужна великое искусство дабы провести ее таким образом, чтобы больной не покинул наш мир, не стерпев мучений. Приготовь тело свое и дух к этому испытанию.

Он склонился надо мной, возложив ладонь мне на лоб и прошептал короткую молитву. Я не удержался и вторил ему. И кто бы смог сдержать себя, ожидая что через несколько минут кто-то начнет медленно отдирать твою кожу кусок за куском. Убрав ладонь, святой отец приступил к процедуре. Я скрипел зубами, стараясь не взвыть стаей голодных волков, пока клирик делал свое дело. Такой боли я не испытывал еще ни разу в жизни. Даже в сражении в Ронсевальском ущелье, когда мне казалось, что меня рвут на части кривые сабли и зазубренные острия копий мавританских копий, было куда как легче. Там я хотя бы сражался и отвечал пускай и не на все удары, теперь же мне приходилось просто терпеть боль, да притом еще и лежа в постели.

- Даже самые сильные из воинов кричали и плакали как дети или лишались сознания, - произнес клирик по окончании моих мучений, - но ты, сын мой, лишь скрипел зубами.

- Несколько лет назад, отче, - прохрипел я, желание поболтать после нескольких недель вынужденного молчания пересилила боль, - я поклялся что никогда больше не буду плакать. Все мои слезы пролились над могилой моего бывшего сэра.

- Он был достойным человеком, - тепло улыбнулся мне священнослужитель, поднимаясь. - А тебе сейчас лучше поспать, так ты скорее поднимешься на ноги.

На ноги я поднялся спустя еще пару дней, да и то пришлось до хрипоты спорить с разговорчивым клириком, перевязывавшим меня в последний раз. Однако переспорить меня, соскучившегося по болтовне, невозможно в принципе.

Первым делом я, конечно же, направился в покои Эмри. Я едва сдержал улыбку, увидев графа расставшимся со всей растительностью на голове, которую он так холил и лелеял. Стоило нашим взглядам пересечься, как я тут же понял - улыбка обойдется очень дорого. Не думаю, что отсутствие бороды и шевелюры хоть сколь-нибудь уменьшило умения графа в обращении с оружием.

- Садись, Зигфрид, - бросил он мне, доставая из-под стола, за которым он сидел склонясь над картами, бутылку вина. - Вижу ты оправился от ран. Говорят, ты проявил чудеса мужества, когда с тебя сдирали шкуру. - Он налил мне вина в серебряный стакан. Его собственный и так был полон.

Присев на стул напротив него, я пригубил вино и принялся изучать карты, разложенные на столе. Как я и думал это были карты окрестностей Бриоля, окрашенные в зеленый, серый и красный цвета. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять кому они принадлежали. Зеленого цвета, увы, было катастрофически мало.

- Дорога на юг отрезана, - сказал Эмри, отпивая своего вина, - к Эпиналю не прорваться и, следовательно, помощи нам оттуда ждать не стоит.

- Можно обратиться к нейстрийским графам с северо-запада, - предложил я. - Они всегда держат сильные гарнизоны и в их округах много войск.

- Потому что они боятся Астурии, - отрезал Эмри. - Без императорского указа и солдата нам не дадут. Нет, Зигфрид, мы можем рассчитывать только на свои силы.

- Кстати, я ведь так и не знаю сколько именно у нас сил, - заметил я.

- Наш отряд, сотня рыцарей с "копьями", - начал перечислять граф. - Далее, двести тридцать человек бриольского гарнизона, из них всего пятеро рыцари, с ними четверо оруженосцев, остальные - местные крестьяне, обученные обращаться с копьем и арбалетом. Кроме них, около полусотни баалоборцев. Эти самые боеспособные из местных вояки, но они уже многие ночи живут на стенах, помнишь, об этом говорил де Локк, к тому же они постоянно употребляют каберниканские снадобья, так что находятся на грани физического истощения. Такое обращение с собой прикончит кого угодно, пускай он даже трижды Господен воитель или баалоборец. Итого выходит - четыреста восемьдесят с лишним человек, почти половина которых обычные крестьяне. Можно еще создать ополчение, раздать горожанам и окрестным крестьянам оружие, но нашего положение в корне это не изменит. О численности войск врага можно только догадываться. Сколько демонов Долины мук засело на юго-западе знает, наверное, только Баал, а вот Килтия на востоке, видимо, держит что-то около пяти тысяч воинов. Дело в том, что они не берутся ниоткуда. Все это мертвые люди, превращенные в жутких тварей с помощью силы черной богини. Известно о том, что полностью вырезаны два города и пять фортов в округе Бриоля. Отсюда и взята эта цифра, хоть ее и никто не проверял.

- Да уж, - буркнул я, допивая вино и по жесту д'Абиссела вновь наполняя свой стакан, - положение наше куда хуже чем я даже мог подумать, лежа в госпитале. Оно просто смертельно для всех нас и смерть нас ждет жестокая и не окончательная. Помнишь, Бастион арбалетчиков, его защитники, думаю, сражались ожесточенно, однако после влились в ряды врага. Для этого их волокли в центр форта.

9

Кошмар - чудовищное порождение больных мозгов мучимых ночными кошмарами черных магов Килтии, которые выплескивают их в мир. Не стоит путать с конями вампиров.