Обретение чувств

В классе стояли три ряда парт, за которыми могли расположиться около пятидесяти учеников. В углу стоял шкаф с учебниками, что были куплены за счёт общины и потому оставались в школе. Бачка с водой в коридоре не было, а стояла деревянная лохань с ковшом для питья.

В квартире на кухне валялась кое-какая посуда глиняная, пара чугунков с отбитыми краями и несколько деревенских пиал и кружек, выточенных из цельного дерева. Из коридора дверь вела на веранду, а с веранды был выход в огород, что примыкал к школьному двору, отделяясь от него ивовым плетнем. Огород чьими-то стараниями был засажен картошкой, которая обещала хороший урожай через месяц. В глубине огорода виднелась небольшая банька, где учителя с домочадцами мылись и парились для чистоты тела, а душу очищали в церкви, что располагалась неподалёку от школы, на соседней улице. Во дворе школы был колодец с воротом, но без верёвки и ведра.

– Вот и все владения мои на ближайший год-два, – с грустью подумал Иван. – Одиноко мне будет здесь и скучно, но надо привыкнуть, показать себя в деле учительском, а там, если Бог даст, продолжу учёбу в институте, если скоплю деньжат на учёбу: отца и тётку просить не буду, хватит сидеть у них на шее, пора самому себя содержать, уже двадцать лет стукнуло.

К вечеру приехал староста на бричке и сгрузил матрас, набитый сеном.

– Вот, Иван Петрович, вам перина пуховая, мои дочки постарались, чтобы вам мягче спалось. – Может, ко мне переберётесь, пока обживаться будете? – предложил вновь староста, но Иван отказался.

– Не смею вас обременять, Тимофей Ильич, по пустякам, но если по делу, то всегда обращусь за содействием, – отговорился Иван, и, подхватив матрас, оказавшийся неожиданно лёгким, понёс его в дом. Простыней у него тоже не было, и свою первую ночь он провёл на сенном матрасе без простыни, одеяла и подушки, благо ночи стояли ещё тёплые.

Поутру, проснувшись, Иван сожалел, что отказался от приглашения старосты. Сено, которым был набит матрас, ещё не обмялось и кололось через холст, из еды оставалась пара пирогов с ливером, что дала ему в дорогу Фрося, и даже чаю попить было невозможно по причине отсутствия самовара.

Съев пироги и запив их холодной водой, добытой с трудом из колодца, Иван решительно отправился к лавке, что видел вчера по дороге, чтобы начать устраивать свой быт покупкой необходимых предметов обихода и кое-какой снеди для пропитания. Деньги на обустройство ему выдали в уезде вместе с направлением на работу в это село.

Вообще-то бытовые заботы учителя должна обеспечивать сельская община, но Иван решил не начинать свою работу здесь с просьбы и требования.

Лавочнику, который приветливо встретил его в магазине, уже зная, что это Иван Петрович, новый учитель, Иван выставил целый список вещей и товаров, что ему необходимы, начиная от самовара и посуды и кончая хлебом, чаем и сахаром. Многого из потребного в лавке не оказалось, но лавочник обещал прислать отсутствующее, закупив товар у других торговцев.

Скоро подъехала телега с покупками, Иван с помощью лавочника занялся разгрузкой, а потом и обустройством, прерываясь лишь на перекус хлебом с ветчиной и сыром и запивая всё чаем из самовара, что приобрел в первую очередь и сам принёс из лавки, шагая по селу с самоваром на удивление сельчан.

Целая неделя ушла у Ивана на обустройство своего жилища. Он и не представлял раньше, сколько всяких мелочей должно быть в доме, чтобы всякий раз не бежать в лавку за недостающим. Вместо сенного матраса лавочник, по заказу, привёз из Орши ватный матрац с пуховой подстилкой, ватное одеяло, пуховую подушку, полотенца и коврики на пол, – всё, чего не оказалось в сельской лавке.

В субботу, к вечеру зашёл староста, осмотреть, как новый учитель обустроился при школе, остался доволен хозяйственностью Ивана и пригласил его на воскресный обед к себе в гости.

– Будет ещё урядник с семьёй, мы по переменке ходим друг другу в гости, и вы, Иван Петрович, как новый и одинокий человек в нашем обществе. Гляжу, хозяйством вы обзавелись, но, чтобы им управлять, нужна женская рука: я вам пришлю вдовую молодку, чтобы готовила, стирала и убирала вашу квартиру за небольшую плату, что вы ей назначите. У нас любая плата считается хорошей, а уж сколько вы положите, – ваша воля.

– Три рубля в месяц хватит? – наугад предложил Иван свою цену.

– Помилуй Бог, Иван Петрович, да за три рубля я сам у вас хозяйствовать буду: в деревне это большие деньги, тем более для вдовы, живущей в приживалках у свёкра: мужа прибило деревом при заготовке дров, а ей деваться некуда, поскольку из дальней деревни, и там у родителей жила в тесноте. За такие деньги свекор ею помыкать перестанет, и сыночка своего она к вам в школу запишет, если, конечно, эта женщина придётся вам ко двору. Мне, как старосте, порядок нужен на селе, чтобы люди других не обижали, потому я и присмотрел вам, Иван Петрович, эту женщину, что бесправная она вдова, при ребёнке и в приживалках.

Порешили, что в понедельник, с утра женщина придёт показаться учителю и сговориться о работе по дому. Староста ушёл, а Иван продолжил обустраивать жильё, как мог: опыта такой работы у него до сих пор не было, и многое приходилось угадывать или откладывать по неумению.

На следующий день Иван пришёл к старосте на обед по приглашению. Тимофей Ильич по случаю приоделся в рубашку с пиджаком, жена его, Евдокия, нарядилась в суконное платье, а две черноволосые дочери бегали по дому в ярких ситцевых платьях, похожие на диковинные заморские цветы, картинки которых Иван видел в учебниках.

Подошёл и урядник в белом полицейском кителе с погонами унтер-офицера с женой и двумя дочками на выданье: русоголовыми и с голубыми глазами – такими же, как и левый глаз Ивана. Все познакомились, но Иван тотчас забыл их имена, кроме хозяина: таково было свойство его памяти – забывать имена или путать с другими, но всегда помнить лица, даже случайного знакомого, через годы.

За обедом Тимофей Ильич рассказывал о сельских новостях, вводя Ивана в курс сельской жизни, урядник говорил об обстановке в волости после прошлогодних мятежей и погромов в еврейских местечках и в Орше, где как раз начинался суд над погромщиками.

Хозяин подливал себе и уряднику водки из графинчика, а Ивану предлагалось вино, специально купленное по заказу в уезде. По мере того, как графинчик пустел, разговоры мужчин становились громче, Иван, слушая хозяев, изредка делал глоток вина из бокала, а четыре девушки украдкой поглядывали на учителя и шушукались между собой, изредка заливаясь беззаботным смехом.

Стол ломился от блюд: запечённая курица, пироги и расстегаи, селёдка, жареные караси, картофель, запечённый с кожурой в сале, грибки солёные и огурцы, зелень из огорода, сало шпик и копчёный окорок и это, не считая вкуснейшего борща, которым потчевала хозяйка в начале обеда.

Иван немного стеснялся новых знакомых, особенно девушек, чувствуя себя словно на смотринах под озорными взглядами девиц. Заметив их озорство, Евдокия удалила девиц из-за стола: – Идите во двор и там смешите себя, а здесь старшие пусть поговорят спокойно о делах и заботах, – напутствовала она девиц, видя, что учитель им понравился, как и ей самой, и намереваясь об этом поговорить с мужем в вечерней постели, исполнив женские обязанности: после застолий с выпивкой, Тимофей Ильич всегда, ложась спать, домогался жены, и, удовлетворив свою плоть женщиной, как до этого желудок водкой, спокойно засыпал до самого утра, иногда всхрапывая во сне, как норовистый конь перед кобылой.

Закончив обед, мужчины поговорили о том, о сём, допили графин водки, а Иван, допив свой единственный бокал вина, сослался на дела по обустройству и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, вышел из дома. Девицы, которые сидели во дворе на лавочке и лузгали семечки, оживлённо переговариваясь, разом смолкли, увидев учителя, и, вскочив с лавочки, присели в полупоклоне, прощаясь с гостем.

Иван, сказав «до свидания», задержал взгляд на старшей дочери старосты, которая смотрела ему глаза в глаза, слегка покраснев от собственной смелости. Иван почувствовал, как глубина этих серых глаз завораживает его, вызывая в душе смятение и неодолимое желание подойти, обнять девушку и заглянуть через глаза в самую глубину её души, что видимо и есть любовь с первого взгляда. Её звали, кажется, Татьяна, и этот смелый взгляд, обжигая, призывал к смелости и мужчину, которому предназначался. Быстро отвернувшись, Иван торопливо вышел со двора и пошёл вдоль улицы, чувствуя спиной устремлённые ему вслед взоры девиц.