Территория выжженной любви

Я ничем не мог помочь Жанне. Может быть, верным было пристрелить этого моряка? Прямо в порту, когда он только сойдет с трапа? Думаю, ни вы, ни наше общество не поддержат такую идею. Тем более, что Жанна, что его жена, возможно, и жизнь за него отдали бы, если бы случай подвернулся. Мне же он чем-то напоминает господина Чикатило.

– До свиданья, – сказала она, смахнув слезинку с ресниц, и гордо подняв голову, удалилась.

Женщины часто обманывают. Ещё c большей готовностью они обманывают самих себя.

– Он человек жестокий и неуверенный в себе мужчина. Не принимай слабость за доброту, а жестокость – за силу характера, – мог сказать я ей вслед, но не сказал.

Его цель – вечно держать тебя в депрессивном состоянии – так лучше человеком управлять. Он сам не может принять решение и взять за него ответственность. Поэтому его слабость разрушает жизнь сразу двум людям – жене и любовнице. Еще и его ребенок страдает при этом. Разрушил бы с удовольствием жизнь и еще кому-нибудь, но сил на это не хватает. Но ему нужно сразу две женщины, чтобы как только одна попробует на него давить – обижаться и перебегать к другой. Он сам не состоялся как мужчина и от этого делает несчастными женщин вокруг.

Еще советы от бабушки:

"– Бабушка, скажи мне, когда наступает время расставаться?

Может, лучше уходить после первой же ночи, пока еще нет не оправдавшихся надежд, не дожидаясь выяснения отношений, оставив на память только смущенное приятное воспоминание?

Или после многих и многих ночей, когда все само потихонечку исчезнет, неизвестно куда и почему; спокойное расставание, без боли чего-то рвущегося, без надрывов и криков?

– Тут все очень просто, внученька. Уходить надо не после какого-то определенного количества ночей, а после первого же утра, когда тебе не захочется встать пораньше и приготовить ему завтрак. Напои его тогда чаем, поцелуй на прощанье и закрой дверь навсегда. "

Не люблю заканчивать на минорной ноте. Тем более, что у каждого есть возможность переустроить этот мир.

Если же что-то не подходит, то уходя – уходи.

* * *

Глава 9

Как и многие творческие люди, я время от времени подвержен депрессии. В голову лезут гадости – воспоминания о тёще, Эльзе Кох, Чикатиле и прочей нечисти. Кто не знает об Эльзе Кох, так у меня о ней есть отдельная статья, жутковатая, но тоже, как ни странно, про любовь.

А историю о тёще я сейчас расскажу. Да, милые дамы могут спокойно идти по своим делам, не стоит открывать ящик Пандоры. Не всякое из прочитанного можно забыть. Это брутальная и чисто мужская история.

Действие происходило в советское время, в старинном одноэтажном здании дореволюционной постройки. Там чуть попахивает лекарствами и подгоревшей пластмассой. Высоченные потолки, а по стенам были развешаны плакаты со странными словами: "Иприт, зарин, зоман". Это древние заклинания на забытом ныне языке. Повторяйте за мной: "Иприт, зарин, зоман" и попадёте в прошлое. Итак, начали…

Об этом мало кто сейчас знает, тогда же это держали в строжайшем секрете. Дело касалось пожаров в самолётах. Лётчики тушили пожар и сажали самолёт, но бывало, что из пассажиров не выживал никто. Нет, они не погибали от разгерметизации или ожогов. Всему виной – пластмассы. При горении пластмасс выделяется такое количество дымной ядовитой дряни, что достаточно несколько вдохов и – каюк.

Какое отношение к пожарам в самолёте имеет моя тёща? Самое непосредственное: она работала на военной кафедре Одесского медицинского института. Выдавала студентам тетрадки. Всё, что записывалось на военной кафедре, было военной тайной, поэтому учащиеся вели записи в специальных прошнурованных тетрадях, которые надо было после занятий сдавать на кафедру. И не приведи Господи там не досчитаться хотя бы одного листика! Вот тёща там тетрадками и заведовала. Работа не пыльная, но малооплачиваемая.

И вдруг Министерство авиации спускает кафедре хозрасчётную тему по исследованию горения пластмасс. Все оживились – дополнительный заработок никому не помешает.

Константин Георгиевич, завкафедрой, здесь царь и бог. Он полковник медицинской службы, но отчего-то в отличие от своих коллег, любит ходить по кафедре не в форме, а в сером костюме. Вот и сейчас он идёт по коридору, неся кому-то благую весть, а кому-то выговор и увольнение.

Из-за чуть приоткрытой двери видны головы сидящих за столами студентов, и слышен голос преподавателя:

– Итак, Сергеев, я жду ответа.

– Иприт, зарин, зоман, – говорит, запинаясь, студент.

«Всё верно», – улыбается завкафедрой и идёт дальше, в секретную часть.

Там, худая и надменная, сидит моя тёща. Услышав звук открывающейся двери, она видит Константина Георгиевича и вздрагивает.

– Людмила Васильевна, – обратился завкафедрой к ней, – Вас подключать к хозрасчётной теме?

– Конечно, Константин Георгиевич, я обеими руками «за»!

– Смотрите, результаты экспериментов должны быть абсолютно достоверными. И помните, если что не так, то нас по головке не погладят. Дело идёт о жизни людей…

– Я понимаю всю меру ответственности.

Ха-ха-ха! Понимает она! Тёща даже не подозревала, в какой ад она ввязалась…

Поначалу всё шло неплохо. Техник Митя почти месяц сооружал из плексигласа специальную камеру. Через хозчасть заказали огромную партию белых мышей. Мрачные ребята из Аэрофлота привезли образцы пластмасс.

– Задача у нас простая. Надо подобрать такое количество пластмассы, которое при сжигании в камере, оставит в живых ровно половину мышей. Понятно? – объяснил задачу завкафедрой.

– Понятно, – хором ответили тёща, Митя и ещё пять сотрудников, которые работали над хоздоговорной темой.

Распределение обязанностей было такое. Тёща смотрит за мышами, проводит эксперименты и записывает результаты. Митя смотрит, чтобы камера не сгорела к чертям собачьим и осуществляет мелкий ремонт. Остальные же пять сотрудников-аспирантов, примазавшихся к хлебной теме, путаются под ногами, обсуждают результаты в курилке, получают деньги, делая вид, что собирают материалы для диссертации. В общем, всё, как обычно.

Первый эксперимент Константин Георгиевич провёл сам.

– Запускаем в камеру пятьдесят мышей. Закрываем дверцу. В ёмкость помещаем пять грамм пластмассы. Поджигаем пластмассу, включаем вентилятор, – комментировал свои действия завкафедрой.

Вся семёрка подчинённых замерла, наблюдая за действием начальства. Пластмасса загорелась, но дым вместо того, чтобы идти в камеру к мышам, предательски начал расползаться по лаборатории.

Завкафедрой закашлялся. Все стояли в ступоре: в присутствии начальника никто не смел проявить инициативу. Пауза затягивалась, а дым валил всё больше. Митя не выдержал и бросился открывать окно на улицу.

– Потушите эту дрянь, – с трудом проговорил завкафедрой, указывая на ёмкость с пластмассой и продолжая кашлять.

Тёща бросилась выполнять распоряжение руководства. Пинцетом она схватила ёмкость с горящей пластмассой, но неудачно – в суматохе она задела дверцу в камеру. Та открылась. Мыши начали разбегаться по столу. Тёща взвизгнула и, вместо того, чтобы выбросить пластмассу в приготовленное заранее ведро с водой, уронила ёмкость на пробегающую рядом мышь. В этот момент Митя, успев подбежать к столу, накрыл зверька своим шарфом. На счастье шарф не загорелся, и пластмассу удалось потушить.

– Кто-то из вас камеру на герметичность проверял? – в ярости прорычал Константин Георгиевич.

Аспиранты, поглядывая друг на друга, вяло пожимали плечами. Наконец за всех высказалась одна девица в очках:

– Мы отвечаем только за научную часть работы, – её бойкость была обусловлена близким родством с ректором института.

Константин Георгиевич долго смотрел на неё, потом вздохнул, перевёл взгляд на Митю с тёщей и сказал:

– Вам двоим – по выговору.

– Понятно, – вяло отозвался Митя.

– Что тебе понятно? Чтобы завтра проверил камеру на герметичность, и где хочешь, ищи более мощный вентилятор.