Страница 2 из 9
После этого я на некоторое время замкнулся и больше любил играть один, хотя и в детском саду у меня был закадычный друг, с которым мы были очень дружны и даже обменивались своими вещами. Родители нас, конечно, отчитывали – и заставляли возвращать «мену» назад. Или пытался увязаться за своим старшим братом, играть, лазать по деревьям и напропалую шалить вместе с ребятами постарше, что обычно выливалось с моей стороны в синяки и ссадины, а брата ждала изрядная головомойка со стороны старших родственников. Но и находясь без товарищей, я почему-то не чувствовал себя одиноко: те самые фантазии, несуществующие как реальность и рождённые моим воображением, уже тогда помогали мне строить свой, детский, но вполне реальный мир и находить в нём новых, вовсе непридуманных друзей. Так, в те годы, во время моих игр в одиночестве, кто-то научил меня сажать в землю семена, из которых вырастают настоящие, большие деревья. Я залюбовался однажды серёжками, висевшими на берёзовых ветках, и по-детски наивно стал спрашивать: почему и зачем, что и когда? Я не знал, у кого спрашиваю, просто чувствовал, что кто-то мне непременно должен ответить… Вот тогда-то и появился впервые этот загадочный и всезнающий Кто-то, который всё разъяснил мне и даже подсказал, куда нужно бросить семена, чтобы выросло настоящее большое дерево. И я, не в силах терпеливо ждать и опережая события, каждое утро бегал смотреть – не взошло ли моё волшебное дерево? Мне казалось тогда, что оно непременно должно быть именно большим и волшебным! Но оно всё не появлялось и не появлялось, пока, наконец, я не устал ждать и не отвлёкся на другие, такие же важные и такие же неотложные ребячьи дела.
Этот добрый Кто-то так же подружил меня с кусачими пчёлами, которых я тогда уже порядком боялся, будучи однажды ужаленным. И какая это была радость – смотреть, как пчёлки бегают по моим рукам и совсем не собираются меня жалить. Там прошли, пожалуй, лучшие годы моего детства… Или, может, оно просто там закончилось?.. Трудно сказать. В то время отец мой часто выпивал, а мать целыми днями работала на заводе… И в памяти моей так и остался этот таинственный и нечастый мой собеседник, добрый и всё понимающий Кто-то.
С того самого босоногого детства мои сны были уже очень яркими и реалистичными – в них я довольно часто летал. Знаете, этак оттолкнёшься от земли и паришь в небе, как воздушный шарик, – над оврагами, над полями, над деревьями. Иногда, правда, казалось, будто ветерок вот-вот сейчас подхватит меня и унесёт в открытое, как мне виделось, небо… и тогда уже возникал небольшой страх. Этот ветерок, будто играя, поднимал меня иногда слишком высоко, и тогда я начинал немного волноваться, что совсем оторвусь от земли и не смогу больше на неё вернуться – я тогда впервые уже пытался что-то делать и, испуганный, искал способы повлиять на свой полёт. Но хотя мне и нравились эти сны, утром приходилось просыпаться и возвращаться в реальную жизнь.
Школьные годы пронеслись совсем незаметно и довольно скучно. Надо сказать, я был не слишком прилежным учеником и к тому же отменным троечником, а по поведению так и того хуже. После первого этапа обучения, когда мне было уже четырнадцать лет, в моём аттестате о восьмилетнем образовании красовался жирнющий «неуд» за поведение – следовательно, вырисовывалась невесёлая перспектива попасть только в самое захудалое училище и потерять ещё несколько лет своей невзрослой жизни. Но школа тогда так просто не избавилась от меня: я пошёл в девятый и десятый классы и, проучившись ещё два года, получил всё же удовлетворительный аттестат и среднее образование.
К сожалению (а может быть, и к счастью), единственное, что серьёзно заинтересовало меня в школьной программе, – это уроки астрономии и разделы физики о свете и звуке. Самые же лучшие мои уроки литературы, которые я запомнил на всю жизнь, – это было чтение учительницей какой-либо интересной книги, которую она читала нам вслух, на свой страх и риск, немного уходя от школьной программы. Вот, в принципе, и всё, что можно сказать о моих школьных годах – если, разумеется, не считать школу уличную и книги, которые я очень любил и время от времени почитывал, – благо что библиотека была у нас рядом. И всё же, распрощавшись с десятым классом и имея оценки и характеристику отъявленного хулигана, мне каким-то чудом удалось после вступительных экзаменов поступить в Московский речной техникум и окончить уже реформированный в восьмидесятые годы Институт инженеров водного транспорта.
Была также служба в армии, война в Афганистане, реабилитация, долгие навигации и долгая семейная жизнь. Но на всякий случай, понимая нестандартность и странность своего рассказа, замечу: серьёзных ранений или контузий за годы службы я не имел.
А теперь уж пятый десяток подкрался незаметно – и нельзя сказать, что все эти годы я жил благочестиво и праведно. Но в то же время и не скажешь, что где-то я сильно оступился или потерял себя. Однако, по неизвестной мне доселе причине, именно на вторую половину моей жизни, сновидения приготовили мне основной сюрприз – когда мне было уже изрядно за сорок, а жизнь (как будто) совсем успокоилась и текла себе спокойно и размеренно. Я так же, как и раньше, почитывал книги и даже не помышлял о чём-то сверхъестественном и таинственном… Но вот однажды, совершенно неожиданно, я вдруг увлёкся древнеславянской азбукой, даже не предполагая, какие тайны она мне откроет и в какие дальние дали уведёт…
Ещё до реформы русской азбуки греко-булгарскими монахами она состояла из сорока девяти букв и представляла собой уникальную, образно-информационную систему или, так скажем, культурную матрицу, которая не могла появиться на Земле случайно или в процессе эволюции от обезьяны к человеку. К тому же она содержала множество посланий, которые, кроме как от богов или от очень далёких и многомудрых предков, я лично принять не мог! Они прозвучали во мне, как живая речь, коснувшись чего-то сокровенного, глубоко спрятанного и давая возможность по-другому видеть и понимать слова, вызывая при этом непримиримый конфликт с морфологией и всеми известными мне последними реформаторами русского языка. Кирилл и Мефодий были одними из первых, наиболее известных таких преобразователей, и они не создавали, а изменяли славянскую азбуку в более удобную для греческих писаний церковнославянскую, и даже не скрывали этого в оставленных Константином (в монашестве Кириллом) записях. Но сами записи постарались скрыть – впрочем, как и всю историю, или, точнее будет сказать, наследие славян.
После этих моих древних изысканий в поиске истин, русский язык мне открылся совсем в ином виде и значении. Я с замиранием в сердце понял, что он до сих пор является носителем важных для миропонимания людей знаний. И с ужасом обнаружил, как эти знания с регулярной методичностью искажались реформаторами и правилами русского языка – причём на официальном научном уровне!.. Но, так или иначе, в генетической памяти многих людей, видимо, всё же остались ключи к правильному толкованию слов, их смысла, этимологии и образа. И сохранение этих образов как основы культуры и древних знаний мне показались очень важными не только для русского народа: они причудливым образом проявлялись и переплетались в культуре и древних языках многих народов.
Именно после этих моих изысканий и стали происходить первые чудеса в моих снах… я стал видеть то, что и описать сложно. Былины и сказки начали запросто оживать в моих ночных видениях. В одном из первых таких сказочных снов, ко мне прилетела женщина-птица, которая села рядом прямо на воду и изобразила непонятное, странное действо, фрагмент которого я позже увидел на одной из картин Васнецова! И это тогда так сильно потрясло меня, что, не скоро успокоившись, я стал впервые вести личный дневник, куда начал кратко записывать свои особенно невероятные сны. И страницы этого дневника к концу моих странных путешествий будут почти все заполнены.
Но, продолжая череду видений столь удивительных и необычных, оказалось, всё только начиналось. В одном очень ярком и реалистичном сне ко мне прилетел орёл (или сокол?) и, сев на моё плечо, подарил мне – в прямом смысле слова – свои крылья! Он будто обнял меня сзади, так, что его крылья стали моими. После этого я впервые уже смог взлететь, как птица, и впервые почувствовал некую неразрывную связь – с чем-то или кем-то очень далёким и забытым. К сожалению, забытым не только мной, а многими и многими людьми, потомками некогда раздробленного народа, населявшего огромную часть Евразийского континента и не только его. Почему-то только сейчас вновь вспомнились старые былины и сказки, в которых герой, обернувшись птицей или зверем, прокладывал себе путь в иные земли или таким образом спасался – об этом упоминается и в древнем литературном памятнике «Слово о полку Игореве». И всё же… то, что произошло со мной далее, может показаться совсем фантастичным и невероятным. Но попробуйте взглянуть на это без современных стереотипов и голливудских шаблонов. Я лишь пишу то, что видел, – и каждый сам вправе решать, как ему относиться к снам, во что ему верить, а во что нет…