Долго и счастливо

– Верю, – вздохнула Наташка. – Уж в который раз тебе говорю, плюнь ты на эту школу. И уж если на то пошло, ты еще легко отделалась. Что там директриса на тебя повесить хотела? Срыв учебного процесса? Пропаганду жестокости и насилия?

– Я показывала хорошие фильмы, – упрямо тряхнула Маша головой.

– Боевики, – подтвердила Наташа.

– И их тоже. А что мне им надо было ставить? «Человек дождя?» Не интересно им это. Пока не интересно. Не поймут еще.

– А «Код да Винчи» поймут, да? – Наташка скептически скривилась и осторожно сняла губами пену с края стакана. Потом аккуратно, салфеточкой, промокнула молочные усы и добавила: – Скажи спасибо, что тебе еще растление малолетних не приписали.

– Спасибо, – машинально ответила она.

Да, с «Кодом» как-то не очень получилось. Для Маши фильм был хорош из-за актерского состава, тем, что можно было сравнить произношение американца, англичанина и француза. А вот для директрисы факт показа в школе крамольного, на ее взгляд, фильма, подрывающего основы христианской религии, послужил прекрасным поводом избавиться от зазнайки и выскочки англичанки. Потому как не было больше ее сил терпеть не подконтрольную ей, то есть совсем неуправляемую, девицу, вечно влезающую в педагогический, годами налаженный процесс со своими новыми методиками. Машу вызвали на ковер и без лишних слов предложили «по собственному», а иначе…

Маша хотела бороться, доказывать свою правоту, а потом посмотрела ни эти лица, махнула рукой и подписала. За три года работы в школе она устала бороться с системой. Иногда ей казалось, что здесь собрались непримиримые враги, залегшие по разные стороны баррикад, только и ждущие сигнала к началу военных действий. У одной стороны, правда, были явные преимущества в боевой силе, зато у другой явный численный перевес. Война шла с переменным успехом, только одни расплачивались за поражения отсутствием нормальных знаний, и отвращением к получению оных в любой форме, а другие расшатанными нервами и острой ненавистью к детям, как к мировому злу. И неизвестно, кому приходилось в этой неравной борьбе хуже всего. Так и вышло, что три года пошли псу под хвост. Не вышло из Маши нового Макаренко, и Песталоцци не вышло.

– А я говорила. На кой ляд ты в школу пошла? Три года зря потеряла, – озвучила Наташка горькие Машины мысли. И оттого, что это так совпало, ей захотелось немедленно возразить, что нет, не зря, не зря.

– Ну и что! – горячо вскинулась Маша. – У меня мальчик из класса грант на обучение в Англии выиграл. Родители звонили мне, благодарили.

– Один! – фыркнула Наташка. – Вот уж достижение!

– Так, я не поняла? Я зачем тебя позвала? Чтоб поплакаться. А ты меня критикуешь. Ты должна меня жалеть и утешать.

– Хорошо, – покорно кивнула Наташка. – Слушай. Ты самая умная, самая красивая, самая прикольная, самая веселая и, вообще, супер! А начальник твой – гнусный хорек, жирная свинья, гадкий крокодил, змея подколодная, нет, змей. И мы еще всем покажем!

– Ага! Дыбом шерсть, хвост трубой, выходите со мной на бой… Господи, как мне до отпуска дожить? А?

– Ты когда планируешь? – озабочено спросила Наташка.

– В мае. Мы же договаривались, забыла?

– Ну не могу я в мае, – заскулила подруга. – Не отпускает меня начальник. Он у меня тоже – задница, еще та! Давай позже или раньше?

– Раньше я не могу, мне надо хотя бы одиннадцать месяцев отработать, для стажа, и позже не могу – потому как нет больше моего терпения. Я в отпуск уйду, и заявление напишу сразу. И буду другую работу искать.

– Ну, как знаешь, – Наташка обижено надула губы. Подумаешь, начальник ей не тот попался. Они еще и не такие бывают! – Одна поедешь? – спросила она небрежно. Может, подруга только прикидывается несчастной, а сама кавалера завела и скрывает?

– Ну и поеду, – пожала Маша плечами, – что такого? Там с кем и познакомлюсь, не проблема.

– Хорошо тебе, – вздохнула она, – ты общительная.

***

Как же было прекрасно из неустойчивой, дождливо-пасмурной Питерской весны сбежать под мягкое нежное солнце этой благословенной Аллахом страны. Павел Сергеевич любил Турцию. Он за свою жизнь много чего повидал: в Египте возле пирамид в задумчивости побродил, в Красном море с аквалангом понырял, в Мертвом море на воде полежал, в Таиланде на всяческие экзотические массажи походил и пришел к выводу, что все это хорошо, но отдыхать он будет в Турции. Именно отдыхать, а не кататься на лыжах в Альпах, не гонять на джипах по Сахаре, а именно отдыхать. Когда никаких звонков, никаких друзей-приятелей, а только три недели покоя, солнца, моря и горячего турецкого кофе. Ну и любимая женщина под боком. Что еще нужно человеку для счастья?

Он вздохнул – неладно что-то в Датском королевстве. Что-то с любимой женщиной происходит, а что не понятно. Вздыхает, грустит, обижается из-за ерунды. Он уж и так и этак старался, но жена, как Зоя Космодемьянская, стояла насмерть. Глаза прятала, от ответов уходила, и поделать с этим ничего было нельзя. Он знал эту ее манеру, и терпеть ее не мог. Ну, есть у тебя вопрос – задай, обиделась – скажи, чего душу-то из него рвать? Но она рвала и делала это, он подозревал, не без удовольствия. Ладно, хочет дуться, пускай. А он будет отдыхать. Вот пойдет сейчас, ляжет, глаза очками прикроет, и будет слушать шум прибоя. Не было для него звуков слаще этого. Этот вид отдыха он любил больше всего.

Было время, он в отпуск пять лет не ходил, пока производство налаживал. Все там требовало его постоянного присутствия. Максимум, что мог он себе позволить это на три дня вырваться, куда-нибудь за город, но и там его доставали звонками, да он и сам всех тоже доставал. Но теперь-то он уже может вот так уехать на три недели, ни о чем не заботясь. У него отличная команда: все профи, заместитель – умница, директор по кадрам Нина Львовна держит всех в ежовых рукавицах. У нее не забалуешь – пьяный на работу вышел – штраф треть от оклада, а если систематически, то, пожалста, на выход. Правда, такое, в последнее время, случалось не часто – платил он работягам хорошо: оклад плюс сдельщина, получалось очень даже солидно. Заказов у них сейчас было много, а будет еще больше. Ах! какой он тендер выиграл… Городской заказ. Бюджетные деньги – сладкие деньги, говаривал его отец. А отец знал, что говорил – сорок лет на производстве отпахал. Все хорошо, только… вот секретаршу бы еще подыскать толковую.

Павел Сергеевич в шезлонге завозился, как большое сонное животное, пошарил рукой под собой, пытаясь нащупать пачку сигарет. Чего вспоминать-то? Ну, дура и дура. Приеду – уволю. Он надвинул пониже козырек бейсболки и блаженно затянулся. И не надо ему никакого другого отдыха. Его уже давно весь персонал отеля знает. Встречают, как родного. Он клиент солидный, чаевые хорошие дает, ни много, ни мало, как раз ровно столько, чтобы уважали. Водку целыми днями в баре не глушит, с девицами в номере оргии не устраивает. Жене, конечно, скучновато, она бы предпочла, куда в развеселую Ниццу поехать, но он на провокацию не поддался, а вот она – да. Он ей предложил одной в Ниццу эту самую смотаться, а он сюда, в тихий курортный городок. Как только любимая осознала, что на три недели муж останется без присмотра, вопрос о Ницце отпал сам собой. Но и здесь она не переставала играть, а у него не было желания подыгрывать. Поэтому жена сейчас сидела в номере, страдая мигренью, а он наслаждался одиночеством на берегу. Наслаждался, вспоминая непутевую секретаршу, Павел Сергеевич усмехнулся. Просто характер у него был такой: не любил он незавершенных дел. Надо было ее перед отпуском уволить, но он замотался, завертелся и забыл. Ладно, не думай, приказал он себе, расслабься.

Сбоку послышался шум шагов, шелест песка, кто-то прошел рядом, до него донесся запах свежих духов, какой-то горьковато-цветочный, очень тонкий, еле уловимый. Его жена почему-то любила сильные запахи, она говорила «шлейфовые», очень дорогие, мускусные. Он приоткрыл глаза и чуть поднял козырек, провожая взглядом девичью фигурку. Девушка шла прямо к морю, неся в одной руке босоножки, в другой пляжную сумку. Где-то по дороге, она бросила, и то и другое и пошла, почти побежала к голубовато-зеленой границе песка с водой. И в том, как она бежала, высоко вскидывая ноги, вязнущие в мокром песке, как отпрыгнула от шаловливого пенистого языка, попытавшегося лизнуть ей пальцы, как засмеялась негромко, взвизгнула, когда волна с шумом все же накрыла ее чуть не по колено, было что-то такое близко узнаваемое, что Павел Сергеевич даже позавидовал. Представил, как приехала она вот только что и сразу побежала на пляж, даже вещи не стала распаковывать, так не терпелось ей заявить этому морю и этому солнцу, и песку – я здесь, я приехала, я с вами. Павел Сергеевич закрыл глаза и снова натянул козырек на нос и, кажется, даже задремал. Потом пришла жена, громко чмокнула его в щеку, он проснулся, потянулся, намазал жене спинку кремом, приобнял ее, как следует, чтобы поняла, какие у него далеко идущие планы на вечер и продолжил отдыхать по полной программе дальше.