Страница 9 из 69
Следует подчеркнуть, что выступления «разбоев» имели место как в провинции, так и в самой столице, что подтверждается документацией Разрядного приказа. Весной 1601 г. на улицах Москвы появились дворянские головы со стрельцами. Разрядный приказ поручил им охранять порядок на московских улицах и «беречь» город от огня. Весной 1602 г. все повторилось. 14 мая 1603 г. Борис Годунов провел в жизнь аналогичную меру. Но на этот раз для «бережения» Москвы были выделены не заурядные дворяне, а виднейшие члены Боярской думы. Описанные меры носили чрезвычайный характер. Они явились прямым следствием той критической ситуации, которая сложилась в Москве к 1603 г. Беженцы забили площади и пустыри — «полые места», пожарища, овраги и лужки. Они вынуждены были жить под открытым небом либо в наспех сколоченных будках и шалашах. Угроза голодной смерти толкала отчаявшихся людей на разбой и грабеж. Летописцы очень точно охарактеризовали положение, сложившееся в разгар голода, когда «бысть великое насилие, много богатых дома грабили, и разбивали, и зажигали, и бысть страхование великое, и умножашася неправды».
Беднота нападала на хоромы богачей, устраивала поджоги, чтобы легче было грабить, набрасывалась на обозы, едва те появлялись на столичных улицах. Перестали функционировать рынки: стоило торговцу показаться на улице, как его мгновенно окружала толпа и ему приходилось думать лишь об одном — как спастись от давки. Голодающие отбирали хлеб и тут же поедали его. Грабежи и разбои в Москве по своим масштабам, по-видимому, превосходили все, что творилось в уездных городах и на дорогах. Именно это и побудило Бориса возложить ответственность за поддержание порядка в столице на высший государственный орган — Боярскую думу. Бояре получили наказ использовать любые военные и полицейские меры, чтобы «на Москве по всем улицам и по переулкам, и по полым местам, и подле городов боев и грабежов, и убийства, и татьбы, и пожаров, и всяково воровства не было никоторыми делы».
Власти подвергали жестокому наказанию попавших в их руки лиц, повинных в нападении на «дома богатых», в поджогах и грабежах. Таковых разбойников «имаху казняше, ових жгли, а иных в воду сажали и всякими смертьми кончали их».
Пока в окрестностях столицы действовали малочисленные шайки «разбоев», правительство гораздо больше опасалось восстания в городе, нежели нападения шаек извне. Но положение переменилось, когда «разбои» стали объединяться в крупные отряды. Самым большим повстанческим отрядом руководил Хлопко. Когда в окрестностях столицы появился Хлопко, повествует летописец, царь послал против него молодого воеводу И. Ф. Басманова и «многую рать». Исаак Масса более точен в своих показаниях. Он отметил, что с молодым воеводой Иваном Басмановым была примерно сотня лучших стрельцов. Московские стрельцы находились в привилегированном положении. Им платили до 7 руб. денежного жалованья в год, тогда как городовым стрельцам на окраинах нередко платили полтину. Столичные стрельцы занимались торгом, промыслами, и среди них, по словам Г. Котошихина, были «люди торговые и ремесленные всякие богатые многие». В борьбе с неимущими стрелецкие верхи могли служить надежной опорой.
Правительство не видело необходимости в том, чтобы использовать против «разбоев» отряды дворянской конницы. И. Ф. Басманов выступил против Хлопка с одними стрельцами. Как видно, он отправился на «воров» с той самой сотней, с которой он с лета 1603 г. совершал объезды в отведенных ему западных кварталах столицы. Разрядный приказ имел самое смутное представление о силах Хлопка. В противном случае непонятно, почему власти отрядили для борьбы с ним лишь одного из 11 воевод, охранявших порядок в столице. Как видно, Хлопко еще не успел проявить себя, и бояре не приняли необходимых мер предосторожности. По свидетельству Якова Маржарета, самый большой повстанческий отряд, действовавший в окрестностях Москвы, насчитывал 500 человек. Приведенные данные, по мнению В. И. Корецкого, могут быть отнесены лишь к восстанию Хлопка, поскольку ни о каких других столь же крупных выступлениях в то время не известно.
Не позднее середины сентября 1603 г. И. Ф. Басманов выступил из Москвы, имея задачу уничтожить отряд Хлопка. Обычно дворяне устраивали засаду и оттуда уничтожали разбойников. Однако Басманов не принял мер предосторожности и скорее всего сам попал в засаду. Повстанцы имели численное превосходство, и столкновение закончилось не в пользу стрельцов. Как отметил московский летописец, «разбои» «убиша до смерти» воеводу, и лишь после долгого боя правительственные войска «едва возмогоша их окаянных осилити». По словам Массы, повстанцы истребили вместе с И.Ф. Басмановым почти всю сотню московских стрельцов и лишь по прошествии какого-то времени властям удалось покончить с ними. Возможно, Исаак Масса и преувеличил успех повстанцев. Но факт остается фактом: царские войска понесли в бою тяжелые потери. Царь Борис велел устроить погибшему И. Ф. Басманову пышные похороны в Троице-Сергиевом монастыре и прислал старцам большой денежный вклад на помин его души.
Официальный московский летописец составил красочный рассказ о борьбе с «разбоями» при царе Борисе. «В то время умножишась разбойство в земле Рустей… Царь же Борис, видя… в земле нестроение и кровопролитие, посылаша многижда на них. Они же, разбойники, аки звери зубы своими скрежетаху на человека, тако противляхуся с посланными, и ничево им не можаху сотворит». Как бы то ни было, повстанцы из войска Хлопка сражались с редким упорством и не давались в руки живыми. Хлопко был взят в плен после того, как его многократно ранили.
По случаю коронации Борис Годунов обещал править милостиво и никого не казнить. Татей и воров, которых прежде вешали за убийства и грабежи, теперь стали ссылать в ссылку в Сибирь и другие отдаленные местности. Посылка дворян «за разбоями», по-видимому, даже осенью 1602 — зимой 1603 г. не сопровождалась массовыми экзекуциями. Осведомленные современники указывали на это обстоятельство с полной определенностью. Исаак Масса отметил, что Борис Годунов в течение пяти лет (т. е. до сентября 1603 г.) выполнял обет не проливать крови и «делал это явно по отношению к татям, ворам, разбойникам и прочим людям». Более точно высказался на этот счет Яков Маржарет. Бориса Годунова, записал он, считали очень милосердным государем, так как за время своего правления до прихода Дмитрия в Россию (в 1604 г. — Р. С.) он не казнил публично и десяти человек, кроме каких-то воров, которых собралось числом до пятисот, и многие из них, взятые под стражу, были повешены.
Первые массовые казни «разбоев» были проведены после разгрома отряда Хлопка. Пленных привезли в Москву и там повесили вместе с их вождем.
Нет сомнения, что в движении «разбоев» в 1602–1603 гг. участвовали всякого рода уголовные элементы. Но этот факт не может заслонить более важных социальных последствий голода. Как справедливо отметил В. И. Буганов, в годы крайних бедствий нередко имели место «голодные бунты», когда доведенная до крайности беднота нападала на владельцев продовольственных излишков, хлебных спекулянтов и пр.
Социальный характер выступлений 1602–1603 гг. проявлялся прежде всего в том, что порожденное угнетением и голодом насилие было обращено против богатых. Источники ничего не сообщают об участии крестьян в выступлениях «разбоев». Иначе обстоит дело с холопами. Их участие в выступлениях 1603 г. засвидетельствовано современниками с полной определенностью. К числу самых ранних свидетельств такого рода относятся «Записки» голландского купца Исаака Массы. Он находился в Москве во время голода, а к составлению своего сказания приступил не позднее 1610 г. По словам Массы, в 1603 г. под Москвой действовал отряд, состоявший из крепостных кнехтов. Эти кнехты, принадлежавшие различным московским боярам и господам, «частью возмутились, соединились вместе и начали грабить путешественников; от них дороги в Польшу и Ливонию сделались весьма опасными, и они укрылись в пустынях и лесах близ дорог».
Сказание Авраамия Палицына подтверждает версию Массы и позволяет уточнить, кого именно последний называл «крепостными кнехтами». При Годунове, писал Палицын, вельможи кабалили не только простых людей, но и благородных, «чествующих издавна многим именем», «наипаче же избранных меченосцев и крепцих со оружии во бранех». Будучи прогнанными со двора во время голода, такие слуги «срама ради скончевахуся бедне, за отечества ради». Одни слуги умирали от голода и унижения, зато другие стали «уклоняться» на разбой. Особенно отличились в этом отношении слуги опальных бояр. В главе «О зачале разбойничества…» Палицын сообщает о том, что Годунов, разорив «домы великих боляр» (Романовых и их родни Черкасских, Сицких, Шестуновых и пр.), распустил всех их «рабов» и положил «заповедь» никому не принимать их на службу. Те, кто знал «ремество», кормились им. Зато боевые холопы, «иже на конех играющей, сии к велику греху уклоняхуся и к толику, якова же не бысть в России от начала благочестия». Из московских мест, утверждал Палицын, возмутившиеся боярские боевые слуги «отхождаху» в северские города, и «аще и не вкупе, но боле двадесяти тысящь сицевых воров обретшеся по мнозе времяни во осаде и сидении в Калуге и Туле» (в войске Болотникова).