Журналистика и разведка

В тот же день меня вызвали "на ковер". "Что вы потеряли в "Известиях"? - уговаривала Нина Васильевна.- Журналистика - неблагодарная профессия. Можете не справиться, необходимы способности и даже талант. Есть ли он у вас? А здесь хорошие перспективы, рост по службе. Хотите в Японию? Поедете по нашей линии директором Культурного центра. Это должность советника посольства. Согласитесь, неплохо для ваших тридцати лет?"

Известинцы оказались настойчивыми - запретный плод всегда кажется слаще. Поповой позвонил по "кремлевке" сам Аджубей. Портить с ним отношения не входило в ее интересы. Через неделю я сидел за столом в газете. И тут пришли запоздалые сомнения. Быть может, Нина Васильевна права? Пусть небольшой опыт журналистской работы есть, свою первую статью "За что я люблю Павку Корчагина" опубликовал в 1941 году в "Пионерской правде", когда исполнилось всего тринадцать. Потом печатался в журналах "Новое время", "Советские профсоюзы". Печатался спорадически - два-три раза в год. А тут предстоит ежедневная передача информации. Япония - одна из ведущих стран. Читатель хочет регулярно видеть новости о ней на газетной полосе. Справлюсь ли, не осрамлюсь ли на фоне материалов из-за рубежа за подписью талантливых известинских журналистов-профессионалов? У них писательский дар от Бога. Мне же, кажется, нечем похвастаться.

ПО ДОРОГАМ ЯПОНИИ

ТОКИО: ПОСОЛ, РЕЗИДЕНТ И ДРУГИЕ

Первые дни в японской столице. Предшественник, Дима Петров, способный журналист, кандидат наук, автор толстых научных трудов, еще не уехал. Наносит прощальные визиты, делает последние покупки, пакует чемоданы. Чтобы не мешать, приходится жить с женой и грудным ребенком в маленьком номере дешевой гостиницы. Писать - никаких условий. Шестимесячный сын болеет, не дает покоя ни днем ни ночью. Работать над информацией приходится на стульчаке туалета. Смешно? Иначе поступить нельзя. Из Японии ждут ежедневную информацию в газету. Ты должен оправдать доверие Аджубея. Зять Хрущева пошел на риск, включив в созвездие лучших журналистов темную лошадку.

Наконец, теперь уже бывший известинский корреспондент улетел домой. Отныне ты полностью предоставлен себе и стал полноправным хозяином корреспондентского пункта. Первые дни жизни в незнакомом доме, первые впечатления. В Москве у тебя лишь комнатка в коммуналке, а тут двухэтажный домина со стеклянной террасой, выходящей в большой и тенистый сад, где круглый год радуют глаз цветы сливы, сакуры, ирисы и хризантемы. Построен он в тридцатые годы по проекту немецкого архитектора и отлично сохранился вопреки войне, американским бомбардировкам, землетрясениям и времени. Его хозяйка госпожа Со - тихая, скромно одетая пожилая женщина. Подумаешь, не из богатых. Но стоит бросить взгляд на ее руки, и эта мысль лопается мыльным пузырем. Высохшие пальцы украшены крупными бриллиантами. Позднее узнаешь: госпоже Со принадлежат в центре Токио несколько домов, и она сдает их иностранцам.

В доме у меня просторный рабочий кабинет и библиотека. В столовой стены и потолок отделаны красным деревом, встроенный массивный дубовый буфет блещет дорогой посудой. Рядом с ним обеденный стол на 12 персон, старинные мягкие кресла. Широкая лестница ведет на второй этаж. Здесь спальня и детская комната. На улице жарко, хочется принять душ. Включаешь газовую колонку,- увы, она не работает. В середине лета слишком слаб напор воды. Солнце и засуха высушили водоемы. Зимой столбик термометра приближается к отметке ноль градусов. Временами выпадает снег и не тает несколько дней. Наш дом зябнет, зябнут и его обитатели. Правда, внизу, в подвале, находится отопительная система. Нажмешь кнопку - и загорается топливо, керосин. К вечеру термометр показывает плюс 20. Время ложиться спать, отопление выключается. Боимся возможного пожара. К утру на градуснике плюс восемь. Холодный ветер с моря выдул тепло через щели. И так изо дня в день всю сырую промозглую зиму.

Ночью дом живет особой жизнью. Где-то скрипнула половица, ветер хлопнул ставнями. Без привычки вскакиваешь: кто там? Ежедневно газеты пишут об ограблениях и убийствах. Да и в Москве накануне отъезда в выездной комиссии ЦК КПСС настойчиво предупреждали: будьте начеку, опасайтесь провокаций со стороны японских спецслужб.

Провокации могут быть любыми, оградить себя ночью от них невозможно. Двери дома непривычно тонкие: нажал - и сломал замок, подцепил стамеской и вынул раму окна. Спускаешься вниз проверить. Там никого. Вернувшись в спальню, слышишь звонкое постукивание колотушки. Это полицейский совершает ночной обход. Полиции на нашей улице есть кого охранять. Сосед напротив стальной король, президент концерна, крупнейшего в стране. Слева американская чета, поселившаяся, видимо, всерьез и надолго. Чуть подальше особняк премьер-министра Эйсаку Сато.

Сон без привычки недолог. В пять утра под окнами раздается позвякиванье стекла. Это молочник. Бутылочный перезвон сменяет тарахтенье мотоцикла и резкий визг тормозов - приехал первый разносчик газет. За ним второй, третий. К шести почтовый ящик забит, часть газет и журналов валяется у калитки. Пора вставать, начинать работу. Все равно не уснешь, а в три часа на проводе будет Москва. В "Известиях" ждут материал из Токио. Так в первый, так и в последний день в Японии через пять лет.

В районе, где мы живем, бьется свой пульс, непохожий на обычный для столичных кварталов. Утром и вечером в часы пик здесь нет очередей на автобусных остановках. На работу отсюда едут на дорогих машинах. Ровно в девять к дому стального короля подкатывает "мерседес". Одетый в форму шофер долго смахивает пылинки с новой черной машины. Наконец, появляется сам господин Инаяма. Водитель кидается к двери и, согнувшись в поклоне, подсаживает стального магната. Рядом в таком же поклоне застыла его супруга. Этикет обязывает провожать мужа, и она свято соблюдает обычай. Пусть видят: в семье дорожат традициями старины.

За стальным королем уезжает высокопоставленный американец, а затем раздается звук полицейской сирены - в путь трогается Эйсаку Сато. Его также провожает в поклоне жена. Лимузины скрываются за углом, и женщины исчезают за раздвижными бумажными стенами домов, чтобы провести там весь день и выйти на улицу поздно вечером, заслышав знакомый автомобильный сигнал.

Замкнутость, изолированность - эти качества замечаешь в нашем районе сразу. Пять лет мы с женой вежливо раскланивались с соседями, приглашая их поначалу на чашку чая. Конечно, не премьера и стального магната. В одной из книг о японцах говорилось, что к этому обязывают правила японского этикета. И всегда звучал один и тот же ответ: очень благодарны, непременно зайдем, как только выберется свободное время. Свободное время так и не выбиралось. Думал, боятся человека из коммунистической страны. Нет, выяснилось, что они не ходят в гости даже друг к другу. Общаются только с теми, с кем связывают бизнес и общие, совсем не соседские, интересы.

Ну а американец? Сколько раз приходилось слышать об общительности его соотечественников, о быстроте, с которой они устанавливают контакты с людьми. Мой сосед, видимо госслужащий, выглядел иным человеком: он боялся меня как огня. В чем дело? Я поделился этой проблемой с моим другом, японским журналистом. "Ты чудак,- сказал он.- К чему американцу усложнять жизнь? Согласно правилам, он должен письменно сообщать своему начальству о каждой встрече и беседе с любым советским человеком".

Впрочем, границы полосы отчуждения, окружившей наш дом, вовсе недалеки. Стоит лишь выйти метров за триста на торговую улочку, и начинается другой мир. Здесь дома мелких служащих, лавчонки зеленщика, букиниста, аптекаря. Аптекарь сам зазывает к себе, расспрашивает о медицине в нашей стране, советует, как ухаживать за моей любимицей, грудной дочуркой Наташей. Потом зовет жену со второго этажа и просит:

- Налей-ка нам по стопке женьшеня! Жарко, надо взбодриться!

Женьшень настоящий, не плантационный. И стоит на вес золота: грамм растения - грамм желтого металла. Сколько раз я вспоминал слова старого дипломата Федора Ильича Рунова, проработавшего много лет в странах Дальнего Востока. "Увидите,- говорил он перед моим отъездом,- простые люди вам очень понравятся. А вернувшись на родину, будете долго вспоминать няню своих детей". Обе няни, Хироко-сан и Мабути-сан, в самом деле оставили в памяти яркий след. Они трогательно заботились о малышах, играли со старшим в забавные игры, рассказывали японские сказки. И дети платили за это любовью. А переводчик, Кудо-сан? Замечательный друг и работник, помогавший во всем и советом, и делом. Прошло много лет, судьба забросила меня в Австралию, Индию, Таиланд, но наша дружба и взаимное уважение сохранили былую силу.