Зверь

— Ты мне не указывай, сучка! — проревела она, а я, заметив, как Вадим, стиснув пальцами пачку, подался в ее сторону, встала между ними, тем самым преградив ему путь.

— Отойди, — совершенно спокойно произнес он и тут же отодвинул меня в сторону, отбрасывая сигареты на пол. — Выйдем, — предложил матери, и та, посмотрев на меня до тошноты выразительно, процедила: — Не прощаюсь. Но имей в виду, долго ты с моим мальчиком не протянешь.

Филатов, не сдержавшись, ломанул кулаком в стену — так, что даже у меня дыхание перехватило, а что уж говорить о боли, которую испытал он, — и, понизив голос почти до хриплого шепота, сказал:

— Она моя. А я уже давно не твой и ты, сука, бросила меня в подворотне подыхать под дождем. Теперь не жди поблажек.

Мне показалось, что вместе с грохотом двери, закрывшейся за Филатовыми, оборвалось и мое сердце.

Я даже присела, почувствовав нечеловеческую слабость.

Неужели она так поступила? Не может быть. Ведь это мать. Это мама. Родней ее…

— Маша, — я, вздрогнув, вскинула глаза на растерянного Вадима и встала.

Он сглотнул, облизнув пересохшие губы, и потер пальцами глаза.

— Черт… — пробормотал. — Как же я устал…

Я не знала, что ответить. Не могла собраться с силами. Не решалась. А Фил сам приблизился, встал, уперев руки в бедра, и качнул головой, говоря:

— Этого больше не будет. Она не придет. Я сказал ей, чтобы не смела приходить.

— Как… кхм… — в горле запершило. — Как она отыскала нас?

— Через ментов. Она многое может. Только не быть порядочной и честной, — широкие плечи Вадима все еще подрагивали от нервного напряжения и, даже наклоняясь за сигаретами, он не прекращал облизываться и почесывать шею за воротничком футболки.

Меня это смутило. Ясно же, что Филу хочется «принять», потому я пошла на крайние меры, дабы уложить его спать.

— Давай водки! — выпалила, шагнув к нему с видом пионера-патриота.

Вадим, подняв на меня взгляд и все еще сидя на корточках, немного изумленно захлопал ресницами.

— Э… шутки у тебя… — начал было он угрюмо.

— Нет, серьезно, потом можем еще чем-нибудь заняться… — сглотнула, нерешительно улыбнувшись.

Вот это сработало. Филатов поднялся, отыскав-таки несколько целых сигарет, и склонил голову, в задумчивости глядя на меня.

— Я понял, — обескуражил он. — Пожалуй, откажусь от первого предложения… и от второго тоже. Хочу в душ.

И ушел, даже не спросив, можно ли ему входить в мою ванную.

***

Если бы мать бросила меня одну посреди улицы, смогла бы я ее простить? Не просто ушла, а именно бросила в плачевном состоянии…

Хотя я не знаю, как все на самом деле было в истории Фила, но то, что произошло нечто крайне паршивое — факт.

Признаться… давно себе призналась, меня засасывало в пучину, в водоворот хитросплетений такой неоднозначной, непокорной, неуловимой личности, как Вадим. Он то притягивал, то отталкивал. У меня сводило скулы от того, как безразлично он курил, сидя на полу у кровати, томно наблюдая за дымящей сигаретой. С его темных волос каплями стекала вода. По пояс обнаженный Филатов мягко поглаживал свой жутковатый синяк на локтевом сгибе и совершенно не замечал меня. Я, возможно, разозлилась бы, но боялась. Не Фила, а себя и своих слез.

Мне нужно было «спрыгивать» с этой зависимости, но Вадим не подавал признаков, вообще никаких признаков особого отношения ко мне не подавал: презрение, ненависть или, напротив, симпатия?

Синяки под его темными глазами перевалили ближе к багровому, еще выразительнее оттеняя эту черноту и делая Фила смахивающим на вампира со стажем.

Одно мне стало точно ясно за время общения с ним: Вадим всегда замыкается в себе, когда речь заходит о матери. Значит ему больно. Ведь именно так мы и устроены в психологическом плане. Всегда выставляем колючки против боли, чтобы никто не смог разглядеть нашу слабость.

Я устала от тишины и гнетущего молчания. Хорошее дело — молчать в радости, но только не сейчас, когда реально хочется разнести все вокруг. И радости той вовсе нет.

Потому, чтобы не бесить саму себя, я встала и выскочила из спальни, направившись в ванную.

Лучшее средство от мрачного настроения — душ. Это правда.

Не знаю, сколько времени я стояла под горячими струями и выводила пальцем на стеклянной двери кабинки немыслимые рисунки, но неожиданно кто-то поскребся за моей спиной. Оглянулась и рассмотрела темный силуэт, но запотевшее стекло не позволило увидеть лицо.

Я провела ладонью по влажной поверхности и тут же наткнулась на взгляд Вадима. Он слегка улыбнулся, потом словно ощупал глазами, и проговорил:

— Мне нужно идти.

Растерялась и очень расстроилась.

— Да… — кашлянула. — Да, конечно, иди.

Пригладила мокрые волосы. Фил ждал. Только вот чего?

— Что? — не удержалась я, открыв кабинку и сорвав с крючка полотенце.

Филатов перехватил его и, быстро завернув меня в махровую ткань, спустил на пол. Провел пальцами по моей щеке, утирая капли воды, и спросил, все так же обнимая:

— Увидимся?

— Конечно, ты обещал встретить с работы.

— Ну да, ну да, — тихо пробормотал он и, наклонившись, мягко поцеловал, при этом кончиками пальцев перемещаясь на мои обнаженные плечи.

И снова это состояние — ириска на солнце. Я не хотела, честно, но все равно таяла в руках Фила. Паршиво. А остановиться — ну никак…

Оторвавшись от меня, он постоял еще пару секунд, посмотрел и вышел.

В душе сразу же пробудились те самые долбанные кошки, оповещающие о том, что грядет нечто неприятное. А вообще, у меня все эти часы проведенные с Филатовым, в голове пульсировала лишь одна мысль: только бы видеть не в последний раз, только бы жил.

Подобная чертовщина не была мне присуща ввиду аналитического склада ума. Но именно знакомство с Вадимом подталкивало к более внимательному отношению к чему-то необъяснимому и странному. Так, например, я стала понемногу прислушиваться к своей интуиции, и на данный момент она буквально орала о неприятностях, вынуждая метаться мою душу. Кстати, насчет этого: с недавних пор я могла точно заявить, где находится эта самая душа. Вот здесь, пониже горла, но выше, чем сердце, где-то в середине грудины. Тут застревает этот мерзкий ком и не дает вдохнуть, потому что страх душит и хочется освободиться. Но опять… никак.

***

Если бы я курила, то «убила» бы целую пачку за часы одиночества. Вадим все не возвращался, и это страшно нервировало. Я (боже, когда вообще со мной такое случалось?) обзвонила пять больниц, постоянно описывая Филатова с ног до головы и применяя при этом нелестные эпитеты, за что сразу же получала «люлей» от дежурной медсестры.

А последняя и вовсе заявила: «Вам бы в психиатрическое обратиться. Явно же не в себе», а я ей в ответ то, что на телевидении обычно «запикивают». Конечно, дамочка ни в чем не была виновата, однако указывать мне… в общем, некрасиво так делать и некорректно. А вдруг у кого-то реально пропал близкий человек? Что тогда? Просто послал и все?

Сволочи, а не люди.

Да, в общем-то, и черт с ней, с этой медсестрой. Может у нее неприятности какие, вот и сорвалась на мне. Не столь важно.

Но вот отсутствие Фила…

Посреди этой гребаной ночи я вдруг сорвалась с дивана, на котором лежа гипнотизировала стену, и, обувшись и на ходу накинув куртку, выскочила из квартиры.

Я направлялась именно к Касперу. Собственно, в логово к тому, кто ни во что не ставил Вадима. Меня тоже.

Колбасило все мое тело, несмотря на то, что щеки, напротив, горели лихорадочным румянцем. Словно одеревеневшими пальцами я набрала на домофоне первую попавшуюся квартиру и мне ответили для двенадцати часов ночи слишком бодрым голосом. Я попросила открыть, и говоривший тут же нажал на кнопку.

Уже в подъезде до меня вдруг дошло: что я скажу Касперу? А если он меня убьет?

Че-е-ерт… вот же вляпалась.

Максим открыл после первого звонка. Он вытер ладонью влажные губы и по его глазам стало понятно: я попала в ловушку. Каспер, прежде чем я успела шагнуть назад, ухватил меня за рукав и рывком втащил в прихожую. Внутри воняло чем-то приторным… я помнила этот запах. В первый вечер, проведенный с Вадимом, я столкнулась с подобным «ароматом».