Страница 6 из 16
«Пётр» по-прежнему шел, не включая свои РЛС – в пассиве. Давя 30 узлов, сумел нагнать тот самый контейнеровоз, ради которого «приседал» «Орион». Судно было старое и ползло, едва покрывая 8 миль за час, направляясь в порт Папеэте на Таити. В жарком мареве тропических широт видимость была не более 30 кабельтов, и контейнеровоз выдал себя лишь радиообменом и слабым сигналом паразитных боковых лепестков курсового радара.
Ночь навалилась скоротечно, раскинув чёрную скатерть неба с ноздреватым «караваем» луны, накрошив звёздами, а по краям (по горизонту) бахрома марева, на удивление не осыпалась росой.
Влажные испарения наоборот – загустели, стелясь над океаном, продолжая нервировать сигнальщиков.
Рисковать не стали, периодически кратковременно включали навигационную РЛС и ловили признаки судоходства, по характеристикам говорящие о себе как о сугубо гражданских судах. Хотя вблизи крейсера никого не наблюдалось.
Понятие «затерялись» можно было бы применить, если обозреть Тихий с орбиты… и не особо изощрёнными средствами. Или с самого низу – с борта корабля. Когда от горизонта до горизонта беспросветные мили и ни одного островка-берега и судёнышка.
Классик, воспевающий, как «тиха́ укра́инская ночь», даже не подозревал, как тиха́ тропическая. Даже диспетчеры управления воздушным движением международного аэропорта Фаа́а (что на Таити) свели вещание до минимума. А с горизонта слизнулись любые посторонние локаторы.
Вахта КП РЭБ (командного пункта радиоэлектронной борьбы), заступившая в 20:00, ещё застала красный шар солнца, заметными миллиметрами оседающий в океан. Затем смена. И вымученным бдением последовала та самая нелюбимая «собачья», которая в том же нудном режиме почти уж и истомилась, как по закону подлости в самом конце выдала нежданный напряг.
В рубке полумрак. Старшим был Скопин. Ночная вахта почти «просвистела», незаметно и спокойно, за чаями-кофеями, ленивыми разговорами, вконец разморив старпома, бессовестно засвистевшего рулады в командирском кресле.
Утро колышет коварно (нас – спящих) предательски давящим мочевым пузырём, провоцируя стадию сна со сновидениями. Хотя до восхода было ещё не менее часа.
Скопин дёрнулся, подавшись вперёд, блеснув белками в свете приборов, съехал с кресла, застыв вопрошающей статуей:
– Ёпть!
– Что такое? – одновременно с подколом и участием спросил вахтенный – молодой лей[3].
– Да, блин, приснилось… колокола «громкого боя». Фу ты! Думал, «боевая».
– Это не «колокола», а скорей бубенцы твои тебя подняли. Что там за бабёнка боевая приснилась?
– Ох, – уронив взгляд на выпирающую ширинку, почувствовал себя дурацки. То, что выглядело своего рода бравадой перед женщиной, в мужской компании показалось нелепым выпячиванием.
– Ща я, – неоднозначно давая понять, что направляется в гальюн, Скопин у двери обернулся и выложил с непонятным выражением лица: – Ну, было… стои́т такая, со спины, ножки стройные, юбчонка короткая по самое «не хочу». Всё понимает, чувствует, но не оборачивается. Зато изогнулась, чуть наклонилась, вообще приоткрыв то… на самой грани: где ещё ноги, уже попка и самое пикантное – манящим затемнением в плавном перекрестье. Так и захотелось ей туда… под хвостик.
– И? – тут же завёлся лейтенант.
– Я ей: «А если тебя соблазнить?»
– А она?
– А она: «Потом видно будет!»
– А ты?
– Говорю: «Когда наступит “потом”, как только станет “видно”, пусть “будет” то, что будет!»
– Красиво! А дальше?
– Да, блин… знаешь, как во снах бывает – засада. Она оборачивается и… преображается, превращаясь в буфетчицу нашей столовки… как её?
– А-а, Зина, – со знанием дела подсказал лей и разочарованно: – И всё?
– Да в ней же центнер…
– Не нравятся толстушки? – скалясь.
– Нафиг! У женщины и без того хватает пикантных складок, чтобы перебирать ещё и жировые.
Лейтенант, продолжая глумливо ухмыляться, показал одобрительный большой палец.
– Вот она-то, Зина эта, пасть и открыла сиреной «громкого боя». Проснулся.
– И торчит…
– Да иди ты… – старпом, наконец, скользнул за дверь, отправляясь по своим надобностям.
А вернулся – летёха уже принимал данные эртээсников.
– На станции РТР «отбилась» отметка, – посвятил он в проблему старпома, – прямо по нашему курсу. Слабый (сигнал, я имею в виду), но вполне чёткий. Обычная навигационная РЛС, судя по параметрам.
Скопин доложил на ГКП, пока не находя особой проблемы, ожидая. На всякий случай уточнил обстановку в радиоэфире – молчок и повода для беспокойства пока нет.
– Периодичность доклада – пять минут.
– Есть.
– Сигнальщиков предупредили?
– Так точно.
Проходит первая пятиминутка с докладами по цели, затем вторая: параметры, пеленг, сила сигнала, которая неизменно растёт.
Наконец реагирует ГКП, уточняя в информационном центре классификацию цели и время её первого обнаружения.
Вот тогда становится понятен предмет беспокойства: почти двадцать минут наблюдается в курсовом секторе работа чужого локатора, дистанция до которого устойчиво уменьшается (потому как сила сигнала растёт), а собственная РЛС («Вайгач»), пусть на кратковременном включении, но ни фига не видит!
Тут ГКП голосом Терентьева выходит напрямую на КП РЭБ, требуя доложить целевую обстановку.
Скопин переглянулся с вахтенным.
– Они что, командира с койки подняли?
Ситуация прямо начинала накаляться. Уже явно вся вахта (ГКП, БИЦ) в полной мере выходит из полудремотного состояния. С КП РЭБ полились данные непосредственно на ГКП, сводя интервалы докладов к минимуму.
На мостике понимают – ситуация чреватая…
– Может, врубить прожектора – пошарить?
– Командир на ГКП – ему решать.
– Что же за хрень-то такая? РЛС сами по океану не плавают, что-то же там должно быть?
Сила сигнала растёт. Пеленг начинает неторопливо уходить вправо – это «Пётр» положил рули «лево на борт». Доклад уже каждые тридцать секунд.
И тут сигнальщики в очередной раз отчитались:
– Навигационные огни на «десять»!
– Ёханый бабай, – вырвалось у Скопина.
А ещё спустя пятнадцать секунд радостный возглас радиометриста с поста РЛС «Вайгач-У»:
– Цель обнаружена!
Это был даже не сейнер! Пали́ться прожектором не стали, но разглядеть что-то удалось. Судя по фактуре борта – деревянная колымага, пыхтя дизелем, прошла в полутора кабельтовых от крейсера, даже не пытаясь уклониться или хоть как-то сманеврировать. То ли спали, то ли обкурились-перепились… но никаких «радио» от туземцев не словили, словно те и не заметили громаду крейсера.
– Абыдно, да!!! – Скорчил рожу Скопин.
– Шаланды, полные кефали… – фальшивя, пропел вахтенный и перечислил в оправдание: – Малоразмерка, деревянная, марево. «Вайгач» реально даже дистанцию неправильно выдавал.
– А ведь прикинь, боднули бы мы её (а корыто приличное), и если в буле гидролокатор не замяли, то… она ж деревянная – сразу бы не утопла. Протащили бы её до самого юта и сдуру винты ухандокали.
И рулевому:
– Право руля.
«Пётр» величаво вернулся на прежний курс.
Но на этом неожиданные встречи не кончились. Мало того что командир «накрутил хвосты», так и сами радиометристы РТО прониклись моментом. Параметрами «Вайгача» поиграли, выбрав оптимальные характеристики, и не прогадали.
Горизонт уже стал багроветь, как БИЦ выдал пеленг – ещё одна цель, идущая встречным курсом.
– У них тут что – одна «дорога»? – поразился вахтенный.
Посудина шла вообще без каких-либо технических средств обнаружения. То есть о радаре и речи не было!
– Мать моя женщина! Эта вообще идёт на ощупь!
«Шаланда» прочапала на дальности визуального контакта. Снова благодаря уклонению крейсера на правом траверзе. А поскольку солнце словно с нетерпением выпрыгнуло из-за горизонта, уже на раковине рыбацкую шхуну удалось вполне прилично рассмотреть.
3
Лей – лейтенант (флотский жаргон).