Страница 31 из 69
Несмотря на всю радикальность учения идеологов беспоповщины, эти учители очищения душ огнем гарей имели широкий успех в среде крестьян и посадских людей Севера. После казни пустозерских отцов безнадежность, охватившая противников нового обряда, была так велика, что массы преданных старому обряду простых людей, ожидая с года на год окончания века и второго пришествия, и, видимо, предаваясь отчаянию, находили, что единственный верный способ сохранить от греха и спасти свои души от царства Антихриста лежит в самоочищении в огне гарей. Поэтому именно в 1680-х годах эпидемия самосжигания принимает ужасающий массовый характер. В 1687 году все тот же активный проповедник беспоповства и самосжигания черный дьякон Игнатий захватывает со своими приверженцами Палеостровский монастырь и при появлении правительственных войск 4 марта того же года сжигает две с половиной тысячи добровольных жертв и сам гибнет с ними. Через полтора года сподвижник Игнатия, другой знаменитый проповедник «самоубийственного способа смерти» Емельян Иванович Втораго опять овладевает Палеостровом и, несмотря на все попытки правительственных войск остановить подготовляющуюся гарь, 23 ноября сжигается там с полутора тысячью своих последователей. В больших пошехонских гарях, которые «прошли под руководством попа Семена», сгорели «четыре тысячи, инии же яко и пять тысящь бе», в Кореле в лесу сожглись около пятисот человек, а в Совдозере, тоже в Корельских пределах, до трехсот, в Олонце в 1687 году около тысячи человек тоже сразу погибли в огне. Наряду с этими грандиозными самоубийственными аутодафе десятки, а может быть, и сотни меньших гарей, в которых каждый раз погибало от нескольких десятков до нескольких сот человек, озаряли в 1682–1692 годах своим зловещим пламенем северные леса вокруг Онежского озера и между Онегой и Белым морем.
Какой-то дикий и страшный энтузиазм смерти и самоуничтожения охватывал увлеченных апокалиптическими вождями и приверженных старому обряду жителей Севера. Участники гарей, обнявшись, прыгали с крыш верхних горенок изб в пламя костров. Охвативши друг друга, девушки с разбегу бросались в огонь, дети тянули в огонь родных, отцы и матери шли на гари с младенцами на руках. Василий Волосатый не только водил свои жертвы на костры, но и уговаривал замаривать себя голодом; некоторые бросались целыми семьями в реки. Многие, ожидая с часу на час, особенно в 1666, 1667, 1691 и 1692 годах, окончания мира, ложились в гробы, чтобы встретить Страшный суд на смертном ложе.
Движение, развившееся в городах северо-западной России, главным образом в Новгороде, Пскове и Яме, и определенное беспоповскими новгородскими соборами 1692 и 1694 годов, заняло наиболее радикальную позицию даже среди самих беспоповцев. Уже в конце 90-х годов, видимо, после смерти их первого вождя Харитона Карпова руководящее место среди этой группы беспоповцев занял дьячок Крестецкого Яма Феодосий Васильев, один из главных отцов новгородских соборов. Настойчивый и крутой Феодосий, давший свое имя этим крайним радикалам среди беспоповцев, в 1696 году ушел со своей семьей и приверженцами из России в Литву, где и обосновался около Невеля. В общежительной коммуне Феодосия Васильева у Невеля проживали около 600 мужчин и 700 женщин, но и те, и другие должны были придерживаться бракоборческих новгородских правил и, по крайней мере в принципе, соблюдать строгое целомудрие. «Праздность — училище злых», — постоянно напоминал суровый глава общины, не позволяя никому лениться и требуя, чтобы при вхождении в общину новый член ее передавал ей свое имущество. Даже обувь, одежда и прочие необходимые предметы обихода «всем из казны общие подаваху», отмечает биограф Феодосия. Пища была для всех простая и одинаковая, которая раздавалась в общей трапезной: «хлеб и иные потребы общия бяху, и трапеза едина всем бяше, токмо престарелым и больным». Федосеевцы вслед за отцами Второго Новгородского Собора 1694 года утверждали, что самый институт государства является злом и что члены их церкви должны уклоняться от всякого соприкосновения с его органами и избегать всякого сотрудничества с правительством и властями, на которых лежала печать Антихриста. Федосеевцы никогда не приняли молитву за царя, среди них наиболее часто сказывалась враждебность к российской «никонианской» государственности, и даже в XIX веке они отождествляли русского государя с самим антихристом. В отношении к своей собственной стране федосеевцы по своим убеждениям, несомненно, являлись принципиально антигосударственным элементом.
Невельская беспоповская община Феодосия Васильева просуществовала недолго. В 1709 году она была разграблена польскими солдатами. Опасаясь, что и позднее в результате войны Карла XII с Россией и Польшей, которая в те годы в значительной степени происходила на польской территории, его община окажется между молотом и наковальней, Феодосий решил возвратиться в Россию. С позволением Петра община Феодосия переселилась под Псков, где и поселилась на так называемой Ряпиной Мызе. Но вскоре Феодосий был задержан церковными властями, а его надломленное странствованиями и постом здоровье пошатнулось, и он скончался в заточении. Через несколько лет его община, находившаяся все еще на Ряпиной Мызе, распалась, но федосеевство пережило своего основателя и в конце XVIII и начале XIX века оно стало одним из самых сильных и влиятельных согласий не только среди беспоповцев, но, может быть, даже во всем русском старообрядчестве.
13. Астраханское восстание 1705–1706 годов
Поводом к восстанию явились царский указ, запрещавший носить русское платье и бороды, и последовавшие за ним жестокие меры наказания. Уставшие от произвола местного воеводы астраханские стрельцы и солдаты, а также примкнувшие к ним добровольцы, расправились с военной верхушкой и организовали в городе и окрестностях самоуправляющиеся общины, основанные на выборном круговом управлении.
Источник: Н. Б. Голикова «Астраханское восстание 1705–1706».
Обстановка, сложившаяся в начале XVIII века в Астрахани и ближайших к ней городах, вызывала сильнейшее недовольство всех слоев местного населения. Особенно сильно оно охватывало служилых людей, стрельцов и солдат, которые, ощущая тяжесть общего роста налогов и повинностей не меньше, чем посадские люди, кроме того, остро реагировали на изменения в своем положении, а также на произвол полкового начальства и городовых воевод.
Астраханские служилые люди давно пытались найти управу на капитана Л. Мейера. Поводом к недовольству послужило то, что Мейер заставил солдат занять деньги в долг, затем взял их, вернул ростовщику, а получив от него расписку, вычел сумму, якобы заплаченного за них долга, из жалования солдат. Уже тогда солдаты испытывали сильнейшую ненависть к Мейеру, но надеялись найти правосудие у недавно назначенного в Астрахань воеводы Т. Ржевского. Однако Мейер и Ржевский быстро нашли общий язык: 10 солдат были арестованы и биты за жалобу кнутом «безвинно». Самоуправство всесильного и наглого в своей безнаказанности астраханского воеводы Т. Ржевского, поборы и произвол офицеров совпали в начале 1705 г. с указом о снижении хлебного жалования стрельцам. Поскольку спекулировавший хлебом Ржевский систематически затягивал выдачу хлеба служилым людям и приписным ремесленникам, указ правительства был воспринят как новая «обида» воеводы. Назначение пленных шведов, работавших на селитренном заводе, на административные посты и «матрозами» (доя обучения солдат морскому делу) породило разговоры об измене воеводы. Волнующие слухи ходили по городу всю весну и особенно усилились в начале лета, когда Ржевский начал проводить в жизнь указы о немецком платье и брадобритии, которые из-за его жесткой тактики оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения населения Астрахани.
После Ильина дня возмущенные происходящим мужчины и юноши, собираясь кучками, взволнованно обсуждали события, и не только служилые, но и посадские и работные люди были внутренне готовы к восстанию. Своей основной задачей заговорщики считали захват власти и установление порядка, который обеспечил бы «правду и веру». Таким порядком они считали выборное круговое управление, существовавшее у казачества.