Страница 31 из 37
Смею предположить: неудовлетворительность наименования («физические феномены» – если они «феномены» сознания, то уже поэтому тоже «психические”»), а также спорное определение их характера – эти моменты были уже отчасти ясны Гуссерлю, когда он писал ФА. Но для его работы они не были особенно существенными, ибо сфера феноменов, которые он (на стр. 70 ФА) назвал «абсолютно первичными содержаниями», не была для него хорошо определенным непосредственным полем работы. Ведь он обращался не просто к «психическим феноменам», но к одному из верхних этажей в их классификации и различении – к сферам абстрактных мыслительных образований, подобных числу и числовым понятиям, а также к соответствующим, весьма особым представлениям. И если внутренняя острая полемика Гуссерля с учением Брентано о феноменах уже назревала (такова моя гипотеза), то разворачивать её в ФА автору не имело никакого резона, причем по целому ряду личных и теоретических причин. О личных (благодарности, лояльности) уже говорилось. Главная научно-теоретическая причина была проста: молодой Гуссерль не занимался исследованием этой специальной проблематики, и его тогдашние исследования по сути не требовали этого. Сказанное заставляет нас уже здесь в самой общей форме отозваться на решение проблемы феномена у Брентано и Гуссерля.
Тема «феноменов» у Брентано, а потом и у Гуссерля, – сложная, многогранная; её немало обсуждали в литературе. Здесь опять-таки надо помнить и учитывать: в ФА понятие «феномен» хотя и встречается, но не имеет там ни центрального, ни строгого значения. Ибо час феноменологии, а стало быть, и прояснения ее фундаментального понятия феномена для Гуссерля ещё не пробил. При дальнейшем конкретном разборе ФА я не упущу возможности показать, где именно и в каком смысле в данной книге все же всплывает это – в дальнейшем, начиная с ЛИ, профилирующее – понятие. Забегая вперед, скажу, что не только понятие феномена, но и разделение на физические и психические феномены для ранней книги не имеет, по моему мнению, того фундаментального значения для всего анализа, какое ему как будто приписывает сам Гуссерль в сноске на стр. 67–68 ФА – впрочем, чтобы через две страницы сказать, что он формулирует проблему иначе, чем Брентано, и по существу дезавуировать понятие «физического» феномена!
И всё-таки пусть не развернутое понятие феномена, не содержание упомянутого различения феноменов у Брентано, то во всяком случае выделение им сферы психических феноменов имело определенное опорное значение и для раннего Гуссерля – прежде всего, а может, и главным образом в качестве побудительного мотива, толчка для размышлений. Ибо задумав то специфическое исследование в сфере философии математики, которое восходило именно к совокупности представлений как психических актов, переживаний, Гуссерль мог по крайней мере опереться на брентановское выделение, вычленение психических феноменов как особой сферы описания, анализа. Правда, как отмечалось, многие специфические детали соотнесения двух видов феноменов, соответственно, наук, их изучающих, которые имеются в работах Брентано, не особенно занимали раннего Гуссерля. Ему было вполне достаточно того, что поле исследовательской работы оказалось хотя бы приблизительно очерченным. И в этом смысле он, в самом деле, был благодарен Брентано, осуществившему здесь важную рекогносцировку – конечно, с опорой на многих предшественников, начиная уже с Аристотеля.
Вот почему имеет смысл внимательнее присмотреться к тому историко-философскому, философскому, психологическому контексту, в котором возникает, существует брентановское понятие «психического феномена», но здесь лишь кратко разобрать оттенки его содержания.
В своем подробном рассуждении о психических феноменах (II том «Психологии…») Брентано прежде всего соотносится с близкими по проблематике философскими традициями – например, с декартовским разделением res extensae и res cogitans или с разделением внешних и внутренних восприятий во всей нововременной традиции (правда, он сам возводит данное различение ещё к Аристотелю). Из этих подходов Брентано вычленяет те характеристики, которые он так или иначе готов если не принять полностью, то во всяком случае учесть. В психических феноменах, поисками сущностных определений которых он и занят, действительно есть исходная связь с представлениями, которые нечто «являют». Но связь эта совершенно особая, разъясняет Брентано. «Психические феномены (согласно Брентано) всегда внутренне воспринимаются, тогда как физические феномены – а их не следует путать с физическими вещами, которые вызывают в нас эти феномены – даны через внешнее восприятие (§ 6). Например, если мы воспринимаем что-либо красное, то это происходит на основе внешнего восприятия чего-то красного. Но мы также осознаем, что мы в этом случае уже восприняли нечто красное. Это осознание или процесс принятия во внимание (Gewahrwerden) восприятия красного (соответственно: какого угодно психического акта) происходит уже не благодаря внешнему восприятию, которое в нашем случае предоставляет (что-то) красное в наше распоряжение»,[87] – так описывает суть рассуждения Франца Брентано Д. Мюнх. Когда мы как бы замечаем сам акт восприятия, удерживаем его, поворачиваем к нему внимание (это и есть смысл слова Gewahrwerden), то первый акт – внешнее восприятие, как бы отыгравшее свою роль, уже отставлено в сторону. Так и «физический» предмет – нечто красное, нами воспринятое («первичный объект») – остается в стороне. Во внимание принят «вторичный объект», а именно восприятие красного.
Для Брентано (как, впрочем, и для Гуссерля, и не только для раннего) очень важен тот факт, что перейти к таким «объектам» сознания, а не внешнего мира относительно несложно. Ибо психические феномены рождаются как бы сами собой, и они вполне доступны внутреннему восприятию; при этом, согласно Брентано, их возможно «узреть» четко, однозначно, с очевидностью (evident) – что тоже отличает их от физических феноменов, где очевидности трудно добиться (здесь Брентано разделяет критическое отношение представителей классического рационализма и отношение Канта к чувственному опыту).
Другое различение и противопоставление: физические феномены Брентано считает «действительными», а психические – существующими только феноменально или экзистенциально (§ 7 I тома «Психологии с эмпирической точки зрения»).
Главное определение психического феномена у Брентано выражено, как известно, словами «intentionale Inexistenz (eines Gegenstandes)»; перевести и понять их непросто. Имеется в виду особое, а именно интенциональное внутреннее существование (Inexistenz) предмета внутри психического феномена. Брентано дает следующее, ставшее классическим определение интенциональности: «Всякий психический феномен характеризуется тем, что средневековые схоласты называли интенциональным (также и ментальным) внутренним существованием предмета и что мы, не избегая полностью двусмысленных выражений, назвали бы отношением к содержанию, направленностью на объект (под которым здесь не следует понимать какую-либо реальность), или имманентной предметностью. Всякий психический феномен содержит в себе нечто как объект, хотя и не каждый – тем же самым образом. В представлении нечто представляется, в суждении нечто принимается или отвергается, в любви – что-то любят, в ненависти – ненавидят, в вожделении – вожделеют» («Психология…». Bd. I, 124 f.).
Д. Мюнх (op. cit., S. 41) справедливо отмечает, что определение понятия «intentionale Inexistenz» у Брентано остается во многом неясным, а подчас и сбивающим с толку. В самом деле, проблема столь же старая, сколь и трудная. Ещё начиная со Средневековья поднимались вопросы, которые до сих пор беспокоят философов, психологов, представителей других гуманитарных дисциплин, например, тех, которые изучают язык. В сущности, каждая крупная эпоха в развитии культуры вообще, философии, в частности, предлагает свои ответы на эти сложнейшие вопрошания, которые чаще всего приводили и приводят к тому, что… возникают новые, ещё более трудные вопросы и проблемы. Если говорить сначала коротко и обобщенно, то целый ряд вопросов и проблем вращался вокруг поиска, определения специфических особенностей сознания как неповторимого «мира», творящего собственные «предметы» и их совокупности («предметности»), а также вокруг процедур, процессов и структур, благодаря которым осваивается и «внешний» мир, и сам «внутренний мир» человеческого сознания, познания, духа.
87
Münch D. Op. cit., S. 38–39.