Долго и счастливо

Чтоб Павел Сергеевич небритый, когда на работу явился? Да он всегда заявлялся, одетый от кутюр, от блеска надраенных ботинок слепило глаза, а от Фаренгейта начинались спазмы. И за ботинки, и за Фаренгейт она его терпеть не могла. А еще за маникюр на холеных руках. Не может мужик, тридцати пяти лет от роду, следить так фанатично за собой, аки красна девица. Не может и не должен. Вот папа у нее… Да, папа тоже всегда одевался безупречно, но у него работа такая. И папа никогда бы не сказал своей секретарше… Да и секретарши у него не было. Была мама, помощница, соратница, сотрудница, три в одном… Вот в этом, наверное, секрет счастья, чтобы было общее, одно на двоих дело. Тогда и «глаза в глаза» и «дрожь в коленках» и «долго и счастливо» А у нее какое одно на двоих дело может быть, вот с Олегом, например? Никакого, грустно констатировала она. Что и требовалось доказать. А у Павла Сергеевича и Яны? Но ведь тоже «глаза в глаза» – она вчера на пляже видела и даже позавидовать успела.

Маша вздохнула и повернула к берегу. Мысль о том, что ненавистный шеф, бывший, бывший, слава тебе, господи, может быть или казаться обыкновенным человеком, и даже небрежно носить одно – или как там правильно? трехдневную? модную щетину была неприятна. Как будто это Маша была виновата, что не смогла наладить отношения с начальником. Она ведь компанейский человек, у нее много друзей и все ее любят. Почему же с ним-то не получилось нормальных человеческих отношений? Раньше она говорила себе, потому что он такой… индюк надутый. А теперь что себе говорить? Чем утешиться? А директриса в школе? Тоже почему-то ее невзлюбила. Почему? Может, это не с ними, а с ней, Машей, что-то не так? Настроение совсем испортилось. Маша вылезла из воды и старательно встряхнулась, совсем, как их дачный пес Артошка. Ну и бог с ним. Не уезжать же теперь. Поставлю его в «игнор». Маша улыбнулась, села в шезлонг и раскрыла заботливо припасенную книжечку.

Нехитрая сентиментальная lovestory, вскоре увлекла ее, и она позабыла о пустяках, вроде вредного шефа, пытающегося испортить ей долгожданный отдых. Скромная, прелестная наследница, павшего в неравной схватке с койотами, владельца ранчо, изо всех сил пыталась отстоять свое женское достоинство и права на поместье. На него покушались ежесекундно. И на достоинство, и на поместье. Скромница активно сопротивлялась, изредка постреливая из ружья и периодически заливаясь горючими слезами на папенькиной могиле.

– Ма-ша! – позвал ее чей-то голос.

Маша с неудовольствием оторвала глаза от страницы – наследница как раз перезаряжала ружье, отстреливаясь от очередного претендента на руку и счет в банке.

– Ма-ша! – закричали снова.

Маша вздохнула и повернула голову. Ну что ж, она никогда не пряталась от проблем. Папа всегда говорил, что лучше сразу отмучиться, чем долго решаться сделать что-либо.

– Ну, что ты, не слышишь, что ли? – Яна подбежала и встала напротив, уперев руки в бока. – Я тебе машу, машу… Иди к нам. Пашка спит целыми днями, а мне скучно, – сказала она капризно.

Маша встала и чуть отодвинулась, спряталась за шезлонг. Так она чувствовала себя более уверенно.

– Ян, – сказала Маша и вздохнула, – Ян, ты не обижайся, но к вам я не пойду. Помнишь, я тебе вчера рассказывала про шефа, что он придурок, и что я сюда уехала на последнем издыхании?

Яна безмятежно улыбнулась и слегка пожала плечами. Ничего такого она не помнила. Да, был вчера какой-то разговор. Но Яна, конечно, не приняла это всерьез. Подумаешь, какие-то неприятности на работе… Как, вообще, можно где-то там работать? Скука ж смертная.

– Так вот, – Маша собралась с духом и выпалила: – Этот мой шеф и есть Павел Сергеевич.

Яна смотрела на нее, продолжая улыбаться. Потом она пошевелила ногой песок, подумала еще немного и спросила:

– Павел Сергеевич? И что?

Маша поняла, что столкнулась с непонятным ей явлением.

– Как что? – она почесала лоб. – Павел Сергеевич – мой шеф. Я у него работаю. Вернее, уже не работаю. Вернее, он еще не подписал, но я уже написала и…

– Так, – очнулась Яна, – я не поняла, Павел Сергеевич, это Пашка, что ли? – Маша энергично закивала головой. – Ага, – кивнула Яна в ответ, – а вчера вы тут встретились типа совершенно случайно?

– Ну, да, – Маша удрученно развела руками, – представляешь, какая невезуха…

– Представляю, – усмехнулась Яна. Нехорошо так усмехнулась.

И Маша сразу пожалела, что затеяла этот разговор. Но что же ей было делать? Скрываться все три недели? Яна бы продолжала навязывать ей свою компанию. А ведь, Павел Сергеевич, судя по всему, ничего ей не рассказал. Яна дернула плечиком, посмотрела на Машу, цепко схватившуюся за спинку шезлонга, хмыкнула, крутанулась на песке и побежала прочь.

Маша проводила ее мрачным взглядом. Видно все же придется прятаться. Павел Сергеевич сидел в метрах в пятидесяти от Машиного шезлонга. Яна подбежала к нему и начала что-то говорить. Тот никак не реагировал, потом вроде зашевелился, приподнял козырек кепки. Яна все так же стояла перед ним, теперь уже энергично махая руками и показывая в ее, Машину, сторону.

Маша поспешила отойти подальше, к морю, а потом и вовсе вошла в воду и поплыла прочь от берега. В спешке, она забыла очки, и теперь яркое солнце нещадно слепило глаза. Маша щурилась, отворачивала голову и ругала себя последними словами. Когда она решилась все же выйти на берег, ни Яны, ни Павла Сергеевича на пляже не было. Маша вздохнула, вытерлась и снова принялась за книжку. Теперь она уже не сочувствовала бедной героине.

Наследница оказалась редкостной дурой, потому как сходу отдалась какому-то пришлому ковбою, который теперь рассчитывал на продолжение. А на продолжение героиня почему-то не соглашалась, да еще зачем-то собралась выйти замуж за местного шерифа, редкую сволочь. Ковбой ускакал в горы, а героиня побежала рыдать на могилу. Бред! Маша раздраженно захлопнула книгу и поплелась в отель. Прошла мощеной дорожкой окаймленной чахлыми кустиками, и тут на входе, на нее и налетел Павел Сергеевич, собственной персоной. А она так была погружена в свои мысли, что не сразу его и заметила.

– А! Вот вы где! – прошипел Павел Сергеевич, схватил Машу за руку и протащил ее мимо стеклянных дверей, наружу, на дорожку, ведущую к бассейну. – Вы что с ума сошли? Вы чокнутая? У вас не все дома? – кричал он Маше прямо в лицо.

Маша глаза таращила и пыталась, как-то освободиться. Но он держал ее, крепко стиснув руку выше локтя, у Маши аж слезы брызнули, как было больно.

– Пустите! – завопила она, наконец.

На них уже оборачивались. Из дверей выглянул озабоченный служащий. С любопытством посмотрел, но никаких попыток помочь Маше не предпринял. Мало ли что у этих туристов на уме?

– Что вы наговорили моей жене? Мария Владимировна? А?

– Да пустите же, – пыхтела, Маша. Вот развлечение-то для отдыхающих. Красота! – Я ничего не наговорила! – выпалила она и стукнула Павла Сергеевича локтем в грудь. Тут он ее встряхнул, как следует, так что голова у нее мотнулась туда-сюда. – Пустите! – в последний раз вскрикнула Маша и саданула его ногой в голень. И тут он ее, наконец, выпустил. И она схватилась рукой за место, которое он только что сжимал изо всех сил, и даже заскулила, как ей было больно. – Придурок, псих, скотина! – бросила она ему и пошла прочь.

Служащий отеля с непроницаемым лицом смотрел ей вслед.

***

К вечеру поднялась температура, щеки пылали, на плечи как будто насыпали горящих угольев. Любое прикосновение причиняло неимоверную боль. Маша тряслась в ознобе и обзывала себя недотепой. Надо же быть такой идиоткой: утром она забыла намазаться кремом. И вот печальный результат. В таком виде она даже на ужин постеснялась пойти. Лицо красное хоть прикуривай. Сгорело все, даже шея. В дверь постучали. Маша с трудом встала и поплелась к двери. Стук повторился. Она коснулась ручки, но чего-то вдруг забоялась.

– Кто там? – робко спросила она у двери. Дверь не ответила. Маше стало не по себе.