Проклятое золото храмовников

Маленького и сухонького Иоанна XXII не зря впоследствии прозвали таровитым купцом на папском престоле. И впрямь, если б он не был римским папой, из него получился бы выдающийся торгаш-авантюрист. Достаточно вспомнить, что он и епископом-то стал благодаря собственноручно изготовленному рекомендательному письму, якобы написанному королем Робертом тогдашнему римскому папе. Когда подлог обнаружился было уже поздно – не отнимать же прилюдно тиару?

Узнав о зашедшем в безнадежный тупик расследовании и чертовски нуждаясь в деньгах, Иоанн вновь отправил к бен Иегуде очередных посланцев. Те, проинструктированные лично им, действовали куда хитрее первых: на самого еврея не выходили, чтоб не спугнуть, а пытались окольными путями добраться до его приходно-расходных книг. У них это получилось, и они выяснили, что два года назад Овадья выплатил по долговому обязательству на предъявителя свыше двадцати тысяч золотых флоринов. Кто был этим предьявителем – неизвестно, но стало ясно главное – Эксемен перед смертью успел передать кому-то документ.

Инквизиторы взбодрились и принялись работать с арагонскими тамплиерами гораздо энергичнее, благо к тому времени наметилось несколько основных подозреваемых. Кстати, Бонифация среди них не было – слишком молод, слишком незначителен, слишком прост – и разыскивали его, только чтоб допросить ради проформы. Но главные подозреваемые отпадали один за другим, ибо за последние годы никуда не отлучались из Арагона, а потому получить золото у старого иудея просто не могли. И фигура Бонифация стала привлекать все больше и больше внимания, особенно с учетом того, что его никак не могли отыскать. Исчез же он из Барселоны примерно за год до выплаты Овадьей двадцати тысяч флоринов. А кроме того он – родственник Эксемена, его кузен.

Правда, поначалу инквизиторы допустили ошибку – подумали, что Бонифаций действовал лишь как исполнитель, а руководил им более опытный человек, его двоюродный дядя. Но епископ из Кагора – это слишком солидная фигура. Последовал запрос Иоанну – как быть? «Наместник Христа на земле» не колебался и велел привезти епископа в Авиньон. Там с ним провозились целый месяц, но хотя трижды в допросах принимал весьма деятельное участие сам папа, от старика так ничего и не добились.

Стало понятно, что произошла ошибка. Однако отпускать окровавленный кусок мяса на волю было все равно нельзя. Епископа спешно обвинили в чародействе и, желая скрыть следы пыток, проволокли на железных крючьях по улицам Авиньона, раздирая ему одежду и лицо. Когда человек превратился в грязную тряпку, пропитанную кровью, его бросили на костер, разложенный напротив папского дворца. Происходило это рядом со старинной церковью пресвятой девы Марии, символизирующей у христиан сострадание и всепрощение.

Пока костёр полыхал, Иоанн сурово заявил допустившим ошибку, что готов простить гибель несчастного виновникам его мук лишь при одном условии: следующий подозреваемый приведет их к золоту. Если же золота найти не удастся, то… Он не договорил, но весьма красноречиво устремил в сторону костра указательный палец.

Инквизиторов не зря прозвали псами господними[15]. Они умели не только подобно злобным бультерьерам рвать мясо с несчастных жертв, но и брать след получше иных борзых или легавых. Настойчивый розыск молодого рыцаря привел их вначале в Италию, далее в Германию, а затем во владения ордена.

Глава 7. За и против

– О дальнейшем я и сам могу тебе рассказать, – перебил друга Петр. – Повязав несчастного Боню, они долго терзали его, требуя вернуть им долговое обязательство Овадьи. Но по его наивным ответам даже эти никому не верящие типы поняли, что его второе имя полностью соответствует его внутренней сущности и он впрямь Филя-простофиля. А так как на самом деле прошлое бывшего тамплиера никого не интересовало, они решили оставить его в живых в качестве приманки для его хитроумной и коварной кузины. Так?

– Не совсем, – твердо ответил Улан. – Бонифаций действительно ни в чем не сознался. Но я уверен: их с кузиной пребывание в Гамбурге в то время, когда кто-то получал у Овадьи часть тамплиерского долга, обычное совпадение, не более. И никакая она не хитроумная и не коварная, и вообще ни в чем не виновата. А инквизиторы лопухнулись в очередной раз, вот и все.

– Уверен?

– Абсолютно, – жестко отрезал Улан. – Мало ли что можно наговорить про человека. Кстати, этот Эспиноса в чем-чем, а именно в этом, в смысле в укрывательстве тамплиерского золота, ее не винит.

– Ну-у, это вполне естественно. Мы его, конечно, запугали, но не до такой же степени, чтобы он стал рассказывать явным конкурентам о золоте…

– Но другие-то грехи он на нее навалить на нее не постеснялся.

– И это понятно. Надо же логично объяснить, почему они за нею гоняются по всей Европе. А что за грехи?

Улан весело хмыкнул, сообщив, что если верить Эспиносе, то Изабелла чуть ли не организатор сатанинской секты. Он заглянул в свои записи и, найдя нужное место, ткнул в него пальцем.

– Вот, я пометил ради хохмы, что он наплел. Дескать, нарыли они, пока искали их по всей Германии, что она привечает откровенных чернокнижников, на чьей совести уйма христианских невинных душ, включая сто тридцать детей из одного только города Гамельна. Разумеется, доказательств никаких. Лишь сомнительное свидетельство, что один из ее слуг похож на колдуна-флейтиста, обидевшегося за то, что магистрат города не уплатил оговоренную заранее сумму за очистку города от крыс и в отместку…

– Погоди, погоди, – перебил Сангре, задумчиво потирая лоб. – Помнится, в своем радужном беспортошном детстве мне уже доводилось читать нечто подобное. Слушай, а это случайно не легенда о Гамельнском крысолове?

– В точку, – подтвердил Улан. – Одна из сказок братьев Гримм. Правда, фра Луис уверяет, что это на самом деле произошло. У меня даже записано, когда: 26 июня 1284 года.

– А еще что?

– Если ты о крысолове, то ничего, – пожал плечами Улан. – А зачем? Да и некогда мне было про всякую ерунду слушать.

– Понятно, – кивнул Петр. – В принципе правильно – ты же не один из братьев Гримм. Мне они тоже не попадались в руки, зато балладу Браунинга, посвященную этому крысолову, я в детстве раз двадцать перечитал – очень уж необычно она звучала по сравнению с обычными русскими сказками. Мне и посейчас отдельные куски хорошо помнятся. Кстати, если Эспиноса уверяет, что загадочное происшествие действительно случилось, то в этом ему верить можно – всего-то тридцать четыре года прошло. Да и точная дата на раздумья наводит… Так, так… Про слугу, говоришь, инквизитор ляпнул? – и Петр с усмешкой процитировал:

– он чуть призадумался и подвел итог. – Мануэль под это описание никаким боком, а вот второй…

– Ты в своем уме?!

– А что? – пожал плечами Сангре. – Насчет роста не скажу, он лежал на полу, но точно не низок. И касаемо тонкости вполне, вполне. Тощ аки глиста. Прямо тебе ходячая реклама летнего отдыха в Освенциме времен дядьки Шикльгрубера. Светловолос… Скорее сед, но ведь и времени сколько прошло. Насчет взгляда, как сталь, тоже затрудняюсь, глаза закрыты были, но смуглый. Бородка, правда, имеется, но за три с половиной десятка лет можно такую отрастить – Карабас-Барабас обзавидуется.

– Это легенда, обалдуй! Да и стихи твои, не думаю, что в тринадцатом веке написаны, а, скорее всего, спустя пару веков, если не больше. Кроме того, ее слуге от силы пятьдесят, пускай пятьдесят пять лет. Или ты хочешь сказать, будто он – гений, в восемнадцать-двадцать лет ухитрился изобрести дудку и помчался ставить эксперименты над детьми из Гамельна? Да и вообще увести с помощью простой мелодии, наигрываемой на дудочке, уйму детей – это… просто несерьезно.

15

Вообще-то доминиканцами монахов прозвали из-за имени основателя ордена святого Доминика. А псами господними их стали называть из-за игры слов: domini – господь, canus – собака. Но если бы они не занимали ведущие должности в Святой инквизиции, навряд ли это название так прочно приклеилось бы к ним.

16

Р. Браунинг. «Флейтист из Гамельна». Перевод С. Михалкова.